Под отстающую покореженную пластину нагрудника заползает в поисках холода мокрица. Это вызывает импульс - отвращение: рука тяжело поднимается, чтобы прогнать ее, и выдергивает за собой из земли клеть увившей латную перчатку повилики. Еще сутки, и сорные цветы заплели бы лежащее тело полностью и высадили бы свои семена в полузатопленных легких. Но легкие, сипло втянувшие влажный, пропитанный земными испарениями воздух, содрогаются внутри раздавленной стальной раковины и исторгают из себя остатки воды; рыцарь закашливается, со скрежетом песка переворачивается на бок и сплевывает ее. На его пепельно-сером, расчерченном лиловыми венами лице открываются затканные лопнувшими капиллярами глаза. Он смотрит в утреннее небо, проступающее в промежутках между кронами прибрежных тропических деревьев, но не обманывается этим идиллическим пейзажем. Ад копошится своей бесконечной безвременной мясорубкой в считанной сотне метров внизу, и его отголоски вплетаются в шум волн и шелест листьев так отчетливо, что границы почти нет. Нельзя исключать, что всё это - новая иллюзия. Впрочем, иллюзией можно называть любую реальность. Рыцарь привык не верить ни во что.

Часть памяти возвращается вспышкой, и, резко сев, он начинает шарить по земле в поисках. Нет, нет, их не могло унести море. Его зазубренный двуручный меч лежит в нескольких метрах, наполовину занесенный мокрым песком, но их нет нигде в пределах видимости. Рыцарь рычит от отчаяния и бьет по земле кулаком, спровоцировав пробежавший вверх по доспеху спазм электрического разряда. Затем, несколько раз надсадно выдохнув, он втягивает ноздрями запах. Среди тропического буйства есть след, уже смывшийся, но всё еще неуловимо теплеющий в воздухе. Смертные. Человеческая кровь и плоть, слабая, полная изъянов, вечно стремящаяся к разрушению... мясная. Они бродили по этому берегу много часов, а может быть, и дней назад, прочесывали побережье. Его выбросило под деревья, и он был слишком похож на груду серых камней, поэтому его не нашли. Но они забрали обломки Ямато.

Фатальная ошибка. Они не смогут получить его силу, зато найдут свою смерть.

Опершись на вонзенный в землю меч, рыцарь с усилием вздергивает себя во весь рост, вполовину превышающий человеческий. Он мог бы выбраться из доспеха, который уже давно не контролирует его, и в котором уже нет практически никакой защиты, но не делает этого. Он так давно не видел своего тела, что не знает, что от него осталось. Не то чтобы он не решается это узнать, дело в другом: он дал себе обещание, что избавится от доспеха, когда вернет Ямато. И вот он наконец нашел его части, ему осталось только восстановить лезвие - и обитатели этого нереального места забрали его.

Что они знают? Хотя - так ли важно, даже если они знают что-то? Это не укрепляет их шейные позвонки.

Далеко за деревьями в небе прорисовываются шпили средневековых башен. Рыцарь вытягивает руку вперед и чувствует далекий слабый отклик собственной силы, похожий на льдисто вибрирующую струну. Ямато - это часть него самого, так было с самого его рождения, когда отец связал его с оружием. Ямато - это первостепенная цель. Дальше он будет двигаться дальше.

По дороге к городу он встречает двоих, снова идущих обыскивать берег. Они не говорят ему ничего внятного, но их информация и не представляет особой ценности, он и так знает, куда идти; поэтому он берет их за головы, бьет ими друг об друга и оставляет лежать на земле. Можно было бы убить, но что-то в нем всё еще помнит принцип: не убивать без необходимости. Позже, когда он найдет тех, кто решил присвоить то, что принадлежит ему, он еще подумает.

Он снимает с одного из людей белый плащ с капюшоном и накидывает его поверх брони. На нем ткань превращается в накидку до пояса, но капюшон защищает лицо от непривычно яркого света.

