no
up
down
no

Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

[ ... ]

Как заскрипят они, кривой его фундамент
Разрушится однажды с быстрым треском.
Вот тогда глазами своими ты узришь те тусклые фигуры.
Вот тогда ты сложишь конечности того, кого ты любишь.
Вот тогда ты устанешь и погрузишься в сон.

Приходи на Нигде. Пиши в никуда. Получай — [ баны ] ничего.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [no where] » Пранк вышел из-под контроля [BNHA]


Пранк вышел из-под контроля [BNHA]

Сообщений 1 страница 30 из 50

1

Мидория ИзукуБакуго Кацуки
https://i.imgur.com/X4idfia.png https://i.imgur.com/FE7d4qk.png https://i.imgur.com/uhFXeHW.png

Изуку смотрит на него и чувствует, как под кожей зудит: пальцы сами тянутся к руке — хочется впиться ногтями, расчесать, содрать; выскоблить. Изуку смотрит на него и вдыхает полной грудью, сжимает пальцы на запястье до боли в костяшках, изумрудный взгляд — маниакальным отблеском, непривычно тёмный. Изуку смотрит на него и думает, что он — неправильный, искажает саму суть.

Изуку поправляет перчатки, широко и лучезарно улыбается, подбегая ближе, машет рукой.

— Каччан! Слышал, ты сдал экзамен на временную лицензию? Поздравляю!

Изуку чувствует, как зудит под кожей, и этот зуд не проходит. Это не даёт ему покоя, назойливой мыслью, почти помешательством: ведь он такой неправленный — хочется запятнать ещё сильнее, уравновесить баланс, даже если обожжёт, сдерёт кожу по живому.

— Каччан ... — начинает, тут же сбиваясь, будто бы и правда волнуется, будто бы и правда в замешательстве, отводит взгляд и шумно выдыхает, робко улыбаясь. Подаётся ближе, слишком резко, сминая в пальцах ткань чужой майки — неловко прижимается губами к чужим губам.

[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

2

[indent] Мидория соврал бы, если бы сказал, что не хотел этого: хотел, но дело совсем не в простой подростковой похоти, нет — физиология волновала его меньше всего. Его мысли не занимали девчонки и, уж тем более, сердце не замирало, когда он думал о парнях. Это было слишком примитивно, а примитивным он себя не считал: Мидория прекрасно понимал, что обладал незаурядным умом, жизнь научила его ценить те немногие качества, что у него были — это единственное, что не дало ему загнуться и помогло выжить. Это и человек, протянувший ему руку тогда, когда он думал, что будущего нет и не будет. Когда думал, что мечты — пустое и детское, не имеют веса, не имеют шанса на жизнь. Все красивые истории, комиксы, восхваляющие: «Старайся, не сдавайся, и тогда у тебя обязательно всё получится!» — чушь. Мидория знает: в жизни всё совсем не так: у тебя или есть врождённые способности, или нет. И неважно сколько усилий ты прилагаешь к тому, чтобы добиться желаемого. Неважно, сколько ночей ты не спишь. Неважно, сколько тренируешься один, в надежде достичь желаемого. Всё это — совершенно ничего не значит. Просто, однажды, кому-то может повезти. Есть вещи, которые не зависят от тебя. Есть вещи, которым просто не суждено сбыться. И он знает это ощущение безнадёжности и отчаяния, как никто другой. Знает и бережно хранит его, не позволяет себе забывать: это фундамент, но — не пьедестал. Мидория не собирается возносить свою обиду и склонять перед ней голову, не хочет быть тем, кто ведом лишь собственными эмоциями — он умнее и не стал бы никогда действовать, послушный столь шаблонным мотивам.

[indent] Мидория не хочет к себе жалости.
[indent] И понимания — тоже не хочет.
[indent] Ему ненавистно: «Мне жаль», — ненавистно, потому что слишком часто слышал это в детстве. Мне жаль, жаль, жаль, извини, Изуку! Какой толк от этого?! Извинения ничего не стоят. Не изменят того, что есть и никак не помогут.
[indent] Мидория всегда хотел услышать: «Ты сможешь. Ты станешь настоящим героем!»
[indent] Какая ирония — он и правда стал на шаг ближе к тому.
[indent] Но, вместе с тем, он есть нечто большее.
[indent] Руку протянул ему не герой.
[indent] Помог ему — не герой.
[indent] И открыл глаза на мир — тоже не-герой.

[indent] Изуку знает: мир не совершенен. Герои возлагают на себя слишком много. Говорят — слишком много. Врут. Лицемерят. Искренне верят в свою правоту и не замечают неприглядного, не желают принимать своих ошибок, скрывают свои грехи. Герои, в сути своей, недалеко ушли от злодеев: он знает, теперь знает — они делают всё тоже, но под благими предлогами.

[indent] Мир — скорлупа засохшей грязи, что въелась намертво, пустила корни глубже: не отодрать, не смыть и не скрыть этого.
[indent] Изуку хочет очистить этот мир. Даже если придётся разрушить скорлупу в крошево.

[indent] Изуку знает: сколь бы великим человеком ни был Оллмайт — ему не по силам спасти весь мир. Его время прошло и данное ему сейчас — быть легендой. Мидория займёт его место. Пусть и не так, как когда-то хотел того.

[indent] Он знает: Учитель возлагал на него большие надежды, желал от него другого, для Учителя Оллмайт — враг. Но он не хочет быть ни на чьей стороне, не хочет перенимать ничьи идеалы, и не хочет ни за кем следовать. Он сделает всё сам. И, всё же, он благодарен за шанс, данный ему, за возможность и за то, что тот открыл ему глаза, позволил увидеть больше.  Он уважает их обоих. Восхищается ими. Но они оба заблуждаются. Тотальный контроль? Помощь каждому? Это две крайности, две идеологии, что перенимают люди, но не имеют ни одного шанса. Правда там, где пересекаются обе линии.

[indent] Изуку не хочет идти на поводу эмоций и всё же чувствует, как сердце бьётся чаще, когда их знакомят с Великой Троицей. Мирио говорит: «Иногда вам придётся столкнуться со смертью лицом  к лицу. Однако все эти трудности и ужас дают вам «опыт», который вы никогда не получите в школе. С приобретённым опытом на стажировке, я смог обуздать свою силу и стать лучшим! И поэтому, страшно вам или нет, эту способность нельзя упускать, особенно вам, первогодкам!» — Изуку знает: его причуда с огромным недостатком — одно неверное движение, одна неверная мысль и она погубит его самого. Но он смог довести её до идеала и это по-настоящему восхищало. На первый взгляд он кажется непобедимым и недосягаемым: Изуку до зуда хочется доказать обратное и он сжимает пальцы в кулак, унимая волнение, не позволяя себе этого. Восхищало, потому что Мидория понимает: тот тренировался много и упорно, невообразимо много, — потому что не смотря на это он улыбается ослепительно ярко, напоминает этим — до отвращения — Оллмайта. Если бы тот выбирал преемника, Изуку уверен, им бы стал Тогато Мирио — это оглушающим раздражением: на данный момент он ближе всех к тому, чтобы стать героем номер один. Мидорию не пугают трудности, как говорит Мирио, он тренировался не меньше и не меньше переломал костей, прежде чем у него стало хоть что-то получаться. Мидория думает, что, наверное, это и есть «ревность»: Оллмайт посмотрит на Тогато — не на него, выберет его — не Изуку. Оллмайт говорит: «Из тебя будет отличный герой, Мидория!» — но эти слова ничего не стоят.

[indent] Изуку хочет уничтожить Тогато Мирио, чтобы доказать, как сильно Оллмайт ошибается. И есть только один человек на всём свете, что вызывает большее раздражение, больший зуд, больше — эмоций.

[indent] Бакуго Кацуки.

[indent] Он всегда считал себя лучше. Он никогда не видел в Изуку равного себе. Говорил, что станет героем, как Оллмайт, и никогда не понимал насколько далёк от этого на самом деле. Отвратительный.

[indent] Отвратительный. Отвратительный. Отвратительный.

[indent] Одно его стремление быть похожим на Оллмайта пятнает имя героя, бывшего некогда первым. Недопустимо. Это — недопустимо. Такой человек, как Бакуго Кацуки никогда не должен становиться героем. Такой человек способен только разрушать — не спасать. Слишком эгоистичный. Слишком самовлюблённый. Сколько жизней он искалечил ещё в детстве? Скольким ещё переломает, не видя ничего дальше собственного эго и стремлений? Грязный. Тошнотворно грязный. Но делает вид, что нет. Мидория хотел бы, чтобы тогда он на самом деле остался в Лиге Злодеев, он до последнего надеялся, что Бакуго не примет ни его, ничью помощь. Но тот же непременно станет героем номер один! Раздражает. Как же сильно это раздражает! Как же сильно зудит под кожей: червями пробирается глубже, отравляя кровь, саму суть — алыми полосами по коже, что он сдирает почти, стоя под горячей водой, не способный избавиться от этого ощущения, безуспешно надеясь отмыться, выскоблить.

[indent] Мидория безупречно играет свою роль. Волнение. Смущение. Неловкие улыбки. Непоколебимая вера, страх и жажда стать лучшим: в последнем даже лукавить не нужно — он на самом деле хочет этого. Но сейчас он хочет другого. Баланса, которого так не хватает, когда он смотрит на Бакуго. Избавиться от навязчивого и столь тошнотворного. Клин клином выбивают, да? Сейчас он — сминает в пальцах ткань чужой майки, неловко целуя его, приоткрывает губы, рвано и беспокойно выдыхая, словно бы желая извиниться за то, что делает. Сейчас он — тянет его на себя неуверенным требованием, прижимаясь лопатками к двери чужой комнаты: Изуку знает — никто не войдёт, никто не услышит, потому что во всём их огромном доме, столь любезно выделенном ЮЭЙ, чтобы проще было контролировать, сегодня нет никого. Изуку знает: то, чего он хочет — неправильно, аморально, грязно. От одной мысли об этом блевать тянет. От одной мысли об этом — огнём лёгкие обжигает. Изуку не снимает перчатки, его решимости и желания не хватает на то, чтобы прикоснуться кожей к чужой кожи. Изуку думает: это не обязательно, — и сильнее, почти до треска, сжимает чужую одежду на груди, пальцами свободной касается низа чужого живота, пробираясь ладонью под майку, говорит:

[indent] — Только не бей, — хрипло, виновато, отводит взгляд в сторону, сведя брови вместе, поджимает губы, но от себя не отпускает, — Каччан ... я, — снова смотрит, встречаясь с чужим взглядом и широко распахивая изумрудные глаза, — Изуку даже не надо слишком стараться: сердце и правда, надрывное, мечется в груди, словно обезумевшее, губы горят, он кусает их — хочется прополоскать рот, — пожалуйста, Каччан, — тихо, почти жалобно, словно не решаясь закончить, озвучивать и без того очевидное.

[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

3

Кацуки охренел.

Он настолько, мать вашу, ОХРЕНЕЛ, что даже среагировать не успел. Ему было не слишком интересно, какого чёрта Деку притащился к нему в комнату, как и то, почему Деку не ушёл вместе со всем классом. Ещё меньше Кацуки было интересно, почему Деку не отреагировал на его короткое, небрежно брошенное: «Свали». Он, вообще-то, спать собирался, и уж Деку-то должен знать, что лучше не капать Кацуки на нервы и не вставать между ним и законными часами сна.

Сна, который как рукой сняло.

«Пожалуйста»?.. — пронеслось в голове, пока Кацуки бестолково пялился на Деку, спотыкаясь о звенящую пустоту в мыслях, какая бывала за секунду до взрыва. Что ещё за, блин, «пожалуйста», СОВСЕМ ДОЛБАНУЛСЯ?!

Кацуки вцепился в чужой воротник и с силой встряхнул грёбаного Деку. У того явно мозги набекрень съехали, иначе как весь этот цирк объяснить? Губы противно горели от нелепого соприкосновения, которое и поцелуем-то не назвать, а от мысли о том, что Деку дотронулся до него в этих своих дебильных перчатках, которые таскал, не снимая, Кацуки едва не передёрнуло. 

— Какого хрена ты творишь, придурок? — чуть ли не рыча, выплюнул он, свободной рукой отдирая пальцы Деку от ткани своей майки. — По роже давно не получал?!

От кого угодно другого Кацуки бы за такие выходки мокрого места не оставил. Да и от Деку тоже, только ему и в голову не могло прийти, что этот идиот способен выкинуть нечто подобное! Деку всегда был слабым и жалким, всегда таскался за Кацуки, как собачонка, чем до хрена бесил, всегда витал в облаках и в своих убогих мечтах. Но что в его тупой башке должно было пойти не так, чтобы он решил, будто может позволить себе припереться к Кацуки и лезть к нему?! Словно они… друзья? Да какие, в жопу, друзья, друзьям не пихают свои лапы под майку!! В лексиконе Кацуки резко закончились слова, пока он пытался подобрать синонимы. Его даже от простого слова «друг» в адрес Деку триггерило — куда больше, чем от того же двумордого и его раздражающе-спокойного: «Да, мы друзья». Просто потому, что Деку с детства задолбал с этой своей никому не всравшейся дружбой. Но это Кацуки хотя бы мог осмыслить.

«Только не бей», ха! А на что он рассчитывал? У Кацуки мозг ломался в попытках представить, чего Деку реально ждал в ответ на эти свои нелепые трепыхания. Может, он пьяный? Нет, Кацуки бы за версту вонь алкоголя почувствовал, а для того, чтобы обдолбаться чем-то посерьёзнее у Деку кишка тонка.

Удивительно, что поцеловать его кишка оказалась не тонка. Сдохнуть захотел, что ли? Так мог бы просто попросить, Кацуки бы ему с радостью помог! Чёртов Деку ему даже сдачи дать толком не сможет, несмотря на то, что набрал форму и обзавёлся этим своим Квирком. Кацуки всегда был сильнее, и всегда будет.

Ему не впервой придётся размазывать Деку тонким слоем по поверхности — вертикальной или горизонтальной, какая под руку подвернётся. И только неприятное чувство неправильности ещё тормозило его, мешая закончить всё это хрустом чужих костей и вышвырнуть Деку из своей комнаты. Неправильности не в том, что к Кацуки полез целоваться пацан, а в том, что это — Деку. Кацуки знал его, как облупленного, мог предсказать каждый его шаг, предугадать каждое его слово. И он бы знал, если бы… Он бы знал, чёрт возьми! Он же не слепошарый! Деку не мог просто ни с хера решить: «А почему бы мне не доколупаться до того, кто меня на дух не переносит и не попросить его зажать меня у стенки?» Не мог, потому что это — сраный Деку со своим сраным характером, который диктует сраные правила.

Либо Кацуки всё-таки недостаточно хорошо его знал, и от этого стало ещё неприятнее. Кацуки всегда высоко себя ставил и высоко оценивал, а с теми, кто пытался заставить его усомниться в себе или, тем более, с теми, кому хоть на секунду это удавалось, он хотел сделать только одно — на месте стереть в порошок. И сейчас, глядя, как чёртов Деку кусает губы, Кацуки со злостью прокручивал в памяти их последние разговоры, пытаясь уловить хотя бы намёк.  Не было никаких намёков. Либо он слепой, но это не правда! Деку он всегда видел насквозь.

Кацуки с силой сжал пальцы на чужом запястье, чувствуя, что сейчас либо его голова взорвётся, либо он взорвёт башку Деку. Оллмайт «спасибо» не скажет, но какая, на хрен, разница! Об этом Кацуки подумает потом.

Подпись автора

[хронология]

+4

4

[indent] Изуку с трудом одёргивает себя, чтобы не отпрянуть, когда Бакуго тянет к нему руку, когда Бакуго хватает его за ворот и встряхивает. Изуку говорит себе: «Ты знал, на что шёл», — говорит себе, что всё нормально, убеждает себя в этом, но чувствует, как кожу жжёт через ткань одежды, так бывает, когда слишком долго находишься на морозе. Чувствует его слишком близко, чужое тепло, чужие эмоции — слишком много — чужое дыхание: от этого скребёт под кожей, вьётся склизким, словно черви копошатся, пожирают изнутри — вытащить, вырезать, смыть — невыносимо, омерзительно. Холодом обдаёт вдоль позвоночника, дрожью на пальцах отзывается. Изуку думает: «Это даже хорошо», — так правдоподобнее, — и пытается скрыть лихорадочный блеск восторженный, когда видит насколько сильно это вывело Кацуки из себя. Он был прав, прав прав. Всегда, всё это время — он был прав. Это лишнее, очередное доказательство тому: Бакуго Кацуки не место среди героев. Кому-то, кто был столь вспыльчив, кто не умел держать себя и свою агрессию в руках — не место в этом мире.

[indent] « Но он ведь не ударил тебя. Всё ещё. »

[indent] Поджимает губы, отводит взгляд, отмахивается от этой мысли. Кишка тонка. Так ведь он говорит всегда, да?
[indent] Изуку ёжится, будто бы в неловкости, напуганный, будто бы смущённый и сбитый столку, смотрит на него снова и пожимает плечами, не спешит отвечать, словно не знает что ответить, словно испытывает чужое терпение.

