Ямамото смотрит на сменяющийся пейзаж за окном машины и чувствует тоску. Никогда раньше оружие в его руках не ощущалось такой тяжестью, всегда можно было сделать шаг назад. Сейчас — нельзя. Дино застаёт его врасплох, говорит, что сегодня Ямамото придётся убить. Реборн всегда говорил, что Ямамото прирождённый киллер. Ямамото никогда не воспринимал это всерьёз. Киллер, это ведь тот, кто убивает, да? Как сложно поверить в то, что столь юный ребёнок, которым казался тогда Реборн, может убить, так же сложно представить, что столь же просто может делать это он сам. Сколь сильно нужно ненавидеть человека, чтобы убить? Сколь сильно нужно не ставить ни во что чужую жизнь? Сколь сильно тебе, Ямамото, на самом деле есть до этого дело?

Ямамото понимает, убить — это не помочь разобраться с бардаком в комнате или остаться после уроков, чтобы привести всё в порядок, исправить последствия собственных же шалостей. Это — скрыть следы преступления. Спрятать труп. Избавиться от него. Это — нормально? Ямамото знает, головой он понимает, что в этом нет ничего нормального, в этом нет ничего человечного. У каждого должно быть право если не на достойную смерть, то хотя бы на достойные проводы. Каким бы ни был человек и какую бы жизнь он ни жил — он имеет право на это, его семья имеет право попрощаться с ним, увидеть в последний раз. Но Ямамото собственными руками должен забрать это у него — у них. Это не_нормально. Но это естественно для них, для мафии, где свои правила и свои законы.

Тяжело. Это на самом деле тяжело. Воздух застревает в груди, колким и пробивающим насквозь забивается в межрёберье. Так трудно, почти страшно — переступать черту, обрубая раз и навсегда все стремления и мечты, пронесённые из детства, сделать последний, решающий шаг. Нет пути назад и уже не будет. Это был твой выбор, Такеши, и твоё решение. Так к чему эти сомнения? Выдохни и улыбнись, как делал это всегда. Ты знал, всегда знал, сколь сильно бы старался не обращать внимание на то, что «прирождённый киллер» не пустые слова и сколь сильно бы не отмахивался от «пути меча», заменяя клинок битой.

Но тренировался он не только на бейсбольном поле, противореча сам себе, понимая и другое: он должен быть сильным, должен быть способен в любой момент дать отпор, не подвести, сохранить небо ясным, не смотря ни на что.
Но именно поэтому он сейчас в Италии, очередные школьные каникулы проводит в Варии, тренируясь со Скуало. Изменилось бы что-то, если бы не приехал, отказался, остался в Японии? Пожалуй, нет.

Ямамото на самом деле так постыдно и наивно хотел верить, что всё ещё можно изменить, отложить, как можно перенести время встречи. Ямамото знал, понимал, конечно он понимал: это пустое и на это глупо ставить — Дино ясно дал понять, что всё серьёзно, что нет ни одного шанса сделать шаг назад, отступить и отмахнуться от этого. Ямамото понимал, но так хотелось, так сильно хотелось продлить время, остановиться в этом моменте и не сдвигаться ни на шаг вперёд. Можно было отказаться, сказать, что он не будет этого делать, что они как-нибудь справятся с этим, но Ямамото дал себе слово — он сделает всё, чтобы защитить Цуну, каждого из них, не поставит бейсбол и беспечность превыше всего остального. Он дал слово и не мог его нарушит, сделал свой выбор и ему не о чём было жалеть. Он понимал, что, рано или поздно, этот момент наступит, и должен был понимать, что Скуало слишком хорошо знает его, чтобы не учесть вариант, что Такеши так и не приучит себя всегда носить оружие с собой, словно избегая неизбежного, словно ничего не изменилось и он всё тот же школьник. Непринуждённый и не знающих цены беспечности и битв, к которым нужно быть всегда готовым, где на кон ставится собственная жизнь, где одна оплошность может привести к неминуемой гибели и к которым нужно быть всегда готовым, потому что игры давно остались в прошлом, потому что мафия, в которую он столь беспечно и просто решил войти — ничего общего не имеет с играми. Скуало слишком хорошо его знал, поэтому желание пройти прогуляться обернулось тем, что он снова заучивал техники, тем, что именно в этот момент его застал Дино. Как удачно, не правда ли? Не надо беспокоиться о том, что у Ямамото не будет с собой оружия.