Ворота охраняются на варварский манер, и рыцарь просто телепортируется через стену. Возникнув в черной осыпающейся дымке на другой стороне, он падает на колени и кашляет, на этот раз кровью, но снова поднимается.
Место похоже на старый странный сон, но возможно, это потому, что оно и является таковым. Узкие улицы, лучами стекающиеся к храмовой площади, пусты. Можно было бы решить, что это одна из брошенных деревень в демоническом феоде, если бы не мигающие светофоры и жмущиеся к стенам домов машины. Ничему из этого рыцарь не придает значения, но какое-то неопределенное воспоминание временами начинает стучаться в виске. Алая тень появляется впереди, вспыхивает и исчезает обратно, словно завернув за угол. Красный цвет его раздражает. Он ассоциируется с  режущим сиянием амулета, который убил Нело Анджело, и еще с одним существом, с которым они пока не закончили. Но этот город ничем не напоминает о его близнеце, это что-то другое. Что-то, о чем у него нет времени вспоминать.

Рыцарь идет на зов своей силы, и тот ведет его в храм. Башенные часы бьют полдень, и, судя по стуку сотен сердец, почти всё население крепости находится там, внутри. Чем он ближе к дверям, тем отчетливее слышится хоровое пение, возглавляемое чистым девичьим голосом. Они поют о спасителе, и рыцарь недоуменно хмурится, когда слышит многократно повторенное имя. Славить демона как бога?.. Поистине странная иллюзия.

Рука в проржавевшем железе толкает створки дверей, и пение смолкает. Всё оборачиваются и смотрят на него, а он смотрит на алтарь и руки всех людей, что производят впечатление имеющих здесь вес, но не находит того, что ищет. Проклятье! Он должен быть здесь! Его больше нечему было сюда звать!

Через весь длинный проход между скамьями он встречается взглядом с человеком в белой ризе, стоящим за кафедрой проповедника, и сквозь застилающую глаза кровь различает под плотью его искаженные демонические черты. Что ж, вот иллюзия и дала трещину. Думали обмануть его?
Никто не успевает встать на пути у меча, который рыцарь поднимает и отправляет в полет, как метательный нож; огромным ржавым снарядом он проносится между молящихся, отбрасывает проповедника на несколько метров назад и пригвождает его к статуе. Брызги крови ягодной россыпью пристают к девушке, стоявшей рядом с ним, и она кричит. Люди на скамьях тоже кричат, в давке бросаясь кто на него, кто к боковому выходу. Для него они не более чем масса белесо-серых насекомых, но вдруг среди них мелькает красное пятно, против потока толпы бросившееся к девушке. Но этот раз ощущение точно. Рыцарь различает, как белые до седины волосы со знакомой небрежностью падают на смазливое лицо, и ярость захлестывает его с головой.

— Данте, - рычит он, выбивая у нападающего на него человечка меч (плечевая кость хрустит, выходя из сустава) и сжимая рукоять, игрушечно маленькую в его руке.

Пуля назойливой мошкой клюет доспех, застряв в пластине и подтвердив догадку. Данте всегда любил свои бесполезные пистолеты. Кровь начинает толчками пульсировать у рыцаря в висках и в глазах, лопаясь в тех капиллярах, которые еще были целы; не вслушиваясь в ответную реплику, он кидается вперед, но белые плащи облепляют его со всех сторон, как свора собак, накинувшаяся на крупного хищника. Перегруппировавшись после первой неудачной атаки, они  пытаются оттеснить его к боковому нефу, чтобы освободить дорогу к выходу для женщин и детей, не понимая, что ему нет до них никакого дела, будь они настоящими или частью иллюзии. Ему нужен только Ямато. И теперь – Данте. Он не может быть здесь просто так, и не может быть не причастен к тому, что его меч пропал, а след привел сюда. Причина должна быть в нем.
Нет, больше он ничего у него не заберет!
 
Выпад мечом, метящий в раскуроченную часть нагрудника, рыцарь останавливает, перехватив лезвие левой рукой. Смяв сталь латной перчаткой, он толкает меч в обратную сторону и ударом рукояти отшвыривает человека на скамьи. Очередной электрический разряд, пробежав по доспеху, не дает энергетической атаки, но со второго усилия ему удается призвать спиральные клинки: те синими иглами вырастают из его тела и со свистом распарывают пространство, описывая в воздухе круг за кругом с такой скоростью, что сливаются в одну широкую линию. Там, где эта линия задевает чужую плоть, взлетают брызги и рвутся сухожилия, белая ткань пропитывается красным, и люди оседают, корчась от боли или вовсе не подавая признаков жизни.