[indent] Изуку на самом деле нравится видеть его таким взбешённым. Изуку хочет больше. Хочет видеть всё: всю грязь, всё то нелицеприятное, что он так старательно прячет за громкими, оглушающими речами, за которыми и сам не слышит всего противоречия, свято убеждённый в собственной правоте и превосходстве. Тошно.

[indent] — П ... п ... прости, прости, Каччан! — он вжимается лопатками в дверь, даже не пытается вырваться из чужой хватки, вновь замолкает и нервно кусает губы, сжимает пальцы в кулак, желая унять дрожь во всём теле, желая отделаться от навязчивых мыслей, игнорировать, как собственное тело против, отторгает, требует не прикасаться, не чувствовать. Не видеть больше никогда. Думает, что это так просто, на самом деле так просто: просто заставить, взять силой, втоптать лицом в грязь, унизить и уничтожить его. Кацуки не понимает этого. Слишком самонадеян. Слишком зациклен на себе. Ничего не видит, не замечает, игнорирует, убеждённый, что лучше и сильнее него нет никого на этом свете, а если и есть, то ненадолго. Заблуждается. Заблуждается, заблуждается, заблуждается. Думает, что, не смотря на это, хочет другого: хочет, чтобы Бакуго сам пошёл на это, хочет, чтобы понял, насколько он не прав, насколько слаб, насколько пусты все его слова. Насколько — испорчен.

[indent] Поломанный, неправильный, искажённый.

[indent] — Каччан ... — начинает сбивчиво и сводит брови вместе, но встречает чужой взгляд неожиданно решительно. Вдыхает полной грудью, будто набираясь смелости — на самом деле заставляя себя действовать, не отступать — и резко подаётся вперёд, снова, накрывает ладонью чужое запястье, чувствует, как передёргивает от неприязни, но игнорирует это, полностью сосредотачиваясь на том, что собирается сделать. Говорит себе: «Это просто.» — Просто. Ничего сложного. Просто, просто, просто. Обхватывает второй рукой его за шею, тянет к себе, с силой и требованием, сокращает расстояние между ними снова, прижимается к чужим губам — снова. И в этот раз целует не столь скованно, но столь же неловко, но, вместе с тем, оглушающе-решительно. Перекладывает ладонь на затылок, не позволяя ему отстраниться, не позволяя отстраниться и себе, и целует, целует, задыхаясь воздухом, задыхаясь сковывающим, застрявшим в горле комом неприятия, задыхаясь огнём, что отражается во взгляде.

[indent] — Прости, Каччан, но ты на самом деле мне очень нравишься! — выпаливает, как на духу, тяжело, в чужие губы, вжимает голову в плечи и заискивающе смотрит. Говорит себе: «Ты справишься», — но не выдерживает, проигрывает самому себе, противоречит сказанным только что словами и отшатывается вдруг сам, скидывая брезгливо чужую руку с себя, отталкивая, будто только сейчас понимая, что он сделал, сталкивается с дверью и едва не стонет от ощущения загнанности.

[indent] « Просто развернись и уйди. »

[indent] Изуку опускает взгляд и нервно смеётся. Закусывает нижнюю губу до боли, заставляя себя заткнуться, давясь этим смехом, сжимает пальцы в кулак, до скрипа кожи, и неровно выдыхает. В самом деле, на что он надеялся? Он способен справиться со всем. Он способен даже уложить Кацуки на лопатки сейчас же! Но не с собственными фобиями.

[indent] — И ... извини, — выдыхает негромко, не поднимая взгляда, — я не должен был, — заканчивает тихо, почти беззвучно и болезненно морщится: всё должно было быть не так, всё должно было закончиться не так. Всё не имеет смысла, если он не может и слишком рано, в таком случает, ещё рано перечёркивать всё. [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+3

5

Каччан, Каччан, Каччан… Да чё заладил-то! Взгляд — то отводит, то поднимает, весь нервный, напряжённый, будто бы готовый сорваться с места и броситься бежать. На кой чёрт тогда приходил вообще? Что за странное поведение!

«Странное» — слово, за которое, как за спасительный круг, легко зацепился бушующий в голове поток мыслей. Деку вёл себя не просто странно, он вёл себя ОТБИТО. Кацуки привык лететь вперёд по прямой, а Деку так быстро менял траекторию, что он ни хрена не поспевал! И только он решил, наконец, что нужно просто выкинуть этого придурка из своей комнаты, а с тем, что он натворил, разбираться потом, или не разбираться вовсе, как — новая смена направления.

Кацуки ничего не стоило бы двинуть Деку кулаком в солнечное сплетение и избавиться от нежелательного контакта, но он не сделал этого. Только ослабил хватку на чужой руке, сам до конца не понимая, собирается то ли всё-таки ударить, то ли просто оттолкнуть, то ли снова сгрести за воротник и наорать. Внутри всё замерло.

Но он не успел ничего сделать — снова. И снова — поворот. Грёбаный Деку! Отшатнулся так, словно это Кацуки по собственной инициативе его у двери зажал и теперь нелепо тыкался ртом в рот, делая вид, будто это — поцелуй!

Прежде, чем какая-то здравая мысль успела бы пробиться в голову, Кацуки впился пальцами в глотку Деку и с силой впечатал спиной в дверь. Жаль, нельзя эту грёбаную дверь им и проломить. Деку явно нарывался, но Кацуки не понимал, на что, и это бесило ещё больше. Чё он хотел добиться этими своими выходками со сменами направления на сто восемьдесят градусов? В морду получить? Так Кацуки мог это обеспечить в любой момент, ни к чему такое сложности! Услышать в ответ: «Да, чувак, я жить без тебя не могу»? Да он скорее язык себе вырвет, чем скажет какую-то подобную хренотень! Ему не нужен никто настолько жалкий и убогий, как чёртов Деку, который как был слабаком, так им и остался. Какого лешего он мямлит, какого хера в глаза не смотрит, когда всё это говорит, какого чёрта он до сих пор в этих своих отстойных перчатках?!

— Да мать твою, какого хрена!!! — хрипло бросил он, лишь усилием воли заставляя себя не сжать пальцы сильнее и не сломать ему трахею или попросту не придушить на хрен. — Ты сам понимаешь, чё делаешь, урод?! Нафиг ты сюда припёрся?! Чтобы что?!

Прежде чем Деку начал бы задыхаться, Кацуки выпустил его и со всей дури врезал кулаком по двери. Костяшки пальцев мгновенно вспыхнули обжигающей, отрезвляющей болью. Кожа на них покраснела, боль прострелила всю ладонь до самого запястья.

Чёрт!

Шумно выдохнув, выпуская вместе с дыханием всё то раздражение, что ещё не выплеснулось после удара, Кацуки прислонился спиной к стене рядом с дверью. Ему не нравилось, что Деку торчит тут, в его комнате. Не нравилось, что на коже под майкой до сих пор отзывалось зудом прикосновение его руки, затянутой в холодную кожу перчатки. Не нравилось, что Деку вёл себя так, будто его кто-то заставляет тут находиться. Это на хрен мозг ломало! И что Кацуки теперь должен со всем этим, блин делать? Что ещё за «ты мне очень нравишься»? Деку мазохист, или что? До него не дошло, что Кацуки на фиг не сдались такие друзья, и он решил зайти с другой стороны? Что за бредятина! Нет, серьёзно, на что Деку рассчитывал? Кацуки попытался представить, как мог бы поступить, если бы испытывал к Деку хоть что-то, кроме постоянной не угасающей злости, и не смог.

— Вали уже, а.

На Деку он не смотрел — замер взглядом на какой-то абстрактной точке, прижавшись затылком к стене. В висках отдавало пульсацией, а губы жгло едва ли не сильнее, чем разбитые костяшки. Не пробовал, блин, разрешения спрашивать, прежде чем к людям лезть со своими никому не всравшимися поцелуями?! Хотелось протереть лицо ладонью, стереть с кожи ощущение чужого дыхания. Слишком непривычным оно было, и оттого бесящим. Не привык он, чтобы кто-то дышал ему в лицо и жался губами к губам, это тупо!

В голове всё ещё звучало это потерянное: «Я не должен был». Так должен или не должен, определись сначала, а потом хернёй страдать начинай, боже! Что за кретин! Даже у Двумордого в башке мозгов больше!

Подпись автора

[хронология]

+2

6

[indent] Изуку понимает, что переоценил себя, потому что — не выдерживает.

[indent] Бакуго стоял слишком близко. Мидория чувствовал его — слишком хорошо, отчётливо, каждой клеткой своего тела. До сих пор чувствовал прикосновение грубых пальцев, выжигающих кожу даже через ткань одежды, будто кислота, на запястье. И это чувство выносить не мог. Мидория чувствует, как его начинает мелко трясти, как хочется ринуться вон тут же, под горячую воду, смыть всю грязь с себя, смыть ощущение, но не успевает, он просто не успевает среагировать. Бакуго рывком оказывается ещё ближе — Изуку некуда бежать, Изуку не успевает даже вдохнуть, — эти же ненавистные пальцы сжимаются вокруг шеи, впечатывая в дверь с такой силой, что перед глазами на время темнеет, что Изуку кажется: не выдержит или его позвоночник, или дерево под спиной. Изуку широко распахивает глаза и открывает рот, пытаясь вдохнуть, на самом деле теряется. Теряется и чувствует, как огнём обжигает грудь, не сдерживает лихорадочного, откровенно ненормального блеска во взгляде. Разве не этого ты хотел? Чтобы он, точно псина, сорвался с цепи, обнажил клыки и то мерзкое под грудью, что прячет за громкими словами о том, каким героем он станет?

[indent] Не сдерживает ужаса и паники, отчаянно цепляясь пальцами в чужое запястье уже сам, мертвой хваткой. Плавит кожу, плавит мысли: Изуку уже и сам не понимает чего хотел, не понимает, как ему это в принципе пришло в голову — ненавидит себя за это. Он был самонадеян. Глупо было думать, что у него на самом деле это получится. Он не способен вынести даже простого прикосновения, как можно было думать о большем? Как можно было быть таким глупым, он же не глупый!

[indent] — Убери. — Хрипит отчаянным требованием, не может выносить, он просто не может выносить этого ощущения. Прокусывая губу изнутри до боли, до крови, но это не способно отвлечь от ощущения чужой руки горячей: это отвратительно — растекается мерзким по коже, под кожу, склизким и холодным, Изуку чувствует, как его начинает трясти, как дыхание сбивается, слишком частое, воздуха не хватает, рука мешает, уничтожает его. Изуку крупно вздрагивает, когда тот всё же отпускает, когда бьёт что есть силы в дверь: не удивился бы, если бы она разлетелась в щепки, — и касается дрожащими пальцами шеи, жадно глотает воздух, не в силах унять нарастающую панику. От ощущения зуда под кожей не получается избавиться. Перестать чувствовать жар — не получается. Не получается связать мысли, не получается взять себя в руки. Бакуго что-то говорил. Спрашивал.

[indent] Какая к чёрту разница?

[indent] Изуку плевать на него. Изуку ненавидит его. Всем своим существом ненавидит. Просто за то, что он есть. За то, какой он есть. За то, что не разговаривает — кричит. За то, что он грёбанная аномалия, противоречие и несоответствие всему. Просто хватит строить уже из себя героя, хватит делать вид, будто ничего не понимаешь, пытаться быть лучше, чем ты есть! Он не должен существовать, такой как он — не должен существовать. Не по эту сторону.

[indent] Мидория не может взять себя в руки и успокоиться, сердце лихорадочно проламывает кости, но он не может позволить себе проиграть Бакуго. Только не ему. Но, пусть он переоценил себя — не отступится. Он уже сделал первый шаг. Он уже решил всё для себя. Он просто не готов. Пока не готов. Ему нужно время. Или просто уничтожить его без этого, как есть. Это ведь так просто, так чему весь этот спектакль? Чтобы увидеть осознание в чужом взгляде. Он скользит взглядом по чужому лицу — передёргивает — думает, что никогда не видел Бакуго таким. Думает, что это — стоило того. Пытается убедить себя в этом.

[indent] Изуку хочет уйти, как можно быстрее. Но заставляет себя неловко — криво и ломано — улыбнуться, говорит:

[indent] — Извини, — повторяет снова, негромко, не сдерживая дрожи в голосе, даже не пытаясь, сейчас ни к чему, — не знаю, что на меня нашло. Это было лишним. — Это было лишним. Повторяет мысленно и хочет нервно рассмеяться: кому хуже в итоге он сделал? Даст ли это хоть что-то кроме временного замешательства? С Бакуго станется отмахнуться от этого и покрутить у виска: Изуку прекрасно знает, как тот его воспринимает и не спешит разубеждать в обратном — рано. Так что теперь делать ему самому? Он не сможет заставить себя сейчас сделать хотя бы шаг навстречу к нему, он вообще не хочет его больше видеть. Но и оставлять всё, как есть тоже не может. Начатое нужно доводить до конца, иначе чем он лучше него? Иначе всё это будет такими же пустыми словами, сотрясающими воздух и ничего не несущими за собой.

[indent] Мидория ничего больше не говорит, вылетает из комнаты, не закрывает за собой дверь, он хочет сейчас только одного: отмыться.

[indent] Кипяток обжигает кожу, но этого недостаточно, он остервенело трёт по ней мочалкой, царапает её ногтями: не может, не может избавиться от этого ощущения! Вещи закидывает в стирку, понимает, что не знает, что делать дальше.

[indent] Делает вид, что ничего не было.

[indent] Изуку избегает его. Старается не пересекаться лишний раз, даже напрашивается на стажировку к одному из героев, чтобы быть, как можно дальше, чтобы привести мысли в порядок и в этот раз уже более здраво оценить собственные возможности. Изуку не проиграет ему, ни за что не проиграет. Но больше не уверен, что сможет закончить и, всё же... отступать он тоже не хочет. Не хочет, потому что знает: это может уничтожить Бакуго Кацуки. Того Бакуго, который постоянно говорит насколько он, Мидория, никчёмен и насколько он, Бакуго, лучше него, не желает иметь с ним ничего общего.

[indent] Изуку выдыхает тяжело, поднимаясь по склону, надеется, что там будет хотя бы душ. «Наставник» сказал, что им нужно будет охранять какую-то семью — это тоже часть работы героев, — уверил, что скорее всего ничего не будет, но лучше перестраховаться. Ему, в общем-то, всё равно. Что его волновало так это то, что там его уже ждут, работать надо будет в команде.

[indent] «Уверен, у тебя не будет проблем!»

[indent] Изуку тоже в этом уверен. Но справился бы один.

[indent] Изуку был в этом уверен, пока не увидел Бакуго. Привычно недовольного, привычно не в духе. Мидория замирает, как вкопанный, кожа зудит напоминанием, фантомным раздражением.

[indent] — Каччан? — неловко подаёт голос, заставляя себя не сделать шаг назад, не развернуться и сбежать. Хуже не придумаешь. Проблемы — будут. Одна большая проблема стояла прямо перед ним. [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

7

Тупые извинения по кругу Кацуки на хрен не сдались, и он даже не стал вслушиваться в то, что Деку опять там бормочет себе под нос. Пусть засунет себе в жопу и это «извини» дрожащим, блеющим голосом, и эту улыбку идиота, которую Кацуки отмечает краем глаза.

Оставшись, наконец, один, Кацуки взглянул на свою разбитую руку. Кожа пульсировала болью. К физической боли ему не привыкать, как и любому, кто учился в академии, но бить он предпочитал противников, а не двери собственной комнаты. Чёртов Деку! Кацуки сомневался, что он послушает и уйдёт, в первый раз ведь проигнорировал все посылы, но — надо же, всё-таки свалил, грёбаный придурок.

Плевать. Всё это — проблемы Деку. Не его. Пусть просто идёт на хрен со своими загонами, Кацуки в них разбираться не собирался. Он позволил тупой ноющей боли вытеснить из головы все мысли, но когда он привёл руку в порядок, остудив пылающую кожу и перебинтовав, перед глазами вновь всплыло лицо Деку — непривычное, будто бы чужое. С чужим взглядом. Похоже, Кацуки позорно продолбался, полагая, что знает этого придурка от и до. Потому что, чёрт побери, всё это время он вёл себя обычно. Обычно! Не было ничего, что дало бы Кацуки хотя бы намёк на это придурочное: «Ты мне очень нравишься». Нужно завтра выловить его и выбить всю дурь. Вытрясти объяснения того, что это вообще было и на кой фиг.

Но завтра Кацуки его не выловил. И послезавтра — тоже. И во все последующие дни. Неуловимость Деку и его открывшаяся супер-способность избегать Кацуки на хрен выводила из себя! Кацуки всё больше мрачнел и злился, окончательно переставая понимать, что происходит. Он и прежде был груб с Деку, но тому в его крохотный умишко и в голову не приходило пытаться избегать встреч. Напротив, он, как дурак, всё больше и больше маячил перед глазами, будто не понимая, что бесит этим ещё больше.