Ямамото знает, что бейсбол — это не более чем детская мечта, которой не суждено исполниться. Он никогда не говорит об этом вслух и никогда не пропускает тренировки. Он тренируется даже больше, чем должен бы, словно желая наверстать упущенное и взять то время, которого у него не будет. Не говорит, но понимает: стать профессиональным спортсменом ему не суждено. Он сам сделал этот выбор и ему не о чем жалеть. Гокудера не упускает случая лишний раз напомнить ему, что мафия это не для него: он ведь так любит бейсбол, это ведь его мечта! Ямамото непринуждённо смеётся и чувствует, как неприятно тянет в груди, потому что, отчасти, Гокудера прав. Это его мечта. Он шёл к этому всю сознательную жизнь. Для него это никогда не было игрой. Для него это было столь несоизмеримо важным, что он, по глупости, даже хотел покончить с жизнью, когда сломал руку. Ахах, как же неловко сейчас об этом вспоминать! Что это, если не юношеский максимализм? Кости срастутся, он сможет восполнить пропущенное. Тогда Ямамото этого не понимал, тогда ему казалось, что это конец и незачем жить, если он не может больше держать биту в руке. Эгоизм чистой воды: он даже не подумал об отце. Тогда он заблуждался. Но рядом оказался Цуна. И Ямамото сам не понимал тогда почему рассказывает ему о своих переживаниях, почему доверяет сокровенное. Цуна поразительный, чистейшей души человек. Цуна отзывчивый, слишком добрый и всепрощающий: он всегда протянет руку, как бы ни относился к человеку, даст ещё один шанс. Если кому и быть боссом мафии, то только ему. Ямамото убеждён в этом. Но именно поэтому Гокудера был прав лишь отчасти: Ямамото хотел быть рядом с ним, с ними. Хотел быть той опорой, которой когда-то стал для него Савада Цунаёши. Хотел быть способным помочь близким людям, друзьям. И как бы сильно он не любил бейсбол, нельзя было ставить его наравне с жизнями людей, которые рядом с тобой. Он прекрасно понимал: мир, в который они ввязались, не столь же благосклонен, он точная противоположность душе Цуны. И если он хочет сохранить этот свет, то должен быть решительнее. Настанет момент, когда биту придётся заменить на меч. Уже настал, да? Разве может он и дальше открещиваться от этого, когда на кону жизнь Цуны? Когда другого варианта попросту — нет.

Ямамото тошно. Но не потому что он боится, не потому что он волнуется и понимает, что это и есть та самая точка невозврата: Ямамото тошно, потому что он совершенно спокоен, несмотря на тяжесть, потому что знает, что сможет это сделать, потому что Реборн был прав. Потому что...

... не значит ли это, что он предаёт всё, во что верит Цуна?

Ямамото на самом деле не понимает, что именно он сейчас чувствует. Не понимает, как должен относиться к этому и что было бы правильно сказать в данной ситуации. Не знает, что будет, когда он окажется лицом к лицу с тем, кого должен убить, но знает, что глупо пытаться это отрицать, как и глупо пытаться от этого сбежать. Ямамото думает, что нет смысла об этом переживать. Там — всё станет ясно. Ямамото уверен только в одном: он не хочет, чтобы об этом знал Цуна, только не он. Но этого тоже не избежать, да?

Когда машина тормозит, Ямамото крепче сжимает пальцы на катане, чувствует, как сердце пропускает удар, не хочет выходить, но ступает из машины следом за Дино. Ночной воздух Катании в конце марта пахнет дурманящей прохладой, откуда-то доносится запах рыбы, Ямамото слышал, что здесь один из лучших рыбных рынков, где можно найти всякие заморские диковинки. В темноте Катания не кажется чем-то удивительным — мрачная и тревожная. Или всё дело в том, что он здесь не для того, чтобы любоваться красотами Италии?

— Что я... — он запинается и улыбается неуместной непринуждённостью, неправдоподобно легко, как будто они на прогулку поехали, как будто не он должен отнять сейчас чужую жизнь, — что я должен делать? — он неловко ерошит волосы на затылке, хочет сделать шаг назад, сесть обратно, вернуться даже не в замок Варии — родной Намимори. Проснуться, в конце концов, но только не понимать, что это правда, что он на самом деле сделает это.[icon]https://i.imgur.com/RQHafbD.png[/icon]

Ямамото кажется, что время замирает.
Ямамото кажется, что время движется слишком быстро, неумолимо приближая неизбежное.