Избавившись от их назойливости, рыцарь кидает взгляд на ряды скамей, отделяющих его от цели, и на жмущихся к стенам прихожан. Может быть, это ловушка, и это тоже демоны, ждущие, пока он перестанет обращать на них внимание и  переместится вперед, чтобы окружить его сзади... Но что-то здесь не складывается: статуя отца, проповедник-демон, Данте... Страх, исходящий от смертных, правдоподобен, и он решает забыть о них, телепортировавшись на пол-зала вперед (от перемещения кровь снова ржавым вкусом заполняет рот). За его спиной тут же возникает давка выбирающейся из собора толпы, а его противник встречает его, как и положено после долгой разлуки - ударом.

Незнакомый меч, странный и похожий на какой-то механизм.  Внешность вора, — а рыцарь почти уверен, что это и есть вор, — слишком знакома, чтобы вглядываться, но оружие - это то, на что он обращает внимание в первую очередь. Красно-синяя фигура молнией взмывает в прыжке, чтобы сшибиться с ним в равных условиях высоты, и он встречает его атаку со всей яростью существа, у которого ничего не осталось. Чужой меч ревет, как цепная пила, и раскаляется от сшибки, вибрируя в воздухе — а вот подобранный человеческий клинок от силы удара трескается и со второго раза уже начинает распадаться. Рыцарь рычит от раздражения на никчемную железку, и следующий выпад — слишком прямой и неуклюжий даже для Данте, — отражает призрачными лезвиями, вихрем отшвырнувшими противника спиной на опустевшую кафедру проповедника. На возвышении хора, как и во всей церкви, тоже уже не осталось ни души, только Демонический Мечник безучастно смотрит со своей высоты.

Еще одна надсадная фиолетово-черная вспышка телепорта, и он выдергивает свой двуручный меч из пришпиленного тела. И только обернувшись для новой атаки, он, наконец, понимает, что не сходится в общей картине. Это не его брат, это очередная иллюзия.

Он похож на него, это так, вплоть до ауры, полной нахальства и скрытой злости на свое происхождение, похожей на багровеющий сгусток в алом ореоле. Но Данте был старше в последний раз, когда они виделись. Эти кольца на пальцах, этот отчетливо другой запах; эти щенячьи, слишком очевидно демонстрирующие эмоции удары, и мерцание энергии в освобожденной из перевязи демонической руке... Что это за сила? Это она звала его?

— Что ты такое? - спрашивает рыцарь, обрушивая на юнца град ударов, стремительных, но таких тяжелых, что от каждого ряды скамей вздрагивают на полу в унисон со звоном тревожного колокола на башне, а со сводов потолка сыплется каменная крошка. — Ещё одно порождение Мундуса? Тебя создали из моих генов, чтобы заменить Нело Анджело, но забыли научить пристойно сражаться? Где Ямато? Я спрашиваю - где Ямато?

Кровь течет у него из глаз и из углов рта, делая его похожим на умирающего голема, которым, рыцарь, вероятно, и является сейчас. Его силы на исходе. Он окончательно перестает различать границы реальности и уже не уверен в том, выбрался ли на самом деле наружу, или до сих пор блуждает по разрозненным отголоскам своей памяти в аду. Всё вокруг кажется ему смутно знакомым, каким-то давно забытым сном. Всё, кроме этого мальчика-клона. Он - что-то новое.

В происходящем нет никакого смысла. Всё должно быть не так, ничего не сходится. С каждой подростково хорохорящейся репликой противника в рыцаре воскресает нечто похожее на давно забытую ярость непонимания, такую чистую и живую: почему оба амулета не открывают портал? Почему это не работает?! Почему мальчишка не говорит ему?

Ловушка захлопывается, когда когти демонической руки вдавливают острый край доспеха ему в горло, дергают вбок и с нечеловеческой силой швыряют всё его огромное тело на плиты. От удара гранит под ним трещит, образовывая вмятину, а перед глазами не остается ничего, кроме красной темноты. Нело Анджело никогда не позволял врагам сшибить себя на землю, потому что тяжесть его брони лишала его свободы движений, и подняться, не потеряв времени всей своей жизни, было практически невозможно. Он с трудом вздергивает руку, чтобы скинуть щенка с себя, но в итоге ловит воздух: поняв, что ему не удержать эту махину, тот поднимается для замаха...