А потом Кацуки забил. Ну как забил — загрузил себя тренировками настолько, чтобы на злость, столь же тупую и пульсирующую, как боль в давно зажившей руке, попросту не оставалось времени и сил. Хочет выделываться? Флаг ему в жопу! Пусть бегает, сколько влезет, Кацуки насрать. Ему есть, чем заняться без всех этих странностей, которых он по-прежнему не понимал, и которые, мать его, этим бесили! Киришима попробовал было заикнуться о том, что Кацуки слишком раздражённый даже для него, но быстро заткнулся, наткнувшись на ответный взгляд.

Киришима, по крайней мере, не отсвечивал, и Кацуки рассчитывал, что на задание для стажировки их направят вместе, но его распределили куда-то отдельно, в одиночестве перебирать бумажки. Ну и хрен с ним! Может, Кацуки тоже одного отправят, и никто не будет гундеть над ухом.

Когда он добрался до дома, в котором предстояло жить, гипотетического напарника ещё не было. Кацуки был не в духе. Кацуки был зол. Кацуки бесило всё, на что падал его взгляд — просто так, без причины. Поэтому когда он увидел Деку, внутри всё словно перемкнуло. Твою ж на лево, да он издевается?! Просто взял и припёрся сюда после того, что наворотил, а потом старательно телепортировался в течение целого месяца?!

Кацуки видел, как Деку замер. Слышал это глупое неловкое «Каччан?». Да он уже хрен знает сколько лет Каччан, нормально говори, ртом, кретин!!

— Я тебя сейчас урою на хрен, — процедил он, поднимаясь со своего места. Подлетев к чёртовому Деку, Кацуки схватил его за шиворот, намереваясь встряхнуть как следует, а потом врезать. Жаль, не врезал в прошлый раз! — Какого рожна ты сюда припёрся?!

Он снова в перчатках — взгляд зацепился за них, как за занозу в ладони. Некстати в памяти всплыло прикосновение этими перчатками — холодное, мерзкое, неживое. Вмиг остыв, так же быстро, как вспыхнул, Кацуки презрительно хмыкнул, разжимая пальцы и выпуская воротник Деку. Было бы, на что и на кого силы тратить. «Тоже мне, герой». Герой, который не способен отвечать за свои слова и поступки — посмешище, а не герой. Герой, который бегает от Кацуки целый месяц. Герой, который разговаривает с ним так, будто обмирает от страха. Герой, который целует его, а потом шарахается в сторону так, словно его током шибанули.

Кацуки мог бы отказаться от работы, и ему бы ничего за это не было, но срывать задание просто потому, что сюда притащился Деку? Да щас! На хрен пусть идёт, Кацуки останется тут и с места не сдвинется за пределы вверенного студентам ореола.

Подпись автора

[хронология]

+2

8

[indent] Мидория предпочёл бы работать один, почти уверен, что подобная стажировка — формальность, не более. Даже если что-то случится — справится. И на то было множество причин, а не только уверенность в собственных силах: он тренировался слишком много, больше прочих, он знал — больше прочих, и потому не мог проиграть. Он тренировался больше, сокращая сон до необходимого минимума, потому что у него не было того времени, которое было у остальных: он родился без квирка, большую часть жизни прожил без квирка, у него не было ничего, даже физической подготовки нормальной не было. Ему приходилось нагонять упущенное, нагонять, чтобы выдерживать новоприобретённую силу, чтобы уметь контролировать её, пользоваться с умом и эффективно. Учитель был строг, требовал многого, иногда Изуку казалось, что не выдержит, мышцы разорвутся, кости раскрошатся, но всегда он — поднимался. Потому что был благодарен, потому что это малая цена за то, что приобрёл. Разве мог он мечтать о больше? Разве имел право на то, чтобы жаловаться? Нет. Только на то, чтобы оправдать ожиданий — превзойти. Он не следует за ним слепо, точно знает чего хочет и ни перед чем не остановится в достижении свей цели.

[indent] Мидория предпочёл бы работать один, но они только получили временную лицензию и едва ли кого-либо волновали чужие предпочтения. Едва ли кого-либо волновало вообще хоть что-то, кроме себя. Он был готов к этому. Знал, с чем придётся столкнуться и через что придётся пройти. Всё хорошо, пока его не трогали. Всё хорошо, пока он играл свою роль. Но он не был готов  к тому, что напарником окажется Бакуго. Почему-то столь простая и очевидная мысль не пришла к нему в голову и за это теперь себя проклинал, потому что чувствует себя по-настоящему растерянным, потому что легко закрывать на всё глаза, пока не сталкиваешься с этим лицом к лицу, пока проблема не напоминает о себе: грубо, оглушая и выбивая воздух из лёгких. Въедливо настолько, что мысли рассеивались в разные стороны, как муравью, чей дом потревожили.

[indent] Изуку чувствует, как сердце пропускает удар, когда Бакуго вдруг подрывается, не сдерживается и всё же отшатывается: не потому что боится Бакуго — потому что боится его прикосновений, не хочет их. Потому что лучше бы ударил, чем так. Бакуго всегда такой, никогда не умеет держат себя в руках, никогда не умеет сдерживаться. Он разрушает всё, к чему прикасается — гордится этим и упивается: такому, как он, в рядах злодеев — приземлённых, точно так же, не видящих ничего дальше носа, не желающих ничего, кроме как удовлетворить собственное самолюбие. Изуку отвратительны такие люди. Изуку отвратителен Бакуго. Отвратительны его прикосновение. Почему он всегда это делает?! Постоянно. Каждый чёртов раз тот срывается, каждый чёртов раз кричит так, что голова разрывается от чужого голоса. Заткнись. Заткнись. Заткнись!
Изуку заставляет себя не сжимать пальцы в кулак, но не может заставить расслабиться: слишком близко, снова, и сейчас — неоправданно. Он смотрит на Кацуки упрямо, примирительно, поднимает руки перед собой, будто сдаётся. Будто он на самом деле, когда-нибудь будет готов это сделать. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

[indent] — Мне сказали. — Виновато, как будто это его вина, но упрямо. — А если ты меня «уроешь» у тебя будут проблемы. — Неожиданно сухо отзывается, не сдержавшись, и поправляет ворот рубашки, пытаясь избавиться от назойливого желания избавиться от неё сейчас же. 

[indent] Хуже не придумаешь.

[indent] Думает Изуку, когда им воодушевлённо сообщают, что они будут жить в отдельном домике, подготовленном и выделенном специально для них: «Обычно там останавливаются наши гости, поэтому там есть всё необходимое, чувствуйте себя, как дома», — говорят, показывая местность, как будто они отдыхать приехали, не работать. Лес и горы, глушь, до которой, чтобы добраться, нужно иметь зуб на эту пожилую чету. Изуку знает, что когда-то они состояли в Геройской комиссии, Изуку знает, что они из тех людей, которых он не терпит больше всего: такие, как они, не гнушаются ничего в достижении своей цели, герои для них — расходный материал. А ещё Изуку знает, что  имена таких людей держаться в строжайшем секрете. Он уверен, что Бакуго не говорили кого им предстоит охранять точно так же, как не говорили этого и самому Мидории, но Мидория — знает. Так просто было удобно: юные дарования, перспективные герои, которым пророчили большее будущее — не придерёшься, ведь шанс того, что кто-то и на самом деле атакует это место ничтожно мал. И дело сделали, и «бесценные» ресурсы не потратили, и самим не пришлось проводить тоскливые дни вдали от цивилизации.

[indent] Хуже не придумаешь: домик для гостей — это одна комната на двоих и душевая.

[indent] Изуку чувствует, как холодная паника забивается под рёбра — не может вдохнуть, задыхается. Он должен был быть готов, но — не готов. Только не к тому, что они с Бакуго будут жить в одной комнате, без перегородок, без личного пространства. Изуку хочет отмыть этот домик сверху до низу, каждый угол, стены и окна. Наплевать на всё и отказаться от задания. Он цепляется взглядом за фигуру Бакуго и всё же сжимает пальцы в кулак, до скрипа перчаток и боли в суставах. Если подумать: лучше условий и быть не могло. Если подумать — Мидория почти готов отказаться от своей идеи. Почти, но желание сломать Кацуки, уничтожить, заставить ненавидеть себя самого — сильнее. Сильнее этого только собственный страх и неприязнь, и что с этим делать Мидория всё ещё не знал, зато был уверен: никто больше на всё чёртовом белом свете не вызывал у него столь сильные эмоции — ни от кого больше он не хотел так сильно отпрянуть, ничьи больше прикосновения не выжигали так кожу, кажется, что до костей, вместе с ними. Это чёртов замкнутый круг — чтобы переломать Бакуго, ему сперва придётся сделать это с собой. И Изуку не был уверен, что сможет этого вынести. Не был уверен он и что стоит это делать ради одного единственного недо-героя: какие могут быть от него проблемы, что он может сделать? Ничего. Стоит ли собственная цель того, чтобы ставить её на кон ради такого, как Бакуго Кацуки? Или он просто недооценивает себя? В конце концов, разве нельзя перетерпеть? Он через столькое прошёл, быть может это поможет избавиться от последней слабости?

[indent] Мидория тяжело выдыхает и скидывает рюкзак в дальний угол.

[indent] — Я подежурю сегодня, — говорит максимально дружелюбно, максимально непринуждённо, старательно воодушевлённо; не задёрживает на Бакуго взгляд, проходит мимо. Ему нужно подышат воздухом. Слишком много потрясений для одного дня. Слишком стремительно всё происходило. Он не был готов. И он не готов находится с Кацуки в одном помещении. Не сейчас. Нужно время. Ему нужно ещё немного времени. Даже если он решит вернуться к тому разговору, к тому, что произошло: он попросту не знает с чего начать, чтобы Бакуго снова не завёлся с пол оборота. Хотя казалось бы, куда уж больше? [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

9

Проблемы?.. Он что, осмелился угрожать? Угрожать ему? ЕМУ? Кацуки настолько опешил, что даже не нашёлся, что ответить, и просто обалдело смотрел, как Деку поправляет рубашку. Не нашёлся с ответом он даже тогда, когда пришли люди — познакомить их с территорией.

На дом, выделенный им для жилья, Кацуки плевать: его не интересовали ни удобства или их отсутствие, ни удалённость от цивилизации. Но вот находиться на одной территории с Деку, делить с ним комнату он не хотел, и потому молча закипал, пока их вводили в курс дела. Что там Деку ляпнул — что у него будут проблемы? «Я тебе такие проблемы устрою», — подумал Кацуки, чувствуя, что ещё немного, и у него огонь злости из ушей и глаз польётся. Деку ещё пожалеет, что припёрся сюда, не потрудившись узнать, с кем предстоит работать!

Наконец, когда начали сгущаться первые сумерки, от них отцепились и свалили, дав время разобрать вещи и обжиться. Кацуки бросил сумку на постель, хотя был бы рад швырнуть её куда-нибудь в стену. Пока он расстёгивал молнию, до ушей донёсся тяжёлый вздох Деку и это его «я подежурю». Подежурит он! Да щас!

— Деку. Я разве разрешал тебе со мной заговаривать? — угрожающе-низким, пока ещё негромким тоном поинтересовался Кацуки, разворачиваясь к нему. Хотелось что-нибудь взорвать, — бошку Деку, например. Вместо этого он взорвал тишину, вновь перейдя на крик: — Никуда ты, мать твою, не пойдёшь, пока я не вытрясу из тебя всю дурь! Понял?! А вздумаешь снова угрожать мне «проблемами» — пожалеешь, что вообще здесь оказался!

Пихнув сумку в сторону, ближе к стене, Кацуки сел в изножье своей постели, сверля Деку тяжёлым раздражённым взглядом. То, как Деку сейчас себя вёл, ни хрена не совпадало с тем, как он вёл себя в тот раз, когда припёрся к Кацуки в спальню. И это бесило. Кацуки за этот месяц исчерпал лимит своего терпения, а ещё чертовски задолбался пытаться анализировать то, что выглядело просто каким-то долбанным суповым набором диаметрально противоположных реакций. Он чё, психолог, что ли, чтобы в этом говне разбираться?! Так он такую психотерапию сейчас устроит, мордой в стену, что мало не покажется!

— У тебя пять минут на то, чтобы объяснить, что за херня происходит, — уже спокойнее добавил он. Времени до ночи, когда нужно будет патрулировать окрестности, до черта, и Кацуки даже готов выделить Деку целых десять минут, если тот снова начнёт мямлить, как травоядное.

Сейчас Деку казался ровно таким, каким Кацуки знал его все эти годы: жалким, слабым, загнанным, но при этом нагловатым, что стало проявляться с тех пор, как они поступили в академию. Эта наглость доводила до бешенства и вызывала только одно желание — вбить её в стену вместе с башкой Деку, но она, по крайней мере, была понятна и привычна. Деку со своим Квирком охренел и решил, что теперь ему всё можно, ничё нового. А в тот раз к нему словно пришли два разных человека, в обоих от которых не было ничего от настоящего Деку. Кацуки в жизни не поверит во всю эту чушь про «ты мне нравишься». Деку не настолько отбитый самоубийца, чтобы на полном серьёзе задвигать это человеку, которому он просто как сор в глазу — раздражает. Они даже не друзья — никогда ими не были и не будут, что бы там Деку себе не напридумывал в детстве. Кацуки вспомнил, как издевался над ним из-за отсутствия Квирка, и как этот идиот упрямо таскался следом, зная, что получит. Вспомнил, как позорил его перед всем классом за идиотскую мечту стать героем. И что, это ему нравилось? Серьёзно? Да чё за хрень!

А ещё в память врезалось то, как Деку отшатнулся от него — чуть ли не в панике, хотя Кацуки, вообще-то, его даже не трогал. Как раз наоборот, вашу налево, — он лез к Кацуки! И как это понимать вообще?! Кацуки мог понять страх к себе, неприязнь, отвращение, да даже это вот придурочное: «Мы всё равно друзья», но всё в куче, да ещё и в таком контексте? Идите на хрен!

Хотелось встать с кровати и всё-таки приложить Деку хорошенько, но это успеется. Если он просто с ходу изобьёт Деку, ответов уже не получит, и придётся снова сгорать от злости на то, что ни черта не понимаешь. Взгляд соскользнул с лица Деку на его руки — в перчатках. Вот же мудила, он и спит в них, что ли?

Подпись автора

[хронология]

+2

10

[indent] Месяц — достаточный срок, чтобы привести мысли хоть сколько порядок, чтобы осознать до конца насколько ему всё это нестерпимо — больше нужного. Мидория не замечал этого, не понимал столь отчётливо, потому что всегда избегал прикосновений, не позволял лишней тактильности, оставляя лишь то, необходимое, без которого нельзя был сосуществовать, без которого невозможно было стать героем и выйти в бой: тогда одно накладывалось на другое, адреналин обжигал вены, не позволял в полной мере понимать происходящее ровно до тех пор, пока не оставался наедине с собой. К этому можно привыкнуть. Что с этим Изуку знает делать. Но всё менялось, когда дело доходило да обычного тактильного контакта, слишком прямого и слишком долгого: ощущение, будто гниль разъедает кожу, черви пробиваются — под, мелкие, копошатся, раздражая и вызывая лишь одно желание — отмыться с хлоркой, содрать её с мышц.

[indent] Бакуго всё это время был подозрительно молчалив, не смотря на то, что чужой агрессией воздух  резать можно было, и Мидория наивно понадеялся, что, в таком случае, у него получится улизнуть из дома без лишнего шума. Ошибался. Конечно же Бакуго Кацуки не мог держать язык за зубами, кто угодно, но только не он: ему обязательно необходимо было высказать своё никому ненужное мнение, да так, чтобы стёкла потрескались от чужого крика. Это горячей злостью отзывается под рёбрами, зудящим на кожей: почему он просто не может заткнуться, не лезть не в своё дело, оставить всё, как есть? Почему ему всегда всё нужно разрушить? Почему он вообще — есть?

[indent] Изуку замирает, но поворачивается не сразу, дёргает левым уголком губ в тяжело скрываемом раздражении и выгибает бровь, когда, наконец смотрит на него: Бакуго — чёртово противоречие, алогичен и непоследователен, свято убеждён в обратном.