Ямамото вдыхает полной грудью и закрывает глаза: не этому ли учил его Скуало? Не к этому ли готовил он сам себя?

Ямамото улыбается, но во взгляде не остаётся и тени баловства, но взгляд — серьёзный и внимательный, темнеет вместе с ночью, становится нечитаемым. Это странное чувство: он совсем не волнуется, ему и в голову не приходит, что он может отступить, желание вернуться назад контрастно решимости действовать так, как он должен, не колеблясь и не сомневаясь. Он просто не имеет права на эти эмоции, не имеет права оступиться и допустить ошибку.

— Слушай, Ямамото, ты любишь бейсбол?
— Да, конечно, я люблю бейсбол.
— Тогда, ты любишь мафию?
— Хах? Ты имеешь ролевую игру в мафию?
— Ну да, это. Ту самую Вонголу, в которой Цуна и Гокудера.
— Ахах, ну, это очень весело! Я надеюсь, что Хибари и Мукуро снова будут в нашей команде.
— Не забывай эту улыбку.

Ямамото нравилось думать, что это просто увлекательная игра, в которой все они, такие разные и непохожие друг на друга, собирались вместе. Это было по-настоящему весело. Даже когда кровь от сражений была совсем не бутафорской, даже когда оружие было совсем не игрушечным, даже когда игры — заходили лишком далеко, на кон ставили их жизни не понарошку. Ямамото понимал, что имеет в виду Реборн, но не хотел в это верить, отрицал, прикрываясь захватывающими забавами. Это было интересно. Не было и дня, когда он бы скучал. Нужно было просто стать сильнее, правда, чтобы выиграть очередную партию и подняться на уровень выше? Но не понимал слов, тогда сказанных, не понимал, почему должен забыть, как может перестать улыбаться тому, что происходит.

Теперь понимает.

И если чего Ямамото и боялся, так это того, что после сегодняшнего дня на самом деле не сможет вспомнить больше эту улыбку. Не сможет вспомнить этой лёгкости и беспечности, смотреть открыто в глаза Цуне, смеяться громко, не чувствовать тяжести, ступая рядом с Гокудерой.

Просто ещё одна игра, да?
Просто нужно выйти в ней победителем.

— Хорошо, я постараюсь! — Ямамото внимательно разглядывает фотографию, на короткое мгновение переставая улыбаться: тёмные волосы, коротко стриженные, шрам на левой щеке, нос с горбинкой. Но когда снова встречается взглядом с Дино, уголки губ непроизвольно дрогнут в привычной улыбке — он отказывается показывать, что понимает насколько всё это серьёзно. Отказывается признаваться в том, что давно всё понял и принял. Что это — не игры. По-настоящему. И жизнь отнимет он тоже — по-настоящему. Это не игра на консоли, где можно перепройти уровень и попробовать ещё раз. Неважно откажется он или убьёт: это взаправду, это не переиграешь и не перепишешь.  Разница лишь в том, что если он этого не сделает, то они потеряет самую важную фигуру в их команде, а без неё не может быть и игры, которую Ямамото так любит, всем сердцем и всей душой. Которая для него так важна.

— Хибари? — он не сдерживает удивления в голосе и даже оглядывается по сторонам, пытаясь найти его, но если Хибари и был где-то рядом, то слишком хорошо спрятался, — тогда, полагаю, мне не о чём беспокоиться, — беспечно отзывается, закидывая катану на плечо. Мысль о том, что Хибари где-то рядом и, в случае чего, подстрахует, успокаивает и нервирует одновременно. Успокаивает, потому что он не один. Нервирует, потому что всё это и правда не просто захватывающий квест: значит, Хибари в курсе происходящего, значит, угроза настоящая, не терпит отлагательств. Ямамото не спрашивает, почему именно он должен это сделать — убить — это неважно, раз так решили, значит на то были причины. Его задача состоит лишь в том, чтобы справиться со своей ролью и не обмануть чужих ожиданий, не заставлять Хибари на себя брать больше, чем он должен. Ямамото не позволит, чтобы то, что возложили на него, делал кто-то другой. Не потому что не доверят Хибари или сомневается в нём, а потому что это было бы неправильно, равнозначно тому, что он сбежал, струсил; не справился.