Вслепую — и слишком медленно — рыцарь пытается выставить блок, и думает: если сейчас он отрубит голову, то, пожалуй, это всё. Его время кончилось. Так бесславно.

...Он слышит взвывший цепной мотор, свист лезвия и хрипящий всплеск собственной крови в недрах развороченного нагрудника, но его шейные позвонки остаются на месте, и жизнь продолжается. Он удивлённо моргает раз, другой - и на третий его взгляд достаточно проясняется, чтобы увидеть очертания лже-Данте, сжимающего рукоять меча, пробившего его грудную клетку насквозь.

Это вызывает у него... усмешку, заставившую лопнуть вздувшийся в углу рта кровавый пузырь.

— О, - выговаривает он, — ты и правда не имеешь понятия ни о том, кто я, ни о том, кто ты. Позволь... я просвещу тебя.

Обхватив руку поверх рукояти, он швыряет юнца об пол рядом с собой, и, со скрежетом приподнявшись с Алой Королевой в груди, стискивает предплечье второй, мерцающей сквозь красные чешуи лазурью руки. В его захвате тот дергается, как самый простой человек, и его взгляд… совершенно ему незнаком. Что-то в нем, и в его запахе, на долю мгновения говорит, что всё это может быть реальностью, но это уже не имеет значения.

Конечно, он не собирается называть своего имени. Но он сообщит кое-что не менее ценное.

- Если тебе дана сила, а ты не используешь ее полностью… ты сам виноват, - он дергает демоническую руку, намереваясь полностью вырвать ее из локтевого сустава. В любое другое время это не составило бы ему труда, но сейчас он чувствует только хруст смещающейся кости – а дальше всё пропадает.

Рыцарь снова падает, наполовину придавив юношу грудой металлолома, и на этот раз больше не шевелится. Он не слышит, как вернувшиеся белые плащи переворачивают его и удостоверяются, что он еще жив; как происходит короткий спор на тему, добить ли его сейчас, или оставить, чтобы предать суду Меча, или отправить в лабораторию в замок Ордена для изучения в связи с другой находкой. Как появившийся капитан, Кредо, приказывает не мешкая исполнять последний вариант, потому что за стенами города появилась проблема посерьезнее: демонические твари вылезают из-под земли как грибы после дождя, необходимо защищать людей.

Во второй раз сознание возвращается еще менее охотно, чем в первый, и первое, что чувствует рыцарь – это то, что половины его тела больше нет. Это пугающее ощущение, тем более что ему сложно поднять голову, чтобы посмотреть, но через несколько мгновений внутреннего ужаса он понимает, что произошло: его всего лишь (это имело для него такую колоссальную важность) вытащили из доспеха. В полуистлевшей, рассыпающейся на теле одежде он лежит, прикованный к металлическому хирургическому столу, и какой-то род силового поля давит сверху, от горящих холодным белым светом ламп, чтобы уж точно удержать его на месте. Помещение, полное незнакомой техники, пусто, но за стеклянными окнами, обрамляющими его по кругу, краем глаза чувствуется какое-то движение.

Эти букашки. Рыцарь яростно скалится, дергая рукой в стальном наручнике и пытаясь подстегнуть еле-еле теплящуюся регенерацию. Они все пожалеют, думает он – и вдруг, надсадно втянув воздух, ощущает нечто, заставившее его выдохнуть с медленным удовлетворением. Ямато в этом же здании, он слышит гул его разбитой, но по-прежнему могущественной энергии. На этот раз ошибки быть не может, чутье его не обманывает.

Он спрашивает себя – уж не привиделся ли ему этот мальчишка, чья сила позвала его от самого побережья? Впрочем, не спешащая затягиваться дыра в груди – лучшее свидетельство реальности произошедшего. Если это случилось на самом деле, значит, и весь город демонопоклонников реален. Фортуна, всплывает в памяти название. Он ведь был здесь когда-то давным-давно. Значит, он действительно выбрался.

Значит, осталось немного. И он вслушивается в гул и ждет, когда хоть крупица восстановленной силы позволит ему освободиться.