[indent] — Так мне говорить или замолчать? — он не сдерживает издёвки в голосе, смотрит прямо, хочет развернуться и уйти, как и собирался изначально, но не позволяет себе этого, не может позволить, потому что уже показал Бакуго слишком много, чего не следовало: из-за того, что переоценил себя, из-за того, что не смог дойти до конца. Нельзя, чтобы Бакуго заподозрил его в чём-то: сколь бы сильно Изуку не отрицал его, сколь бы сильно не терпел его существования — алогичность не мешало тому, что Кацуки был на самом деле умён, у Кацуки на самом деле были все шансы стать героев в этом искажённом, будто отражение в сломанном зеркале, и прогнившем мире. Изуку не может позволить всему закончиться так, не сейчас, время ещё не пришло, поэтому он не двигается с места, только руки поднимает к груди, пальцы правой сжимает на левой, будто пытаясь унять волнение, сомнения, страх. Да как вообще Бакуго можно бояться? Он просто закомплексованные подросток с проблемами контроля гнева. Он, блаженно живший всё это время, не зная проблем на своём пути и получая всё, чего только пожелает, грубой силой — ничего не понимал и не мог ничего. Изуку даже не видит смысла отвечать на чужое замечание, что будет, если он продолжит угрожать ему: Изуку рассмеялся бы ему в лицо, перед этим избив до полу смерти, —он лишь улыбается слишком правдоподобно, наигранно неловко, отводит взгляд, будто не решаясь спорить, будто в споре вообще был хоть какой-то смысл. Придёт время и всё встанет на свои места, и тогда Бакуго поймёт чего он стоит — ничего, ровным счётом ничего. Он ничем не лучше тех, с кем должны бороться герои. Он хуже. В сто крат хуже, потому что те, по крайней мере, не прикрываются благими намерениями — они просто отморозки и место им одно: за решёткой, в камере, сдерживающей квирки. Потому что Изуку помнит, слишком хорошо помнит все насмешки и издевательства в свою сторону, все побои, просто за то, что он не такой, просто за то, что он — восхищался им, хотел быть похожим. Как человек, возносивший силу в абсолют, унижающий и избивающий тех, кто слабее, просто не понравился, может называть себя героем? Как ему вообще позволили поступить в Академию? Неправильно. В этом мире всё было неправильным. Этот мир — грязь, копоть и ложь, которой было так много, что можно было захлебнуться. И Бакуго Кацуки — самое яркое его проявление.

[indent] — Я не понимаю, что ты от меня хочешь услышать, — начинает и на самом деле не понимает. Тот перестанет раздражаться? Быть таким переломанным мудаком? Нет. Бакуго Кацуки тот, кто он есть, ничего не изменится. И какой смысл тогда разыгрывать весь этот спектакль? Что он от него ожидает услышать? Извинений? Он уже делал это. Тысячу раз. Оправданий? Он их не примет. Подтверждения сказанным месяц назад словам? Тоже бред. Изуку на самом деле не знает, какую эмоцию сейчас должен выразить и как отреагировать: неважно, что он скажет, это всё пустое, — но он снова смотрит на него и упрямо поджимает губы.

[indent] Просто нужно делать, то же, что и обычно, то, к чему Кацуки привык, что выводило его из себя, как быка красная тряпка.

[indent] — Я совершил ошибку, хорошо? — он сводит брови вместе, сильнее сжимает пальцы на запястье, — ты на самом деле мне нравишься, Бакуго, — нет, — но давай забудем об этом, я... я не должен был этого делать и говорить не должен был... не знаю, на что я рассчитывал. [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

11

Свет в комнате не горел, и в сумерках силуэт Деку казался тёмным, смутным, будто бы размытым. По полу пролегли длинные тени. Хотелось включить свет, чтобы не ломать глаза в потёмках, и Кацуки даже собирался подняться и дойти до выключателя, но Деку соизволил, наконец, ответить, и внутри вновь поднялась утихшая было злость.

Уголок губ раздражённо опустился вниз, когда Деку снова начал дерзить. Отвечать Кацуки не стал — делать ему больше не хрен, чем вестись на чужой тупой сарказм! Делать ему нечего, чем в принципе вестись на тупого Деку! Но он вёлся — самым дебильным образом, весь этот месяц. И это бесило, бесило едва ли не сильнее, чем его бессмысленные слова и очередное: «Ты на самом деле мне нравишься». Да как так-то! Как это работать вообще должно?! В семье Кацуки подобное было попросту невозможно: чёртова карга любила его отца-слюнтяя и в жизни ему слова грубого не сказала. Противные ванильные отношения, но других он не видел. И это вовсе не значило, что для себя он хотел чего-то подобного, фу на хрен! Ему в принципе никто не был нужен! Всё, что Кацуки интересовало — продвижение вперёд, на самую высшую ступень. Если для этого нужно учиться — он учится. Нужно тренироваться в поте лица — он тренируется. Разве Деку со своими кретинскими заявами на первое место не должен был мыслить так же? Или он считал, что из-за мощного Квирка первое место ему само в руки упадёт, что ли? Руки бы ему пообломать!

— Но ты сказал, — напомнил Кацуки, продолжая сверлить Деку взглядом и жалея, что не обладает способностью поджигать на расстоянии. Сейчас ему бы это очень пригодилось.

Окей, он мог бы внять этому блеянию и забить. Принять оправдания в духе: «Ну так вышло, ляпнул, давай забудем», хрен с этим. Ему-то что, в конце концов, пусть Деку делает, чё хочет, главное, даже близко к нему не подходит и не тянет свои лапы в перчатках! После того случая он вряд ли по собственной воле подойдёт ещё раз. Но, твою мать, ВСЁ ЕЩЁ НЕ СХОДИТСЯ, чёрт побери, как же это злит! Как будто Кацуки пытается запихнуть пластмассовую пирамидку в круглое отверстие, в упор не догоняя, почему не получается. Чё за дичь вообще?!

Он поднялся с кровати и подошёл к Деку. Даже сейчас тот выглядел сжатым, хмурым. Как всегда, когда Кацуки принимался гнобить его. Просто стоял, вместо того, чтобы дать сдачи. Слабые попытки ответить угрозами и едкостью — это не сдача, Кацуки чихать хотел на слова, которые выплёвывал рот Деку. Пусть хоть заплюётся своим деланным сарказмом, своими обещаниями проблем и своими извинениями!

Зло хмыкнув, он с силой толкнул Деку спиной вперёд, к стене, и опёрся о неё рукой, всматриваясь в его тупое лицо, исчерченное тенями. За месяц память об ощущении от этих дебильных тыканий губами в губы растворилась, но прикосновение к коже под майкой до сих пор отдавало неприятным холодом, раздражающим настолько, что хотелось вернуть это прикосновение ударом побольнее.

— Что-то не сходится, Деку, — процедил он, пряча свободную руку в карман болтающихся на бёдрах брюк. Пальцы в кармане сжались в кулак. Он двинет Деку, если тот начнёт рыпаться и попытается свалить. Точно двинет — в живот или по морде, чтобы аж в глазах потемнело. — Или тебе напомнить, как ты от меня шарахнулся, словно это я к тебе первым полез, а? У тебя с башкой проблемы, может?

Почему «может», разумеется, у него с башкой проблемы! Кто бы посмотрел на этого идиота — в жизни бы не догадался, что тот строит из себя героя! Дунешь на него — закачается от напряжения. Занятый распирающим изнутри гневом, который всё множился и множился, как тесто, всходящее на дрожжах, Кацуки сам не заметил, как высвободил руку из кармана и потянулся к шее Деку, касаясь пальцами его горла. Придушить бы его — ещё в тот раз, и никаких проблем! Кацуки ничего не стоило не просто забить на дебильное признание, но выкинуть из головы все эти странности, взрывающие мозг, однако это значило бы принять правила непонятной игры хрен пойми во что — игры Деку. А этого он делать не собирался. Не собирался сдаваться, не получив своё, не получив то, что требовал. Ответы на грёбаные вопросы, потому что слова Деку расходились с его же действиями. А потом пусть валит на все четыре стороны, Кацуки не море, его не колышит!

Подпись автора

[хронология]

+2

12

[indent] Изуку чувствует, как начинает заводиться, снова, по новой, как будто не решил уже всё для себя, как будто не знал, что с Бакуго не могло быть иначе. Какая к чёрту разница, что он сказал?! Какая разница, если сам Изуку, будто желая оставить себе пути для отступления, говорит: «Давай забудем, Каччан, ничего не было», — но конечно — конечно! — Бакуго не может забыть, цепляется за слова, акцентирует на них внимания, хотя сам же тогда протаранил спиной Изуку дверь с такой силой, что Мидория до сих не понимает, как та не разлетелась в щепки, не слетела с петель. Какой вообще в этом всём сейчас смысл? Что он от него хочет? Чтобы он доказал свои слова действиями — снова? Это бред какой-то! Бред, потому что Изуку прекрасно знает его реакцию, потому что прошёл всего один чёртов месяц с тех пор. Плевать, что Изуку всё равно не собирался так просто отступаться — просто тянул время, — важно, что это несоответствие сводило его с ума, выводило из себя,  раздражением выкручивало кости.

[indent] Мидория даже не отвечает на это замечание,упрямо запрокидывает подбородок, не желая уступать, напрягается, когда Бакуго подходит ближе, впивается мёртвой хваткой в собственное запястье, но взгляда упрямого не отводит, не отступает назад, просто смотрит. Ничего не случится, Бакуго духу не хватит что-либо сделать и, уж тем более, по доброй воле он не станет прикасаться к нему: может ударить, но к этому Изуку привык, это не пугает, с этим он справится. Успокоит его, или покажет, что уже давно не тот Деку, которого он знал когда-то давно, над которым смеялся и кого отказывался признавать.

[indent] Ничего не случится.

[indent] Повторяет Изуку и давится воздухом, распахивая глаза широко, когда Кацуки толкает его грубо в грудь, когда сбивает лопатки о стену — вышибает воздух из лёгких, — когда тот не бьёт, просто подаётся ближе. Он чувствует его присутствие слишком отчётливо, не хочет этого. Чувствует, подступающую к горлу панику, срывающую ровный ритм сердца, снова, на надрывный, заставляющую вжиматься в стену непроизвольно сильнее, напрячься и смотреть на Бакуго потемневшим, напряжённым взглядом.

[indent] — Не понимаю о чём ты. — Сглатывает, лёгкие выжигает воздухом, ледяным страхом. Он не посмеет, не сделает этого. Изуку помнит, и без него прекрасно помнит, живёт с этим — не хочет чувствовать это снова, только не сейчас, только не тогда, когда он и без того взвинченный, когда нервы натянуты до предела. Не нуждается в напоминаниях и, уж тем более, со стороны Бакуго. Почему он не может просто оставить его в покое? Пристать со своими дурацкими расспросами позже, если это настолько не укладывается в его больном сознании? Какие у него проблемы с этим? Разве не он хотел, чтобы Изуку к нему не лез? Он не лезет! Так почему тогда...

[indent] ... жжёт, колет, дерёт по живому, выворачивает наизнанку, тошнотворным комом застревает в горле, раздирая его, — Изуку грубо скидывает чужую руку: не смей, не смей прикасаться, — зрачки расширены почти на всю радужку, он тяжело выдыхает и кривит губы, чувствует, что ещё немного и не выдержит. Лучше бы ударил, как это делал обычно.

[indent] — Не смей. — Цедит уже сам, почти рычит, толкает в грудь уже сам, не сдерживаясь, не в силах сдержаться, отталкивая от себя, как можно дальше, — какая разница, Каччан?! — кусает нижнюю губу, тщетно пытаясь успокоить зудящее, искрящее и выжигающее тошнотворным, — я по твоему совсем идиот? — тяжело выдыхает, дрожь не проходит, его трясёт, — не смей так поступать со мной только потому, что чего-то не понимаешь! Хочешь подраться? Пожалуйста, я готов! Но не смей, не смей, слышишь, прикасаться ко мне.

[indent] Изуку сжимает пальцы в кулаки с такой силой, что, кажется, ещё немного и хрустнут суставы, ему уже плевать на то, что он хотел, плевать почему хотел, плевать. Это омерзительно. Просто пусть исчезнет! Изуку не может выносить его, не может избавить от ощущения чужих пальцев на коже, не может терпеть это ощущение. Он просто не может. Снова чувствует себя ребёнком, беспомощным и уязвимым, не способным дать сдачи, не способным вообще ни на что. Презираемым, посмешищем, которому только и остаётся в затаённом восхищении следовать тенью за тенью, у кого было всё, кому просто повезло больше. Следовать и запоминать, изучать с маниакальным рвением, забываясь в глупом анализе чужих квирков, потому что не было собственного. Но Изуку больше не тот ребёнок. И он не позволить Бакуго снова удовлетворять собственное эго через него просто из прихоти, просто потому что ему нечем заняться, видимо, просто, потому что захотелось так. Так было всегда, Бакуго никогда не волновал никто вокруг, не волновали чужие чувства, личное пространство, жизнь. Был только он, самопровозглашённый лучший, умеющий только калечить — не спасать. Изуку хотел ответить ему тем же, быть может ведомый просто детской обидой, но свято убеждённый: такой человек, как Бакуго Кацуки, не должен становиться героем. Это противоречило всему. Было неправильно, словно пазл из другой мозаики, но подошедший по форме.Изуку уже было плевать. Он просто уничтожит его, переломает все кости, если потребуется, как ни раз ломал собственные, пытаясь совладать с силой. Не сейчас, когда придёт время, покажет, наконец, что лучший — это не про него, не про Кацуки.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

13

Кацуки даже не успел ничего сделать — просто дотронулся до Деку, и тот взвился, как туго сжатая пружина. Кацуки аж забыл, что собирался врезать Деку, если тот начнёт выделываться, лишь по инерции от толчка отступил на шаг назад.

Не сметь… прикасаться? К нему?.. К тому, кто с омерзительной настойчивостью лез к Кацуки сам?..

— Ты не идиот, ТЫ ХРЕНОВ ИДИОТ!!! — Деку трясло, и Кацуки ни черта не понимал, что ОПЯТЬ, ВАШУ МАТЬ, происходит. Что он сделал не так-то?! Да он вообще его трогать не собирался, вот ещё, больно надо! Сам себя пусть трогает! — В жопу себе свои драки засунь, отморозок недоделанный!!!

Развернувшись, Кацуки схватил так и не разобранную, лишь расстёгнутую сумку. Оставаться с этим кретином в одной комнате он не собирался — ни сейчас, ни ночью, ни утром!

— Пошёл ты.

От души хлопнув дверью комнаты, Кацуки вышел в кухню и со всей дури швырнул сумку прямиком на обеденный стол, который ютился в углу. Сумка что-то задела, послышался звон бьющегося стекла, но Кацуки было плевать. Если понадобится, он тут всё переколотит на хрен! Кухня была маленькой и тесной, но фиг с ней, как-нибудь переконтуется, лишь бы не ночевать в одной комнате с этим отбитым на голову имбецилом.

Чтобы избавиться от искушения взять сумку и швырнуть её куда-нибудь ещё, Кацуки рывком вытащил из неё ветровку, натянул, со злости не сразу попав в рукав, и вышел на улицу, снова так хлопнув дверью, что задрожали стёкла в окнах.

Лицо обдал прохладный вечерний воздух, забрался под расстёгнутый воротник рубашки, под ветровку нараспашку, остужая тело, но вообще не помогая успокоиться. Кацуки побродил немного по территории, не зная, куда приткнуться и на кого наорать, чтобы его перестало корёжить от раздираемого изнутри гнева. Он хотел что-нибудь взорвать, но не нашёл, что. Деревья ему ничего не сделали, в отличие от Деку, чью бошку он бы взорвал с превеликой радостью. Да чтоб он сдох! От его руки или от чьей-то ещё — по херу вообще, просто пусть сдохнет! И захлопнет уже свой поганый рот, которым исторгал всякий бред! Кацуки ему челюсть сломает, если этот идиот с ним ещё хоть раз не по делу заговорит!!!

Выдохнувшись, Кацуки сел на ступени перед отведённым им домом, чтобы перевести дыхание. Невозможность выплеснуть скопившуюся внутри ярость убивала его. Ему казалось, что он сам сейчас взорвётся, без помощи своего Квирка. Для Деку же лучше, если он всю ночь проторчит в комнате и не полезет наружу. Кацуки, конечно, занял кухню, но Деку перебьётся, пусть жрёт в другом месте.

Подтянув колени к груди и устроив на них сложенные руки, Кацуки уставился на ближайшее дерево, истово его ненавидя просто за то, что оно, видите ли, ДЕРЕВО. Руки зудели от нестерпимого желания разбить кому-нибудь хлебало. Думать о Деку было противно и мерзко, поэтому он думал о дереве, которого, походу, к утру всё-таки не станет. О том, как он будет объяснять, куда за ночь делось дерево и почему на его месте зияет обугленная земля, Кацуки подумает потом. Как и о том, что взрывы на рабочей территории никому, кроме него, не всрались. Перебьются, тишину им ещё подавай, старперам.

Шумным долгим выдохом он попытался привести скачущие мысли в порядок, но КАКОЙ НА ФИГ ПОРЯДОК?! Чёрт побери, Деку походу сам не догонял, чё творит, но тогда у него в башке ещё больше опилок, чем Кацуки думал. Нет, серьёзно, ЧТО он сделал не так? Он даже не ударил Деку, хотя мог бы, вообще-то! И даже не сказал ничего толком, хотя Кацуки не особо запоминал, что кричал на эмоциях, но не важно — не было ничего. А Деку трясло так, словно Кацуки избил его до полусмерти. В задницу, короче, Кацуки об это ломать голову больше не собирался. Идиота кусок. Недомерок. Сволочь, ещё и дурачком прикидывается, делая вид, что не понимает, какого рожна Кацуки к нему прицепился. Да просто от нехер делать, разумеется! Ему же заняться больше нечем! Вот прямо спит и видит, как бы с Деку о какой-нибудь херне поговорить или зажать его у двери, конечно! Он вспомнил, как Деку впивался пальцами в его майку, едва не разрывая ткань, как тянул на себя, вжимаясь спиной в чёртову дверь, и его передёрнуло. Что за херь.

