— Сиди на месте и не светись, — старший Гречкин замахивается рукой на сына, спокойно сидящего в кресле. Дорогая кожа неприятно липнет к голым рукам, из-за чего Кирилл в отвращении морщится, но отец воспринимает это выражение лица по-своему и раздражается сильнее. Он трясет кулаком кулаком перед равнодушным лицом снова, едва сдерживая желание приложить тому по бестолковой высветленной башке, — Ох, твою мать, послал же Господь сыночка раздолбая… Сколько раз можно было предупреждать тебя? Теперь будешь делать, как я скажу. Иначе поедешь на курорт до Крестов и обратно.

Кирилл кивает и, оттолкнувшись ладонями от широких подлокотников кресла, поднимается на ноги. И ради чего старик брызжет слюнями? Кирилл всего-то спросил, когда ему тачку вернут. Покоцанный бампер, разбитая фара и краска, немного задравшаяся. Работы на два часа, было бы желание. А деньги любое желание умножат на два, а то и на три. И ведь совсем новая машина, обидно пиздец!

— Без проблем, — пожимает он плечами, словно и в самом деле никаких проблем нет. Уже через пару недель все забудется и в прокуратуре найдут, на кого повесить малявку, прыгнувшую ночью под колеса.

Кирилл даже не сразу заметил, что сбил кого-то. Он возвращался домой, когда машина столкнулась с препятствием на дороге. Удара Кирилл даже не почувствовал, зато явно ощутил, как «ламба» подпрыгнула на ровной дороге, словно на трамплине. Только тогда, в зеркало заднего вида, он заметил какой-то мешок, валяющийся посреди дороге. Вот только в центре Питера не могло быть никаких мешков, это понимал даже воспаленный наркотой мозг Гречкина. Потому он остановился. Вернулся даже и увидел девчонку. Мелкая совсем и, очевидно, уже мертвая. Палкой Кирилл, конечно, тело не тыкал, да и пульс не проверял. Но это было очевидно любому.

Он ведь переехал ее. Сначала передним колесом, потом задним. А перед этим ударил бампером с такой силой, что вон, краска желтая на асфальт осыпалась. Аккурат в луже крови поблескивает теперь. Кирилла сразу же затошнило — бесчисленное количество выпитых шотов грозило вернуться в мир кислотной блевотиной. 

Тогда-то Кирилл и позвонил родителю. Старший Гречкин потребовал сына убраться подальше и как можно скорее. «Я разберусь», — лаконично убедил Кирилла отец и тот со спокойной душой провалился в сон. К утру же новости кричали о вопиющем происшествии и о том, что никаких следов горе-водителя на дороге не осталось. Никаких зацепок. Словно кто-то очень хорошо подсуетился за несколько предрассветных часов.

И так оно и было — тачку отправили к молчаливому автомеханику, который ни единожды вытаскивал таких, как Кирилл, из настоящей задницы; записи с камер подтерли, да не только за ночь, но и за последние несколько дней; на широкую потную лапу накинули денег.

Кирилл чувствовал себя в полнейшей безопасности, оттого пребывал в твердой уверенности, что может себе позволить жить, как раньше жил. И запреты отца казались нелепыми. Только спорить было бесполезно.

«Если я буду сидеть на жопе в четыре стенах, то быстрее привлеку внимание», — пытался аргументировать Кирилл.
«Я сказал тебе заткнуться и слушать, бестолочь», — не воспринимал аргументы отец.

Что же. Договориться было невозможно, а потому Кирилл послушно заткнулся. Выслушал. А после вызвал себе водителя и потребовал подогнать ему «майбах». Тот попытался противиться, но Кирилл стоял на своем. Манипуляции смешивались с неприкрытой грубостью, но важен был только результат.

Результатом же была поездка на заднем сидении прохладного салона. Результатом был стакан хорошего вискаря из небольших «автомобильных» запасов отца. Результатом было появление на очередной тусовке.