— Всё хорошо, Дино, — он ободряюще улыбается и неловко ерошит волосы на затылке, — ты не должен волноваться. Я всё сделаю, — улыбка, наконец, спадает с губ, Ямамото расправляет плечи и запрокидывает голову назад, вглядываясь в тёмное небо. Выглядит потрясающе. Словно тысячи светлячков цвета серебра собрались в одном месте. — Ну, я пойду! — он коротко взмахивает рукой, прежде чем направится к дому, но замирает, оборачиваясь, говорит:

— И, Дино... спасибо. — Мягкой, мимолётной улыбкой отзывается, прежде чем переступить порог.

Дом встречает его темнотой и спёртым воздухом, не помешало бы хоть иногда проветривать помещение. Ямамото ступает бесшумно, чутко прислушиваясь к звукам, думает, что в такой темноте сложно будет разглядеть чужое лицо. Ямамото не боится, но волнуется, нервы натягиваются, будто струны гитары: он видел, как они лопаются, если слишком затянуть, напоминает себе, что и этого не может позволить. Он должен контролировать каждую мысль и каждую эмоцию — ничто не должно обернуться против него, помешать.

Взведённый курок он слышит раньше, чем выстрел ломает тишину — реагирует моментально, отражая пулю клинком. Ямамото не впервые сражаться катаной против пистолета: он отстранённо улыбается, вспоминая тренировки с Реборном — едва ли хоть кто-то сможет сравняться с его силой. Знал ли тот, что рано или поздно Ямамото придётся выступать против обычного пистолета, что может оказаться опаснее любой способности? Наверное, да. И всё же, сердце пропускает удар. Ещё несколько выстрелов сотрясают воздух и Ямамото кидается в сторону, скрываясь за стеной, что-то с дребезгом ломается, наверное ваза или что-то такое. Он прикрывает глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям: откуда идёт жажда убийства? — выдыхает медленно, рывком направляясь в нужную сторону — прямо и правее на три шага. Заносит руку с катаной, меняя траекторию очередного выстрела, и рефлекторно, по привычке, переворачивает её обратной, тупой стороной, когда выбивает оружие из чужих рук, ей же бьёт размашисто по груди. Тело тяжело откидывает назад, Ямамото легко ступает ближе. Глаза привыкают к темноте. Шрам на левой щеке, нос горбинкой, тёмные волосы. Это он.

«Ты должен устранить этого человека».

Ямамото сильнее сжимает пальцы на рукояти оружия, до боли в суставах. Ямамото не может заставить себя нанести решающий удар — правильной, нужной стороной, отнимающей жизнь по-настоящему. Колеблется. Осознаёт окончательно: после этого не будет пути назад и ничего не будет как раньше — это равнозначно тому, чтобы обрубить все мечты на корню. Но разве не поэтому он здесь? Потому что уже всё решил для себя, потому что Вонгола, друзья — важнее, превыше; стоят всего. Даже жизней?

«Ты должен».

Мужчина пользуется замешательством, одним быстрым движением достаёт нож. Ямамото замечает движение краем глаза.

«Устранить».

Струны натягиваются до предела, инстинкты обостряются: тело двигается само по себе, рука сама перекидывает катану в другую руку, переворачивает её — бьёт по диагонали, разрезая ткань одежды, кожу, мышцы. Брызжет кровь. Стекает по лезвию, впитывается в его собственную одежду, оставляет следы на его собственной коже. Устранить. Ямамото припечатывает тело ногой к полу, вгоняет остриё катаны в чужую грудь.

«Тогда, ты любишь мафию?»

Жажда убийства не исчезает, продолжением его собственной, которую он не осознаёт. Сзади. Был ещё один. Становится сильнее, выкручивает инстинкты до гулкой пустоты в груди. Ямамото сводит брови вместе, и резко разворачивается, небрежно вытаскивая меч, заносит руку для очередного удара. Он забывает о главном:

«Но перед этим нужно узнать, кто заказчик, иначе пошлют новых киллеров».[icon]https://i.imgur.com/RQHafbD.png[/icon]