Подпись автора

[хронология]

+2

14

[indent] Мидория ничего не говорит, не разжимает пальцы, не сводит горящего брезгливостью и ненавистью взгляда. Непонимания искреннего. Серьёзно? Нет, серьёзно?! После всей этой алогичности и тупого эгоистичного упрямства, он смеет его идиотом называть? Мидорию трясёт и он ничего не может с этим поделать, потому что не понимал, чёрт возьми, не понимал Бакуго. Раньше всё было просто: тому было просто плевать на всё, он шёл по головам, сметал всё на своём пути, точно ураган, оставляя после себя лишь руины и всё. Он просто эгоист и лицемер. А что теперь? А теперь он, не смотря на то, что у него было достаточно времени, чтобы вообще выкинуть из головы произошедшее, он решил прицепиться, ткнуть его, Изуку, в противоречие. Да на себя бы посмотрел уже, наконец! Хоть раз в жизни посмотрел бы на себя. Но правда что! Какая разница, он ведь всегда прав, всегда лучший, всегда впереди. А что там остальные — плевать. Так почему же теперь не плевать? Какая разница, что там Деку надумал себе и почему поступил так? Это его, Изуку должно волновать, — не Бакуго, который всем своим видом показывает, насколько рад вообще знать Мидорию и иметь с ним хоть что-то общее. Не Бакуго, который ёршится постоянно и скалится, который говорит: «Сдохни, нахрен!» — это в какой такой параллельной вселенной Бакуго Кацуки, которого знал Мидория, решил вдруг прояснить ситуацию и поговорить. Поговорить, чтобы что? Обсмеять его после в очередной раз? Это какое-то новое извращённое развлечение, для Кацуки — доводить до белого каления, а потом психовать с того, что на его альтруизм фальшивый не ведутся?

[indent] Мидория ничего не говорит, только сводит упрямо брови сильнее и вздрагивает, когда за ним с грохотом захлопывается дверь. Выдыхает облегчённо: хоть одна здравая мысль этому Бакуго пришла в голову, кто бы мог подумать, — устало откидывается на стену обратно, прикрывая глаза. Всё изначально пошло не так, как задумывалось. Изуку думал, что в этом нет ничего такого, убеждал сам себя, что клин клином вышибают, а по итогу его трясёт ещё больше и у него одной желание — отмыться. Он задумчиво касается пальцами шеи, там, где ядом выжигало кожу, и поджимает губы. Обычно Кацуки действует не так. Обычно Кацуки — неуёмная агрессия, резкость и грубость. В этот раз...

[indent] Он вздрагивает снова, когда Кацуки в очередной раз хлопает дверь так, что Изуку кажется, будто стёкла осыпятся на пол, не выдержат давления. Он потирает лицо ладонями, эгоистично радуется тому, что, по крайней мере, остался один. По крайней мере, не услышит его больше пока, не увидит, не почувствует — одно только присутствие рядом взвинчивало нервы так, что Изуку с трудом контролировал себя, что говорит и делает. Плевать, на всё плевать. Он просто зациклился на одной единственной мысли. Зациклился на нём. Он просто поступит иначе, сделает вид, что ничего не было. Он ошибся и был самонадеян, и ему хватает мужества, чтобы признаться себе в этом. Бакуго не стоит того, чтобы переламывать себя вдоль хребта, выжигать и уничтожать добровольно. Они никогда не ладили, а значит это никак не повлияет на их взаимоотношения: невозможно повлиять на то, чего нет.

[indent] Изуку устало вздыхает, оттягивает галстук, ослабляя узел. Сперва убраться. Он даже садиться не хочется никуда, пока не убедится, что всё идеально стерильно, что говорить о том, чтобы ночевать в этом месте.

[indent] Он теряет счёт времени, не сдерживается: отмывает каждый угол и на кухне, в которую не собирался заходить: это место себе забил Бакуго, так пусть и торчит там, Мидории же спокойно, всю посуду, долго смотрит на чужую сумку и с трудом заставляет не застегнуть её, убрать в более подходящее место. Закончив с душевой — отмывает себя, потому что это было просто невыносимо.
Заглаживает назад влажные волосы, накидывает на плечи свежую рубашку и застёгивает до последней пуговицы, надевает чистые брюки, и по привычке, завязывает на шее снова галстук, хоть и сейчас он ни к чему: как будто ничего не было, как будто не он все вещи отправил в непригодность до следующей стирки, —  толкает плечом дверь, возвращаясь в комнату и на ходу натягивая на руки чёрные перчатки. Бакуго ещё не было.

[indent] Его это не волнует. Не должно волновать. Век бы не видел, предпочёл бы не знать о его существовании: всю жизнь переломал ещё в детстве, всю душу вынул; нервировал и раздражал. Был Изуку отвратителен. Но они должны работать в команде. Но нельзя забывать о том, какую роль играешь, кем тебя все знают. Изуку закрывает глаза, всё нормально, теперь уже точно ничего не случится, теперь остаётся только делать вид, что всё, как обычно — всего этого не было. Изуку открывает дверь, надеясь, что не придётся искать его по всему лесу, в горах, в такое время, раздражённо кривит губы: не маленький, не потеряется, — и тут же спотыкается взглядом о чужую взъерошенную макушку. Замирает на месте, явно не ожидая увидеть его так рядом, явно теряясь. Но берёт себя в руки быстро, заставляет себя примирительно улыбнуться:

[indent] — Если ты решил просидеть так всю ночь, то хотя бы чай с собой в возьми, ночи обещают холодные. Ещё можно развести костёр, видел на кухне ведро с картошкой — можно устроить пикник, что скажешь? — Изуку сам не понимает зачем всё это говорит, знает, что тот ни за что в жизни не согласится, знает, что и сам — против этого. Но он же Мидория Изуку, а тот поступил бы именно так.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

15

Кацуки не взял с собой часы или телефон, а потому понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как он с психу выскочил из дома. Да и не хотел знать; какая, к чёрту, разница! Всё равно нужно дежурить на территории, ну так он и поторчит тут. Может быть, случится чудо, и какая-нибудь шваль нападёт, чтобы Кацуки мог отколошматить её до потери пульса.

Когда позади раздался звук открывающейся двери, Кацуки ушам своим не поверил. Этот идиот что, всерьёз выперся на улицу, прекрасно зная, что Кацуки где-то тут? Он себя бессмертным возомнил, или что? Какой, к чёртовой матери, чай? Какой костёр?! «Я тебе сейчас твоё ведро в глотку затолкаю, а картошку — в жопу», — мрачно подумал Кацуки, не спеша оборачиваться. Он реально не хотел видеть морду Деку ближе, чем в ста метрах от себя. И слышать его голос, обычный, как ни в чём не бывало, в том числе.

Кацуки всё же обернулся и невольно отметил, что Деку до сих пор, несмотря на поздний час, одет так, словно собирался лекцию на семинаре читать. Только влажные волосы, зачёсанные с лица назад, портят этот его поганый педантизм. Жаль, Деку не утопился, случайно или специально. Заслуженный был бы конец — захлебнуться в душе!

— Меня доконали твои перепады настроения. — Он снова отвернулся. — Свали на хрен, пока я тебя не удавил. И никакие «не трогай» тебе не помогут! Я в твои игры больше играть не собираюсь.

Кому он врал? Кацуки прекрасно отдавал себе отчёт в том, что Деку не оставит его в покое, что бы он там ни говорил. Только, блин, не сегодня! Он откровенно задолбался. Он весь месяц провёл, как на иголках, срываясь на всём, что движется. Сделать вид, будто Деку не существовало вовсе, у Кацуки не получалось никогда — ни в детстве, ни в школе. Бесит, бесит, БЕСИТ! И торчать тут, как идиоту, когда вокруг ничего не происходит, бесит вдвойне! Почему он не додумался вернуться на кухню и приготовить ужин, чтобы отвлечься от этой идиотии, что витала в воздухе? Да потому, что психанул бы раньше, чем успел бы поставить сковороду на плиту, и разнёс бы там всё к хренам собачьим. Зато можно заняться этим теперь! А Деку, если ему захочется, пусть валит на все четыре стороны.

Он поднялся на ноги и, сунув руки в карманы, хотел пройти мимо Деку, посильнее приложив его плечом, но перед глазами так ярко встала картина того, как Деку трясёт, словно в бреду, из-за простого прикосновения, как он шарахается от Кацуки, хотя сам же минуту назад прижимался к нему, и внутри всё вскипело буквально за секунду. Снова захотелось ему ушатать, но Кацуки не собирался больше и пальцем прикасаться к этому дегенерату.

Порывисто развернувшись, Кацуки активировал свой Квирк и разнёс к хренам дерево, на которое таращился последние полчаса, если не час. Звук взрыва ударил по барабанным перепонкам, в воздухе запахло гарью и палёной древесиной. Чёрт, аж хорошо стало! Нужно было давно это сделать. Даже дышать легче! Вот Деку и костёр, блин, пусть хоть хороводы сам с собой вокруг него водит!

Впрочем, полегчало ненадолго — до первого же взгляда в сторону Деку. Сквозь зубы чертыхнувшись, Кацуки поднялся по ступеням, обошёл Деку, чтобы не задеть его, и на ходу стянул с себя ветровку, которая тут же полетела на свободный стул. Он не любил беспорядок, но сейчас ему хотелось что-нибудь проткнуть ножом — хоть ту же грёбаную картошку, которой Кацуки предпочёл бы забить Деку до полусмерти. Картошка — отличный снаряд, если знать, с какой силой бросать!

Он включил свет и окинул кухню взглядом, закатывая рукава рубашки выше локтей. Сумка лежала на прежнем месте — в самом дальнем углу, и там же тускло поблескивало битое стекло. Всё-таки Кацуки что-то раздолбал, И ХОРОШО, раздолбает ещё, если потребуется! Он опёрся плечом о дверной косяк, перебирая в голове то, что можно по-быстрому приготовить из картофеля. Из-за психов он даже не заметил, как организм начал требовать еды, а он не ел с самого приезда сюда. Картофель, мать его, долбанный картофель! Приволочь бы в кухню Деку и утопить его мордой в раковине, чтобы задохнулся на хрен. Но волочь — значит, дотронуться, а Кацуки не собирался больше слушать эти бредни про «не трогай». Можно подумать, Кацуки его кислотой облил, блин! Можно подумать, Кацуки было очешуеть как приятно, когда левый пацан его трогает. Можно подумать, он спал и видел, чтобы его кто-то целовал. Чтобы ДЕКУ его целовал. Картофель. Кацуки несильно стукнул кулаком по стене, хмурясь и гипнотизируя окно у противоположной стены. Нужно вымыть и порезать картофель. Нужно дать в морду Деку.

Подпись автора

[хронология]

+2

16

[indent] Мидория перестаёт улыбаться, взгляд темнеет, когда он видит, как Бакуго всё же не справляется со своими эмоциями, теряет контроль и позволяет больше нужного. Мидория смотрит, как дерево ломается пополам, тяжело падает на землю, теряется за дымом, горит. Кацуки не обращает внимания и возвращается в дом. Будут проблемы, надо потушить, пока не разгорелся пожар. Снова придётся идти в душ. Мидория выдыхает медленно, ничего не отвечает: такая реакция была ожидаема, это не задевает, удивительным образом даже не вызывает никаких эмоций. Чего не скажет о том, как нервирует чужая демонстративность, когда проходит мимо, старательно обходя стороной. Это иррационально выводит из себя. Или дело просто в том, что сам Бакуго — выводил из себя? Изуку возвращается следом, направляется в ванную и набирает ведро воды. Приходится проделать это пять раз, прежде удаётся унять огонь, Изуку раздражённо дёргает уголком губ, думает, что в команду к Бакуго нужен обладатель водяного квирка: было бы кому остужать чужой пыл. Он проводит тыльной стороной запястья по щеке, размазывая по лицу копоть, чувствует, как та забивается в ноздри, раздирает горло и отравляет лёгкие. Потрясающая у Кацуки способность: он способен пройтись по больному, даже не стараясь этого делать. Изуку бросает взгляд в сторону, никто не прибежал ещё в панике, пытаясь узнать, что произошло, значит, не слышали. Значит — эту проблему можно будет решить завтра.

[indent] А что делать с проблемой имени «Бакуго Кацуки» Изуку не знал. Как не знал, стоит ли вообще с ней что-либо делать.
[indent] Можно оставить всё, как есть, просто игнорировать существование друг друга. Разве не этого они хотели оба? Нет. Изуку хотел другого. Разве не было бы так проще? Да, пожалуй. Бакуго ясно дал понять, что больше и пальцем к нему не притронется — и как, интересно, он собирается с агрессией своей справляться? Выкосит весь лес? — Изуку большего и не надо было. Но Изуку знает, что, точно так же, пошёл на поводу эмоций, не сдержался — не жалеет об этом: поведение Бакуго было, по меньшей мере, издевательством, Изуку не понимал его, не понимал к чему весь этот спектакль, который тот явно решил затянуть. Ведь Бакуго Кацуки гордый. Гордый и поэтому никогда не признает своих ошибок, и никогда не пойдёт на встречу. Изуку хочется сказать: «Хорошо, пусть так», — но он не может, не может позволить всему рухнуть только из-за того, что переоценил собственные возможности и недооценил собственный... страх. Мидория морщит, в этом неприятно признаваться, куда удобнее сказать, что он просто этого не терпит, но нарастающая каждый раз удушливая паника говорила лучше всех слов, не позволяла от этого и дальше отмахиваться.

[indent] Мидория вздыхает, возвращаясь обратно в дом, аккуратно закрывает за собой дверь и отправляется снова в душевую — моет руки, лицо и шею, сдерживает порыв залезть под горячую воду, переодеться снова. Потом. Надевает снова перчатки. В последнюю очередь он хотел бы, чтобы Бакуго о чём-либо догадался. Удивительно даже, что ещё не. Впрочем, не очень: это было похоже на Кацуки, которому не было ни до кого дела, который думал только о себе, который мог сложить дважды два лишь в случаях, когда дело касалось драки.

[indent] Изуку замирает у двери, ведущую на кухню — Бакуго взорвётся снова, да? — задерживает дыхание и уверенно открывает её, ступая внутрь, закрывает за собой, но не решается пройти внутрь, прижимается к ней спиной — главное не вспоминать и не думать — и скользит задумчивым взглядом по чужому лицу.  Не смотря на внутреннюю взвинченности, Бакуго был непривычно спокоен, и Изуку не мог понять, как к этому относится, наверное — никак. Это было неважно. Изуку улыбается снова, в этот раз чуть растерянно, виновато, он ведь так должен выглядеть, правда? Говорит:

[indent] — Извини, Каччан, — снова, сколько раз он извинялся перед ним? Был ли хоть раз на самом деле виноват? Это было похоже на мазохизм, Изуку, раз за разом, упрямо следовал за Кацуки, улыбался чёртовым добродушием, игнорировал нападки, сводил на нет агрессию и доказывал, доказывал, постоянно доказывал, что чего-то стоит. Бесполезно. Это всегда было бесполезно, потому что Кацуки, всё ещё, было плевать, как и плевать на самом деле Изуку — по крайней мере, так хотелось думать: теперь, когда у него было всё, был ли смысл цепляться за того, кому это не надо? Это уже даже не привычка — необходимость, навязанная себе, чтобы не выдать, чтобы всё прошло, как по маслу. Было ли когда-нибудь по-другому? Изуку не помнит. Зато легко может представить, как могло бы быть.

[indent] — Правда, мне жаль. — Извиняется снова, неловко касается пальцами шеи, — я просто... — запинается, как полагается, — я не понимаю тебя. Не понимаю что ты хотел от меня услышать, чего ты в принципе хочешь, и это страшно нервирует. Я ведь не дурак, Каччан, — повторяет снова, сказанное ранее, — я знаю, что тебе это не надо, последнее, о чём бы ты стал думать, да даже тогда — не стал бы, — он нервно смеётся и отводит взгляд, переставая улыбаться, — я не знаю, почему решил тогда признаться, на что надеялся. Так глупо, да? — снова смотрит на него, медленно выдыхает, — мне просто хотелось, понимаешь? Я подумал, что лучше сказать, чем держать в себе. Но зря вывалил это на тебя. Я ошибся и я понял это, поэтому... поэтому так отреагировал. Прости.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

17

Раздался звук открывающейся двери, потом  зашумела льющаяся вода. Кацуки рассчитывал, что Деку свалит, но тот будто намеренно делал всё, чтобы вывести его из себя. Может, и намеренно, хрен его разберёт. Это же Деку, блин! Дебила кусок. Шатается туда-сюда, лучше бы делом занялся! Ничего, да, что они, вообще-то, сюда РАБОТАТЬ приехали?!