Кирилл Гречкин не имеет права пропускать самые громкие сборища.

На официальную часть он преднамеренно опаздывает. Вспышки камер встречают его у входа, что не удивляет, и Кирилл ведет себя вполне естественно, когда фривольно приобнимает молоденькую журналистку. Кажется, он предлагает ей оставить аппаратуру забитому оператору, а самой отправиться на тусовку вместе с ним. Кажется, она даже соглашается — Кирилл убирает руку с ее плеча сразу же, как только видит очередное знакомое лицо в толпе, ближе ко входу. Он довольно быстро забывает про журналистку, перемещаясь к поближе к депутатской дочке — старой знакомой и вечному объекту его обаяния.

Впрочем, с этой девушкой Кирилл тоже не провел слишком много времени — настроение было не то. Он поздоровался за руки с большей частью посетителей и за какие-то сорок минут снял больше двадцати «сторис» для неудачников, оставшихся за дверью. Усталость накатила довольно быстро. Хотелось простого человеческого расслабиться в темной уютной комнате, как можно дальше от лоска и роскоши, из-за которой в глаза рябило. Благо, все необходимое для релакса у него было с собой.

Кирилл уже хотел найти взглядом кого-то, кто мог бы показать ему дорогу к «виповским» ложам, существовать которые просто были обязаны. Однако в последний момент сам замечает винтовой лестницы, уходящей наверх. Что именно было наверху Кирилл не видит из-за плотных гардин бронзового цвета, однако спокойно подхватывает с подноса официанта, проходящего мимо, бокал шампанского, и двигается наверх.

Минут двадцать в тишине и он снова сможет улыбаться, разговаривать с занудами и хлестать напитки.
Тут должно было быть веселее, разве нет?

Кирилл поднимается наверх, дважды запинаясь о ступеньки. На последней он удерживается чудом, цепляясь за плотную ткань шторы пальцами. Бокал с шампанским едва не падает из рук и, хоть Кириллу удается удержать в хватке хрупкое стекло, алкоголь расплескивается прямо на пол.

— Бляха, — шипит он, морщась. Переступает через лужицу так, словно обычное игристое способно запачкать его обувь похлеще дерьма, и заходит, наконец, за штору. Вопреки ожиданиям, он не оказывается в уединении. Выходит к балкончику. В полумраке размещены невысокие столики и мягкие диванчики. Тут и там — официанты с напитками. И никакого уединения.

Ругательство почти вырывается изо рта Гречкина еще раз, а потом он замечает фигуру у самого дальнего столика. Яркая шевелюра не может не привлечь внимания, равно как и ее обладатель. Явно находящийся в приличном подпитии хозяин праздника. Кирилл тянет губы в улыбке и двигается диванчику в углу. И к телу, развалившемуся на нем. А подойдя падает на подушки рядом и понимает, что со своего места может лицезреть весь праздник жизни, оставшийся внизу.

И даже шторы не мешают. Музыка все так же доносится до затуманенного алкоголем слуха, равно как и разговоры. И смех.

Кирилл жестом подзывает официанта и снимает с подноса два бокала. Шампанское. Снова сладкое шампанское, бьющее в нос. Но придираться Гречкин не собирается. Он придвигает один бокал к Разумовскому и откидывается назад. Раскидывает руки на спинке дивана и улыбается шире.

— Отличная вечеринка, слушай. Лучшая за последний год, — пиздежь. Лучшая была у Кирилла пару месяцев назад на островах. Потому что там можно было накидаться таблетками без всяких укромных уголков. Ну да и черт с ними, с таблетками. Он пинает своим коленом колено Разумовского, привлекая к себе чужое внимание. Говорит довольно свободно, словно знает Сергея всю свою жизнь и, как минимум, уже пару раз блевал в его присутствии, — В чем дело? Слишком кислый видок для хозяина положения.