Отлепившись от дверного косяка, Кацуки прошёл в кухню, выволок из-под стола ведро с упомянутым картофелем и, не церемонясь, принялся швырять тщательно отбираемые клубни в раковину. Те падали с глухим дробным стуком. Увлёкшись, он нашвырял больше, чем нужно, но махнул на это рукой: утром тоже что-то жрать нужно! Почему бы не картоху. Он всё ещё рассчитывал на какую-нибудь внезапную крутую заваруху со злодеями, которая позволит ему сбросить всё накопившееся напряжение и хорошенько подраться, и тогда уж точно не до готовки будет. Аж руки чесались! Вот на кой чёрт его запихали в эту глушь, когда могли дать нормальное задание, в регионе с повышенной опасностью? Он в академию поступал не для того, чтобы со старперами нянчиться, вообще-то! И не для того, чтобы прохлаждаться на отшибе мира, пока другие заняты нормальной работой!

Деку припёрся, когда Кацуки орудовал ножом, быстрыми резкими движениями очищая вымытые клубни. Почувствовав на себе чужой взгляд, Кацуки раздражённо кинул нож в раковину, отчего раздался громкий звон стали о сталь, и, схватив полотенце, чтобы вытереть руки, повернулся к нему. И чем большее Деку говорил, тем мрачнее становился Кацуки, чувствуя, что сейчас взорвёт что-нибудь ещё. Ему что, блин, мало?! Всё-таки хочет огрести не на словах, а на деле? Долбанный кретин!

Взгляд упал на руки Деку — на то, как он касался шеи, и Кацуки зачем-то вспомнил, как того начало крыть, как только он сам дотронулся до того же места. И этого он ВООБЩЕ не понимал! Не понимал, что с Деку происходит, и при чём тут сам Кацуки вообще.

— Да заткнись ты уже! — перебил его Кацуки, не дав договорить осточертевшее уже слово «прости». — Ты не понимаешь меня? Чё, блин?!

Он чё, на полном серьёзе гонит эту чушь? И этого деграданта выбрал Оллмайт?! Он хоть проверял грёбаного Деку на способность шевелить теми опилками, что у него в башке вместо мозга, или как?! На кой хрен он несёт всё то, что Кацуки уже слышал от него? Деку не о том спрашивали, мать его, НЕ О ТОМ!

Швырнув полотенце, не глядя, куда, Кацуки пересёк кухню, собираясь схватить чёртового Деку за воротник и встряхнуть как следует, проорать ему в лицо, что, дебил отстойный, Я НЕ О ТОМ СПРАШИВАЛ, ХВАТИТ НЕСТИ ЭТУ ХЕРНЮ, но замер, едва протянув руку. Сейчас этот кретин снова начнёт истерить, и всё пойдёт по кругу, а с Кацуки этого дерьма уже хватит. Пошёл он на хер со своим!… Своим!.. У него аж словарный запас резко иссяк, настолько Деку задолбал его!

Пальцы протянутой руки сжались в кулак, и Кацуки ударил им по стене — не сильно, просто чтобы хоть куда-то деть клокочущую внутри злость. Лучше бы это была не стена, а челюсть Деку!

— Как, так? — зло процедил он, вперив в Деку тяжёлый взгляд. — Как ты отреагировал, Деку? Шарахнулся так, будто я тебе морду подпалил? Ну так я могу! Я тебе уже сказал: плевать я хотел на твои дебильные игры хер пойми во что!

Он снова скользнул взглядом к перчаткам на руках Деку, без которых практически не видел его уже очень давно. Сопоставил это с реакцией Деку на касания — несложная логическая цепочка, блин. Если бы не одно но: Деку его поцеловал. Сам. Дважды! И вот с этого-то Кацуки бесился больше всего — с этого куска, который просто не влезал в дырку логики. 

— На кой хрен ты полез меня целовать, если тебя от меня так корёжит, придурок?

Он догадывался, что услышит в ответ тот же поток отборной бредятины, что и минуту назад: ты мне нравишься, Каччан, я не подумал, а потом передумал, и вообще. И на сей раз он не сдержится. Хватит с него. Просто ХВАТИТ, мать его! Долбанный Деку же сам никак не может от него отвязаться, так пусть отвяжется уже и катится к хренам собачьим! Вместе со своей долбанной нелогичностью, со своим долбанным Квирком, со своими долбанными извинениями! У Кацуки уже просто голова вскипает от всей этой дребедени! Сколько можно, блин?! Сколько можно выносить ему мозг и не вносить обратно?!?!

Подпись автора

[хронология]

+2

18

[indent] Изуку даже не успевает договорить последнее слово, как Бакуго срывается, перекрикивает, заводится снова. И это выводит из себя уже самого Изуку. Всегда с ним так. Всегда бесится, не способен хоть на йоту контролировать свои эмоции. Почему нельзя было просто сказать: «Ок. Понял. Отвали», — это так сложно?  Нет, серьёзно, это — так сложно? Изуку сделал всё, что заладить этот чёртов конфликт, чтобы свести эту тему на нет и закрыть раз и навсегда ту ситуации для обоих. Для себя, в первую очередь, потому что это было глупо, потому что Изуку не может, потому что, чёрт, о чём он вообще думал, когда это ему это в голову пришло?! Идеально укладывалось тогда, казалось, что ничего сложного, переборет. И, как знать, может после — проблема отпадёт сама по себе, ведь что может быть хуже и отвратительнее подобной близости, близости с Бакуго? Изуку провалился с треском: преодолеть это — не может. Он способен признаться в этом сейчас, Бакуго понимает это тоже, Бакуго это омерзительно не в меньшей степени, так зачем тогда пытаться понять? Изуку не понимает этого уже сам. Не понимает и это злит больше, чем всё остальное.

[indent] Он наблюдает за ним напряжённым взглядом, как будто и правда готовится к удару, как будто ждёт его: Мидория на самом деле ждёт, с того самого злополучного дня ждёт, но Бакуго ни разу, до сих пор, не ударил его. И это тоже не вяжется в голове, противоречит всему. Неужто, спустя столько лет, понял, что это не решение проблемы? Едва ли. Вот и сейчас Кацуки бьёт не его, замирает вдруг — удар сотрясает стену. Мидория вздрагивает, но вздрагивает не от удара — чужих слов, что обрывают выкручивают нервы и обрывают их, заставляя вспыхнуть: если бы у Бакуго был второй квирк, то это была бы способность выводить людей из себя.

[indent] — Не начинай. — Глухо, тихо отзывается, — тебе в принципе плевать на меня, Каччан. И ты удивляешься ещё почему?! Именно поэтому, чёрт возьми! Потому что я понимаю, потому что ты мне всю жизнь показывал что думаешь обо мне. И как я должен себя чувствовать? Скажи, Каччан, как?! — Изуку сам не замечает, как повышает голос, не замечает, как срывается сам, следом за Бакуго, будто поезд, сошедший с рельс: не остановить, не сбавить скорость, — корёжит, — цедит, сжимая пальцы в кулак, — не от тебя, Каччан, корёжит — от твоей реакции.

[indent] Изуку знает: это ошибка, он не должен подавать всё так. Но в этом было не так уж и много фальши — он никогда не понимал такого отношения к себе. Не понимал, чем это заслужил, и почему Бакуго относится к нему так, за что так сильно ненавидит. Изуку всё равно, он убеждает себя в этом, теперь всё равно. Всё равно, потому что он — лучше Бакуго. Сильнее Бакуго. Потому что он может доказать это, не будет больше плестись за ним верной псиной, не смолчит и не пропустит чужой удар. Потому что Изуку может идти наравне с ним, забраться так же высоко — ещё выше.

[indent] — Это противно, — и то чистая правда, — противно осознавать насколько я тебе ненавистен, противно осознавать, насколько я низко пал, что пришёл к тебе: кто угодно, был бы это кто угодно — всё было бы проще. Но я хочу тебя, думаю о тебе, и это — омерзительно, — лишнее, это уже лишнее, этого он не должен был говорить, но продолжает, срывая дыхание, впиваясь в чужое лицо жгучим взглядом непримиримым, — потому что я знаю, знаю, как это выглядит со стороны. Жалко. Что я должен был почувствовать в момент, когда сознал это? Почему нельзя просто забыть об этом?! Тебе так нужно постоянно унижать меня, а, Каччан? Ну так ударь уже наконец, чего ты ждёшь? Ты же этого хочешь.

[indent] Изуку тяжело дышит и опускает руки, отводит взгляд — он не хочет его даже видеть, — и болезненно хмурится.

[indent] — И давай забудем об этом, Каччан. Пожалуйста.

[indent] Изуку даже не будет защищаться: он мог бы, он давно способен дать Бакуго отпор, мог бы, но не станет. Если Бакуго нужно просто выплеснуть свою агрессию, чтобы успокоиться — пусть. Давно пора было. Пусть делает, что хочет, только не заставляет его вспоминать снова, потому что только от одного этого кажется, что он сходит с ума, чувствует зудящее под кожей, бесконтрольное — хочется расчесать кожу, — изводящее. [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

19

Кацуки не ожидал получить, наконец, долбанный ответ на свой долбанный вопрос. Но ещё меньше он ожидал, что Деку начнёт на него кричать. Деку! На него! НА НЕГО! ДЕКУ! И он уже собирался перебить, начать орать самому, потому что всё это он уже слышал, так какой на хрен смысл повторять одно и то же, но успел только воздуха в грудь набрать — и тут же выдохнуть его. Злость, бурлящая внутри, враз расплескалась, будто запнувшись об это странное и тупое: «Я хочу тебя».

Кацуки обалдело уставился на Деку. Он зациклился на этих чёртовых поцелуях, на этом задравшем избегании, на этих противоречиях, но теперь эта фраза так выбила его из колеи, что… ну… в общем… блин.

— Картоха, — сказал он, продолжая бестолково пялиться на Деку, который в его сторону даже не смотрел. — Надо дочистить картоху.

Отвернувшись от Деку, Кацуки вернулся к раковине, взял из неё нож и в самом деле принялся чистить долбанную картошку, которая ему сегодня точно будет сниться. В голове царила такая незнакомая звенящая пустота охреневания, что аж стало не по себе. Он не привык к пустоте, мысли, вы где, АЛЛО!

Нож с тихим хрустом вгрызся в сырой клубень, проскользнул по нему, снимая тонкий слой кожуры. Так Деку за этим в тот раз припёрся?.. То есть, вот прям… Так?.. Кацуки вспомнил руку в перчатке на своей коже — он тогда не придал этому никакого значения, слишком ярко врезалось в память само ощущение, чтобы ещё и обдумывать его. НЕТ, ОН НЕ ТУПОЙ! Как ему это в голову вообще должно было прийти, а?! Деку пацан вообще-то, и — ДЕКУ! Это ещё хуже, чем просто быть пацаном!

Деку был прав: Кацуки плевать на него хотел. Плевать! И сейчас ему абсолютно по барабану на всю эту дичь, которую Деку снова нагородил! Всё, что Кацуки волновало — первенство. Точка. Точка! Он должен быть первым, во что бы то ни стало, и Деку ему вообще не помеха! Ну и что, что Оллмайт его, видите ли, выбрал, это ничего не значит! Он всё равно первый — по силе, по способностям, по мозгам, в конце концов! Всё — ради этого, так что ещё за грёбанное: «Я хочу тебя»?!

И по хрен на то, что Деку, видите ли, противно. Так и должно быть! Кацуки сделал всё для того, чтобы этот недоносок от него отколупался, ну так в чём проблема тогда? Противно — пройди на хер, мудила!

Взгляд соскользнул на пол, и Кацуки поднял полотенце, которое в сердцах швырнул, не глядя, а потом закинул его себе на плечо. Просто пожарить картоху или заморочиться с короккэ? В холодосе наверняка есть мясо, не оставили же их подыхать с голоду с одной только картошкой. Может, просто сделать пюре и забить хрен на всю эту дичь, забить Деку, наконец, чтобы перестал уже раздражать своим присутствием, своими вечно опущенными глазами, своими глупостями? В памяти вновь всплыло ощущение от прикосновения, и его едва не передёрнуло, стоило только представить, чтобы этих холодных мерзких прикосновений стало больше. Кацуки  не мог объяснить этого сам себе, но его коробило от одной мысли о соприкосновении с ЭТИМ.

— На хрена ты таскаешь сраные перчатки? — спросил он, пока Деку не ушёл.

Нет, ему неинтересно, зачем Деку их таскает, но причина же должна быть. Потому что причина, о которой подумал Кацуки, снова шла вразрез со словами Деку — о том, что коробит его просто потому, что Кацуки мудак. Нормальный он! И вёл себя нормально! Относительно. Как он ещё должен был вести себя с тупым Деку, у которого даже Квирка не было — за ручку его брать и за собой водить, что ли? Может, ещё сопли ему утирать и по головке гладить?! Говорить какую-нибудь хероту вроде: «Да, чувак, ты поступишь в ЮЭЙ, я в тебя верю!»? Так, что ли?! Да его бы стошнило от подобных речей, что в школе, что сейчас! Кацуки предупреждал Деку: нефиг лезть, куда не надо, так нет же, полез, долбанный придурок! А Кацуки теперь виноват, что мразь, ага. В чём ещё он виноват — в создании Лиге Злодеев?! Или в том, что Деку полез к нему целоваться? Или в том, что… Кацуки глухо зарычал, ввинчивая кончик ножа в клубень и вырезая из картофелины глазок. Он не будет об этом думать. По фигу ему, кто там чего хочет. По фигу!

Подпись автора

[хронология]

+2

20

[indent] Изуку не чувствует облегчения. Говорят, если сказать всё, что долго держишь в себе — станет легче. Дело ли в том, что он сказал лишь часть правды, или в том, что это полный бред, Изуку не знал.

[indent] Изуку чувствует, как напряжение становится сильнее, невыносимее, давит на грудную клетку до ломоты. Трудно дышать. Хочется нервно рассмеяться, громко: он не выдерживает присутствия Кацуки, не выдерживает его существования — оно было слишком неправильным, иррациональным, противоречило всему; он был кляксой на чистой бумаге: въелся намертво, грязным пятном растекаясь по всей поверхности, разрушая всё, приводя в непригодность. Хочется, что тот уже сделал хоть что-то и перестал быть таким кретином, не нервировал и не доводил до исступления. Но всё, что делает Бакуго, говорит:

[indent] «Картоха. Надо дочистить картоху».

[indent] Что?

[indent] Всё это, все эти слова и вспышки гнева были... для чего они были? Для чего Изуку переступал столько раз через себя, в очередной раз первый делал шаг навстречу, в очередной раз пытался вообще хоть что-то сделать? Да хоть три сотни раз ему самому это было выгодно — это какой-то бред и издевательство чистой воды.

[indent] Изуку чувствует, как напряжение лопается, бьёт по барабанным перепонкам. Задыхается. Кожа перчаток скрипит, когда он сильнее сжимает пальцы. Его собственная кожа — горит, горят щёки, горят уши, и даже шея горит. Большим идиотом он никогда раньше себя не чувствовал.

[indent] Мидория просто замирает, глухая тишина давит на виски, звук ножа, снимающий кожуру с чёртового картофеля, давит на виски, и Мидория, кажется, заразился чужой алогичностью, потому что сейчас ненавидит не Бакуго — дурацкую картошку, о которой сам же ему сказал. Мидория смотрит на него широко раскрытыми глазами и не может поверить, что Бакуго вот так просто отмахивается от всего и возвращается к тому, что делал до этого. Будто завороженный, наблюдает за тем, как тот методично орудует ножом и хочет, отчаянно хочет, чтобы вместе с кожурой тот снял кожу и с собственных пальцев. Чужую кровь видеть хочет, неосторожность. Но этого, конечно, не происходит. Бакуго же слишком хорош, чтобы с ним произошло нечто подобное.

[indent] Пошёл он.

[indent] Мидория наблюдает, как тот наклоняется, поднимает полотенце и думает, что хочет сжать пальцы в чужих волосах, коленом сломать переносицу: за всё, что он сделал ему, за всё, что говорил, за — сейчас. Не двигается, не может этого сделать, не имеет права: Мидория Изуку никогда бы не позволил себе этого, Мидория Изуку — не такой человек. Мидория Изуку, чёрт возьми, воплощение всего геройского, непрошибаемый идиот, с хорошо работающими мозгами, наивен и не знает слов ненависти — эталон всепрощения, всепонимания, чёртова добродетель.

[indent] Изуку чувствует, как его обдаёт жаром, ощущение, будто ему влепили пощёчину со всей силы: столь же унизительно и горячо, больно от осознания, когда Бакуго задаёт вопрос.

[indent] Это переходило все границы.

[indent] Мидория знает: Бакуго плевать на ответ, плевать на причину по-настоящему. Он просто не собрал свою дурацкую мозаику в голове — не хватает паззлов, — не протянул красными нитями всё данные, которые за каким-то чёртом ему понадобились, не может увязать всё, а он ведь должен. Зачем? Не может иначе. Мидория думал, что у любого эгоизма, у любой эмоции должен быть предел, но Бакуго Кацуки не знал такого слова. Ни в чём.

[indent] Мидория с трудом вдыхает воздух, чувствует, как его снова — снова, чёрт возьми! — начинает мелко трясти. Он просто не вынесет этого больше. Он просто не может этого выносить, это невозможно, это уже — слишком. Как можно столь равнодушно и грубо влезать в чужое личное пространство? Как можно вообще настолько не думать о другом человеке? Как ему вообще пришло в голову после всего спросить такое? Как будто ничего не было — да, хорошо, он сам этого хотел, — как будто они друзья.

[indent] Пусть катится к чертям.

[indent] Изуку не собирается ему отвечать. Только не ему. Изуку кривит губы в ломанной улыбке, говорит:

[indent] — Неважно. Это не имеет значения. — Это имеет слишком большое значение для него, Изуку, — Говорит твёрдо, холоднее, чем хотел, не справляется с собственными эмоциями.

[indent] — Я патрулировать территорию. — Отталкивается от двери, наконец, открывает её и замирает:

[indent] — Спокойной ночи, Каччан, — заканчивает мягче, долбанным добродушием. Он ведь Мидория Изуку, а Мидория Изуку считает Бакуго своим другом, не смотря ни на что. Прощает ему всё и закрывает на всё глаза. Если и выяснять отношения, то только фактами — результатами экзаменов, в драке.

[indent] Изуку захлопывает за собой дверь, громче, чем хотелось бы, замирает посреди комнаты, оттягивает галстук, ослабляя узел — тяжело дышать, нечем, сердце проламывает кости, сжимается, — он просто не выдержит ещё хотя бы одного дня с Бакуго, он просто не может, не может! Обещали холода. Подхватывает белый плащ и накидывает его на плечи. Может пойти и отказаться? Уйти, попросить другое задание. Это будет провалом. А провалов Изуку тоже не может позволить.

[indent] Так и что ему теперь делать?[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

21

Не имеет значения?.. Что ещё за не имеет значения!

Кацуки замер, как был, с картохой в руках, услышав это мерзкое: «Спокойной ночи, Каччан», звук отворяемой двери, скрип половиц. Патрулировать территорию он пошёл, надо же, кто-то вспомнил о работе, НАДО ЖЕ, КАК ВОВРЕМЯ! Просто трусливо сбежал, поджав хвост, чтобы не отвечать на вопрос! Можно подумать, ему разрешали свалить!

Швырнув и нож, и картофелину в гору очистков, Кацуки вытер руки и с силой кинул полотенцем в стол. Выйдя следом, он обнаружил, что Деку всё ещё в коридоре, только плащ успел натянуть. Сумрак коридора расчертила полоса света, льющегося из кухни, в дверях которой Кацуки остановился.

— Я разве сказал, что ты можешь уйти? — зло бросил он. Взгляд упал на галстук, обычно аккуратно повязанный, но сейчас небрежно ослабленный. Удавить бы Деку этим галстуком, и дело с концом!

Кацуки всегда был честен с собой. Раз сказал, что они с Двумордым не друзья, значит, они действительно не друзья. Сказал, что ему глубоко плевать на Деку, значит, действительно плевать — максимально, настолько, насколько это вообще возможно. И именно потому, что ему плевать, Кацуки не собирался давать Деку так просто свалить. Именно потому, что ему плевать, его так раздражают эти перчатки, которые как заноза в заднице — бесят и бесят одним своим видом. И потому, что Деку, который плёл тут хрен пойми что, полез к нему, даже не потрудившись их снять. Странно, что ему не пришло в голову целоваться через полиэтиленовый пакет, кретин чёртов! Может, идею подбросить, воспользуется с кем-нибудь ещё!

Взгляд упорно цеплялся за расслабленный галстук, пока Кацуки пытался сквозь пелену раздражения утрамбовать в голове ту самую фразу, из-за которой его просто на хрен выключило. Он пытался хотя бы представить это себе — чтобы чёртов Деку не просто бегал за ним со своим нытьём про друзей, а… хотел его? Грёбаная духота кухни, из-за которой морду слишком печёт!

Да какая вообще разница, чё об этом думать! Всё равно ему было противно всё это! Правда — реально противно! Настолько, что он вообще об этом не вспоминал! Весь этот месяц, ни разу! Он просто хотел, чтобы Деку молча заполз куда-нибудь под куст и сдох там, перестал существовать, перестал бесить своим видом и своим выпендрёжем! И своими тупыми словами! Кем он себя возомнил-то, жалкий слабак, который всё детство даже руку на Кацуки поднять не мог, только ныл, ныл, ныл, НЫЛ! Лез, куда не просили! Делал, что не велено!

Кацуки мог бы дать ему уйти. Он ХОТЕЛ, чтобы Деку свалил, наконец, чтобы оставил его в покое, а не тащился следом! Чтобы свалил туда, куда Кацуки не сможет притащиться за ним сам, потому что задрало уже это всё, поперёк горла просто! Но потом, под утро, Деку всё равно вернётся, а не сыграет в ящик где-нибудь по дороге, и продолжит выводить из себя, продолжит лыбиться и делать вид, что они друзья, только, мать твою, дружба не так работает, идиота кусок!!!

Гнев оказался сильнее и в считанные секунды затопил его до краёв. Изнутри всё обожгло смесью желания никогда больше не видеть эту рожу и острой, почти болезненной потребности сделать, наконец, ему больно. Так, чтобы не возникало больше никаких «Каччанов», никаких «друзей», никаких «ты мне нравишься». Так, чтобы грёбаный Деку забыл нахрен, как его зовут, чтобы забыл даже, как зовут самого себя от боли в разбитом хлебальнике! Ещё лучше — в обожжённом взрывом, чтобы навсегда это запомнил! Сорвавшись с места, Кацуки ухватил Деку за галстук и толкнул его к стене. Снова. Не задумываясь о том, почему это каждый раз происходит. Похрен! Давно пора было это сделать — просто размазать Деку по стене!

— Ты же хотел драки, Деку, — выплюнул он, сжимая пальцы на узле галстука. Если бы он вернул Деку это противно-ледяное, мёртвое прикосновение, которое до сих пор жгло холодом где-то под рубашкой, Деку снова бы начал требовать не трогать его? Его бы снова затрясло, как в приступе лихорадки? Раньше надо было думать, урод! РАНЬШЕ! — Ну так ударь уже первым, грёбаный слабак! Или это для тебя тоже омерзительно? Боишься руки запачкать, или чё?

Подпись автора

[хронология]

+2

22

[indent] Изуку слышит грохот на кухне — не обращает на это внимание. Его это не касается. Он не обязан каждый раз бежать и смотреть, что в очередной раз наделал Кацуки, и, уж тем более, не обязан разгребать хаос за ним. Хватит с него. Пусть сам со всем разбирается. Сам объясняет. И плевать — сейчас плевать — Изуку на то, что они же команда: кому вообще пришло в голову, что это будет хорошей идеей, поставить их в пару?! Как вообще Бакуго Кацуки можно отправлять на какие-либо задания, когда он только и делает что — запугивает, разрушает, делает только хуже? Герой, как же! Он вообще не должен был получить временную лицензию. Всё было правильно, когда он провалил экзамен. Так как так вышло, что получил в итоге? Это просто было за гранью понимания Изуку. Это — стало триггером. Потому что такого не должно быть. Он это не заслуживает, он сделал для этого ровным счётом ничего. Изуку не дурак, он признавал, что Бакуго на самом деле был сильным: иначе не зациклился бы так на нём, — но разве это достаточная причина? Разве Академия должна собирать сброд, без чёткой цели, людей, преследующие глупые и меркантильные желания, жаждущих лишь удовлетворить собственное эго и потребности. Это ничего общего не имело с геройством. Это бред. Так не должно быть.

[indent] Кацуки злится. Снова. Да что теперь не так? Какого чёрта?! Почему он просто не может оставить его в покое, это что, так сложно? Разве они не выяснили всё уже? Разве он не достаточно его унизил? Это даже не смешно! Это не вызывает ничего кроме раздражения и злости. Чужое  упрямство и чужое противоречие, которое было просто за гранью. Мне, Деку, глубоко плевать на такое ничтожество, как ты, но куда ты пошёл, я не разрешал.

[indent] Как он смеет вообще ему приказывать.

[indent] Возомнил себя королём и самым главным: бегайте вокруг, сгибайте хребты и выполняйте любую волю его. Не слишком ли многого хочет? Раздражает. Как же сильно это — раздражает. Изуку не собачонка ему, которую можно завести, а потом пинать, потому что не та порода, тяфкает не так громко и вообще — надоела. Но иди к ноге, когда скажу, моя же собачонка: что хочу, то и делаю с тобой, а ты радуйся, что тебе хотя бы такое внимание уделили, — но ни животные, ни он, Изуку, не заслужил такого отношения. Никто не заслужил.

[indent] Как это вообще укладывается в его голове? Бакуго же не был идиотом, считался одним из умных в их классе, так какого чёрта он не видит столь звенящего противоречия в этом «свали нахрен» и «я разве сказал, что ты можешь уйти»? Он вообще хоть сам понимает, что говорит, что делает, чего хочет? Конечно же, нет. Бакуго — это чистые эмоции. Оглушающие и уничтожающие всё и всех вокруг. Громким взрывом, огнём — без остатка. И за этими эмоциями Бакуго не видит ничего, Изуку начинает казаться, что и не слышит — тоже. Потому что иначе он просто не может себе объяснить такого поведения. Он похож на капризного ребёнка, который делает всё с точностью до наоборот, для которого принципиально, чтобы всё было, как он захочет, только тогда, когда он захочет и никак иначе. Каждый раз, как Изуку делает то, что от него хотят — Бакуго бесит, и с каждым разом всё сильнее и сильнее. Он сам-то не устаёт от собственных эмоций? И это с ним, Изуку, ещё что-то не так, конечно же не с Бакуго!

[indent] Мидория открывает рот, чтобы ответить — выплёвывает воздух вместе с ударом о стену. Снова. Это начинает надоедать. Сжимается, дрогнув пальцами, но сдерживаясь, как сдерживаясь, чтобы не выдать собственного напряжения. Сколько можно. Почему он снова — так близко? Почему Изуку — снова — должен чувствовать, переживать это. Чужое горячее дыхание, чужое не присутствие и чужую хватку. Разве не сам Кацуки говорил, что больше не прикоснётся к нему? Разве не он увиливал от драки постоянно, словно девчонка, лишь угрожая, что «завалит нахрен»? Мидория встречает чужой горящий бешенством — ну точно псина, которую нужно усыпить — взгляд прямо, медленно поднимает руку, глубоко вдыхая, накрывает ладонью чужое запястье омерзительно мягко, будто желая успокоить.

[indent] — А ты хотел дочистить картошку, — в противовес действиям отзывается едко, заставляет себя не думать, просто не думать о том, что он так близко: какая разница? С этим он справится, он справлялся и с большим, чем с глухими и пустыми угрозами.

[indent] — Я не буду тебя бить, Каччан, — продолжает устало, потому что он на самом деле — устал. Устал от этих нескончаемых, взрывных эмоций, устал от этого противоречия, устал от Бакуго, — мне это не надо, я никогда не хотел, — и то ложь: хотел, на самом деле хочет и сейчас. Хочет замахнуться и ударить, что есть силы, хочет бить до тех пор, пока не переломает все кости, не заставит захлёбываться собственной кровью, пока не заставит признать себя, признать что он, Изуку — сильнее.

[indent] — Омерзительно? — Изуку вскидывает брови, не скрывая удивления, потому что не поспевает за чужой логической цепочкой, потому что не понимает, как все его слова можно вывернуть так, — нет, — твёрдо отзывается: омерзительно было другое, омерзительным был сам Бакуго, выскоблить бы его дочиста, — я считаю тебя другом, у меня нет для этого причин.

[indent] Он знает почему сам не станет этого делать: потому что не может позволить себе этого, не может позволить пойти на поводу эмоций и желаний, не может разрушить всё то, к чему так долго шёл, собственными руками, — но не знает, что останавливает Бакуго. Если так хочется, то почему же не ударит сам, почему медлит?[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

23

Неожиданное прикосновение к запястью, снова — холодное и неприятное, выбило из колеи едва ли не сильнее всех тех слов, что до этого изрыгал из себя Деку. Оно было настолько неправильным и мерзким, что единственным вспыхнувшим в голове желанием было нахрен сломать Деку руку. Всё было неправильным! Даже то, как коробило его от этого чужеродного ощущения на коже.

— Завались со своей картошкой, — хрипло процедил Кацуки, подаваясь вперёд и вжимая его в стену сильнее, жалея лишь о том, что не может проломить её грёбаным Деку. Вообще-то, может — ещё как может! Может просто подорвать его вместе с чёртовой стеной! Потому что отказываться от задания добровольно, просто чтобы его не видеть, Кацуки не собирался. Хрена с два! Надо — сам пусть собирает манатки и валит отсюда! — Мы. Не. ДРУЗЬЯ!

Деку был идиотически спокоен, и это бесило так же сильно, как если бы он снова посмел повысить голос и начать кричать. Нет для этого причин, значит? Ну так Кацуки даст ему причину! Заставит этого слабака, это ссыкло ударить первым вместо того, чтобы ныть о том, какой Кацуки херовый!

Свободная рука легла ему на горло, впилась пальцами под подбородок, сжимая, заставляя поднять голову. Смотреть в лицо Деку было противно, пытаться угадать его эмоции во взгляде — тоже. Он думал, что знал Деку, как облупленного; знал, о чём тот думает и чем дышит, но он ошибся, и этот факт просто на хрен выводил из себя! Он, Кацуки, ОШИБСЯ! И на ком — на Деку, который всегда был простым, как три йены! Не только простым — примитивным!

— Ненавижу тебя. Ненавижу!

Его интонации бесили. Его слова бесили! Мидория, мать его, Изуку, со своими играми в героя, которым ему никогда не стать; беспричудный, жалкий, слабый, неспособный даже себя защитить, не то, что других людей! Да и хрен с ней, с защитой, герой просто должен быть сильным — самым сильным среди всех! И Деку себя мнит сильным? Настолько сильным, что неспособен сжать пальцы в кулак и ударить? Да чё он заливает-то со своими причинами! У него миллион причин ударить Кацуки, миллион причин отвязаться, миллион причин на что угодно кроме того, что он с тупым упрямством делал! Пальцам, сжимавшим галстук, уже было больно от вкладываемой силы, но — похрен, похрен на дискомфорт, похрен на всё!

На что он вообще рассчитывал?! Что Кацуки вдруг поменяет своё отношение к нему и решит, что теперь-то они точно друзья навек и не разлей вода? Или что скажет какую-нибудь чухню вроде: ты мне тоже нравишься, поэтому я тебя на дух не переношу? Деку знал, с кем говорит! Знал, к кому прикасается. Знал, за кем ходит, как собака на привязи! Так какие к Кацуки претензии? В отличие от грёбаного Деку, он был с ним честен и не строил из себя того, кем не является. И не собирался.

Кожу жгли чужие пальцы в перчатке, распаляя злость сильнее, и Кацуки было уже плевать на всё: на то, что давал себе зарок больше не приближаться к этому кретину, что не собирался прикасаться к нему, что не хотел прикасаться. Деку сам это всё начал, разве нет? Или он, блин, думал, что можно разворошить осиное гнездо, пойти на попятный, и осы скажут ему: ок, да, летим обратно, этот хер какой-то ненормальный? Нет, мать его, нет, НЕТ!

И он поцеловал Деку. Напористо, бездумно, бессмысленно, не думая о том, на хрена это делает. В висках пульсировала только одна мысль: сдохни, мать твою, просто СДОХНИ! Перестань мозолить собой глаза, перестань дышать, перестань существовать! Кацуки его в порошок сотрёт, если потребуется! Подорвёт его вместе с этим чёртовым домом, который в гробу видал! В жопу всё это: дом, задание, Деку!

Чужая близость вызывала отторжение, злость кружила голову и выжигала всё внутри. В отличие от чёртового Деку, Кацуки его не хотел, не хотел настолько, что лишь сильнее вжимал его собой в стену, не оставляя пространства для манёвра, не давая себе возможности выдохнуть. Хотелось просто орать, хотелось бить до потери пульса, и Кацуки действительно его ненавидел, ненавидел сильнее, чем что-либо. Эта ненависть жгла губы, но уже не холодом, как касание к руке, а углями; какого хера, просто — КАКОГО ХЕРА?!

Подпись автора

[хронология]

+2

24

[indent] Изуку смотрит на него и почти чувствует ненормальное, иррациональное более чем полностью удовлетворение. Сдерживает себя, что не растянуть губы в такой же ненормальной улыбке, сдерживает себя, чтобы не рассмеяться ему в лицо, потому что, чёрт, Бакуго был вне себя от бешенства. Плевать, что Мидория не понимал причин чужой агрессии, плевать, что не понимал с чего тот так бесится — Мидория сделал всё, всё, чтобы свести на нет конфликт, — сам факт того, что Бакуго срывается с цепи и перестаёт отдавать себе отчёт в своих действиях доставляло ему обжигающее удовольствие.

[indent] Если плевать, то почему сейчас ты настолько взвинчен?

[indent] Изуку алогично нравится это, потому что Кацуки настолько взрывается из-за него. Настолько плевать, что места себе не находит? Это бред, абсолютный бред — Кацуки не дурак, он прекрасно видит, что Изуку давно не тот беспомощный ребёнок, которого переломать ничего не стоит, за счёт которого можно вознестись, ведь так просто быть сильнее того, у кого нет ничего, кто не сможет ударить и ему нечем защититься. Изуку уверен в этом, не может не видеть: Изуку сделал всё, чтобы увидел, чтобы понял, как сильно ошибался, чтобы больше не смел — не смел! — ни во что его не ставить. Изуку даже имя себе геройское взял из-за него, чтобы оборвать, пронесённое из прошлого раз и навсегда. Уничтожая этим всю боль и обиду, что когда-то жгли грудь нестерпимостью. Втоптать в грязь всё, в чём был так свято и слепо убеждён Кацуки: Изуку уже не тот жалкий Деку — Деку, который может дать отпор любому, Деку, у которого в руках было силы больше, чем у кого-либо, Деку который не боится, способен защитить, способен соревноваться с Бакуго Кацуки, способен превзойти его. Противно, бесит? Хорошо. Так и должно быть, так — правильно. Изуку в сто крат увеличенном объёме вернёт Бакуго всё то, что он ему столь великодушно дал, так много, чтобы позвоночник чужой треснул.

[indent] Изуку вздрагивает, зрачки расширяются тут же, от одного лишь прикосновения — грубого и бесцеремонного, — его обдаёт жаром и холодом одновременно, когда Кацуки мёртвой хваткой вцепляется пальцами в его шею. Снова. Изуку не хотел вспоминать, это было отвратительно, тошнотворно. Изуку старался не. А теперь вынужден чувствовать это снова. Чувствовать, как грязь расползается по коже, жжёт её и дерёт по живому. Кривит губы, сжимает пальцы на чужом запястье непроизвольно сильнее, но недостаточно сильно, всё ещё лихорадочно пытаясь держать себя в руках, не позволить случиться тому же, что уже было. Он не сбежит, не поддастся, не доставит Кацуки такого удовольствия — лучше сдохнуть, чем это.

[indent] Изуку ничего не говорит, только смотрит тяжёлым, потемневшим взглядом, ждёт, что тот предпримет дальше. Ну что, что он может? Ничего. Он ничерта не может сделать, от того и бесится, от того кричит, хрипит и срывается. Ударит? Изуку не привыкать, Изуку знает, что не ударит — давно бы сделал это, если бы мог, но и этого не может. Потому что благоразумие, забившееся где-то в дальний угол воспалённого сознания, не давало или страх, в котором сам себе не мог признаться — это же недопустимо, да? — что может проиграть ему, сдерживал. Причины даже не были важны, важен был сам факт: Бакуго Кацуки умудрялся сдерживать себя настолько, насколько это вообще было возможно. Бакуго Кацуки ничего не может ему сделать.

[indent] А потом он целует его.

[indent] И это было настолько неправильно, настолько ненормально, настолько не вязалось со всем и противоречило всем сказанным словам ранее, всей чужой ненависти и чужому бешенству, что Изуку теряется, как будто ему снова десять.

[indent] Беспомощностью накрывает с головой, он в ней тонет, идёт ко дну, ломает об неё кости.

[indent] «За десять секунд поцелуя от одного партнера к другому переходит восемьдесят миллионов бактерий, утверждают ученые».

[indent] Проносится в голове некогда вычитанная фраза и сгорает в огне, как сгорает он сам. Десять.  Всего десять.

[indent] Сгорает воздух в лёгких, горит кожа и сознание, горят губы. Осознание пробивает насквозь, встряхивает его и выворачивает, и он мёртвой хваткой цепляется за чужую руку, хрипит в чужие губы почти беспомощно, распахивает глаза ещё сильнее, вжимается в стену не сам — его вжимает Бакуго. Бакуго, которого в один миг становится слишком много. Он везде, отвратительно близко, Изуку через одежду чувствует его горячую кожу, не выносит этого чувства, ненавидит это чувство. Ненавидит Бакуго Кацуки.

[indent] Изуку чувствует, как у него подкашиваются ноги, перед глазами всё расплывается, но он всё равно видит лицо Бакуго слишком отчётливо, даже если закроет глаза — будет видеть. Ненавидит и это тоже. Изуку не может, не может проиграть ему, не теперь, когда у него есть силы выйти победителем, не тогда, когда тот ничего не видит за пеленой жгучей злости, когда даже не понимает — Изуку уверен в этом, — что делает. И это отвратительнее всего, отвратительнее даже прикосновений. А если бы Изуку был по-настоящему влюблён в него, как какая-то девчонка? Это эгоизм чистой воды, так неправильно, до одури неправильно.

[indent] Изуку не может проиграть. И знает, как легко охладить чужой напор: это просто — он помнит. Помнит и потому заставляет себя разжать пальцы, поднять руку — тянет в груди невыносимостью, болезненно выкручивает, — проводит, будто бы робко, по чужому предплечью, накрывает ладонью щёку, соскальзывает на затылок, путаясь пальцами в волосах. Трудно дышать. Не хватает воздуха, гудит в ушах и бьёт набатом где-то в висках. Изуку не может даже зажмуриться, потому что тогда ощущения чужой близости, чужих обжигающих губ станет только сильнее, уничтожат его. Изуку проводит второй рукой по боку, столь же бесцеремонно забирается ей под одежду — ничего не чувствует, хорошо, — сжимает вдруг крепко, слишком сильно, пальцы в волосах, отвечает на поцелуй с тем же напором, оглушающим требованием горячим. Он сможет, выдержит, не пойдёт на попятную — заставит сделать это Бакуго. [nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+1

25

Когда пальцы Деку, крепко, до боли сжимавшие запястье, разжались, когда скользнули по оголённой коже предплечья, оставляя за собой мерзкое ощущение неживого прикосновения, до Кацуки оглушительным взрывом дошло: он действительно поцеловал Деку. Сам! Поцеловал, и теперь не мог отстраниться — не потому, что кто-то его держал, просто не мог и всё!

Но в смысле он не мог чего-то сделать? В смысле?!

Внезапное прикосновение к щеке будто ударило током, враз выжигая все разрозненные, полные раздражения мысли. Кацуки ждал, что Деку снова накроет, что он психанёт, что врежет, наконец, или хотя бы оттолкнёт — как в прошлый раз. Но этого он точно не ждал! Не ждал отвратительной мягкости касания, слишком контрастной с холодом кожи перчаток. Мгновенно стало тошно. Тошно от противоречивых, переполняющих изнутри эмоций, распирающих так сильно, что становится трудно дышать. Кацуки понятия не имел, куда всё это деть, как избавиться от давящего чувства, будто он по тупости оказался под прессом, из-под которого теперь не мог выбраться.

Деку вдруг стало слишком много, охренеть как много! Резкая боль в затылке лишь подтолкнула вперёд, вынуждая целовать жёстче, глубже, требовательнее, не думая о том, что происходит, но снова то же самое ощущение чужой ладони, оказавшейся под рубашкой, будто оттолкнуло назад. Эта полярность просто взрывала нахрен мозг, напряжением сковывала мышцы. Кацуки, чтобы стряхнуть это тупое, отвратительное чувство, рывком потянул галстук Деку, распуская его и отшвыривая на пол с такой яростью, будто это он во всём виноват. Грёбаный, всегда идеально повязанный галстук!

Чёртов Деку не закрывал глаз, и это тоже бесило. Бесило его лицо, бесил его взгляд, бесило то, что Кацуки не мог заставить себя закрыть глаза сам. Он не хотел смотреть на Деку, не хотел чувствовать его руки в перчатках на себе. Не хотел быть здесь — промелькнула мысль, но это было неправдой. Никто не мог заставить Кацуки сделать что-либо против воли. Он хотел быть здесь. Хотел того, что делал, и это оглушало едва ли не сильнее простого осознания того, что он целовал Деку.

Хватит. Просто — ХВАТИТ. Это слишком. Это долбанный перебор! Чушь собачья! Почему Деку снова ведёт себя так нелогично, так непоследовательно? Почему поддаётся, почему не злится, не истерит, не пытается уйти? Как, КАК это, мать его, работает, по каким правилам? Кацуки просто уже запутался нахрен, настолько, что уже перестал понимать хоть что-нибудь кроме того, что всё это — нестерпимо. Нестерпимо хорошо и нестерпимо плохо. Отвратительно!

Кажется, он забыл, что нужно дышать.

Кацуки отстранился, выдыхая в чужие раскрытые губы, чувствуя, что мозг просто уже не справляется с потоком информации — зрительной, тактильной, даже обонятельной. Он чувствовал запах кожи Деку, и сам факт этого просто уничтожал его.

— Не смей, — прорычал он, рванув пуговицы на строго застёгнутом воротнике рубашки. — Не смей прикасаться ко мне в ЭТОМ!

Кацуки перехватил Деку за руку, отдирая его ладонь от себя, будто отрывал раскалённое железо, прикипевшее к коже, расплавившее её, заставившее кипеть и пузыриться, и с силой вжал его запястье в стену. Руки Деку — почти что персональный кошмар для него. Неприятный, мерзкий, отталкивающий! Словно Деку мусор выбрасывал, стремался взять пакет голыми руками и цеплял перчатки, чтобы не запачкаться ненароком. И за эти стрёмные ассоциации Кацуки ненавидел его ещё больше, ещё больше жаждал, чтобы тот сдох, сдох уже! Всего этого не было бы, не вбей Деку в свою тупую башку, что ЮЭЙ ему по зубам. Не было бы этой каши из мыслей и эмоций, не было бы жгучего ощущения на саднящих после долгого, излишне напористого поцелуя, ничего бы не было!

Свободной рукой оттянув воротник, Кацуки прижался губами к шее Деку. Его кожа была обжигающе горячей, настолько, что внутри всё обрывалось от хер пойми чего. Но ему не хотелось целовать, он хотел, чтобы Деку было больно — так же больно, как всякий раз, когда ему прилетало от Кацуки в детстве. Ещё больнее! И он укусил его в шею, сжимая зубы на коже и чувствуя мрачное удовлетворение от того, что это реально больно. «Пошёл ты, мудила».

Подпись автора

[хронология]

+2

26

[indent] Бакуго не отстраняется. Напирает сильнее. И, вместе с ощущением языка, Изуку чувствует нарастающую панику, сгорающую в огне. Нет, нет, нет! Он знает, что первый начал, но вместе с тем он знает этого не должно было происходить — всё должно было быть наоборот! С точностью до наоборот! Разве он не сделал всё для этого, разве Бакуго не плевать на него, разве Бакуго — не противен он, Изуку? Тогда почему он всё ещё так близко, почему чужие губы буквально раздирают его, обжигают ядом и горячей болью, и, почему Изуку — отвечает на грубый поцелуй, позволяя, продолжая играть роль неуклюжего и неловкого Деку: он целует так же напористо, он целует надломленной неуверенностью, не смотря на это. Он горит изнутри, задыхается ужасом, пробирающим до костей от отвращения, от того, как жаром обжигает грудную клетку — его это уничтожает, Изуку кажется, что ещё немного и его не станет, его сожрёт изнутри мерзким, ледяным и горячим. Сердце срывается, не выдерживает тоже, в ушах звенит и он просто не вынесет, ну же — ударь, ударь за то, что «жалкий Деку» позволяет себе больше нужного, того, чего ему не разрешали!

[indent] Но Бакуго не бьёт.
[indent] Бакуго сдёргивает с его шеи галстук, отшвыривает его в сторону и от этого становится только тяжее дышать.
[indent] Бакуго выдыхает тяжело в его губы и это отзывается зудом под кожей, голова кругом. Прекрати.
[indent] Бакуго срывается, снова, кричит и Изуку, всё же, не выдерживает крупно вздрагивает, поджимая болезненно губы, вздрагивает, когда доходит смысл слов, вздрагивая, когда звук падающих пуговиц на пол кажется слишком громким, оглушает осознанием. Изуку кажется, что его сердце сейчас остановится, чувствует себя беспомощным, слишком открытым. Изуку дёргается, с трудом скрывая ужас, крепкая хватка обжигает запястье, он с трудом сглатывает, ему некуда сбежать. Почему ты не останавливаешься? Он сам не замечает, как сжимает пальцы в кулак, как дёргает рукой, пытаясь выдернуть, освободить. Это унизительно — быть в таком положении унизительно.

[indent] — Не... — смей. Хочет вернуть чужие слова, но не успевает, они сгорают в огне и липком, омерзительном чувстве вместе с воздухом. Изуку уверен, если бы Бакуго не держал его так крепко — рухнул бы постыдно на пол, не удержав равновесия. Ноги не слушаются, перед глазами темнеет, грудь стягивает мучительным, слишком горячим, грудь стягивает тискам, ему кажется он слышит треск костей, что ослабли, как слабеет и разрушается металл от коррозии. Он даже не сразу чувствует боли, не сразу понимает, что, точно и правда псина, Бакуго буквально вгрызается в его шею, только отчаяние, бьющее через краёв, только панику удушающую. Он до боли прокусывает собственную нижнюю губу и всё же жмурится, пытаясь избавиться от этого чувства, напряжённо впиваясь в чужие волосы сильнее, непроизвольно дёргая от себя, желая отстранить.

[indent] Сгорает ещё больше, разрушается, задыхается.

[indent] Он не позволит, не позволит ему поступать с ним так! Кацуки вообще отдаёт себе отчёт в том, что он делает? Уверен, что осознаёт? Что потом что? Посмеяться над ним и поглумиться снова? Нет. Это он, Изуку будет над ним смеяться, это он, Изуку, сказал, что хочет его. Не Кацуки. Тот прекрасно дал понять, что хочет обратного, чтобы Мидория Изуку вообще исчез из его жизни. И если он думает, что так сможет этого добиться, то глубоко ошибается: Мидория не позволит ему делать всё, что заблагорассудится, не намерен слушаться его, не намерен идти на поводу чужих эмоций. Если Бакуго решил, что это то, чего он хочет — хорошо. Разве не этого Изуку хотел изначально сам? Показать ему насколько тот лицемерен, прогнил изнутри и слеп. Так чем это — не доказательство? Ведь нет ничего и никого, что Бакуго Кацуки ненавидел бы так же сильно, как Изуку.

[indent] Мидория выдыхает хрипло и сорвано, дышит слишком тяжело.

[indent] — Больно, Каччан... — выдыхает тихо, но не отстраняет от себя, отпускает волосы, бегло проводит пальцами по острым позвонкам на шее, сминает ткань на спине и царапает кожу сквозь одежду, впиваясь, будто желая, чтобы он был ближе. Мешкает, теряется, боится, ничего не может с собой сделать: сама мысль обо всём этом была ему невыносима, — но всё же опускает ладонь ниже и едва сдерживает ухмылку — ему ведь это не нравится, да? Прижимает ладонь к пояснице, ныряя под рубашку снова, впивается в обнажённую кожу пальцами, ведёт по боку, снова перекладывает на спину — его движения беспорядочны, будто ему мало, хочется большего, — пальцы вздрагивают, и он, будто спрашивая разрешения, проводит ими по краю штанов — забирается под, прижимая к себе крепче. Задыхаясь, сгорая, теряясь в происходящем окончательно.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

27

«Да пошло оно всё», — повторял про себя Кацуки, когда Деку пожаловался, что ему БОЛЬНО. Так и должно быть, придурок, тебе должно быть больно! В этом и смысл! В том, чтобы перестал вести себя так по-ублюдски, чтобы взбрыкнул, наконец, чтобы вспомнил, что такое сжать пальцы в кулак!

И в том, чтобы не останавливаться.

Он прошёлся языком по отчётливому месту укуса, вновь прижался губами к шее, на сей раз просто целуя. В этом не было никакого смысла, но Кацуки всё равно делал это — потому, что хотел, и никакие грёбаные смыслы ему на хрен не сдались, пусть идут туда же, куда и всё остальное — в долбанное пекло! Деку тоже мог туда пройти со всеми своими сложностями, со всеми своими заморочками! Да Кацуки сам его туда нахер выкинет!

А чёртов Деку будто издевался, игнорируя требование Кацуки, пользуясь тем, что он отвлёкся — безбожно отвлёкся на его шею, даже не обратив внимание на то, как болезненная хватка в волосах ослабла. «Хрен тебе», — зло промелькнуло в голове, когда чужая ладонь, забравшись под рубашку, заскользила по спине. Чего бы Деку ни добивался этим — хрен ему! Кацуки не уступит, даже если не улавливает правил. Только не Деку! Ему и голову не могло прийти, что однажды, хоть в чём-то, встанет вопрос о том, чтобы не уступать. В чём Кацуки ему раньше-то не уступать мог? В ботанском конспектировании Квирков всех подряд супер-героев? У Кацуки мозг есть, и для того, чтобы копить знания, ему не нужны эти фан-бойские тетрадки! В тренировках? Это даже не смешно!

Он едва не пропустил момент, когда Деку обнаглел окончательно, когда потянул руки — всё ещё в перчатках — куда не следует. На секунду, всего на секунду, Кацуки даже стало плевать на грёбаные перчатки. Захотелось просто забить и не останавливать Деку, но он одёрнул себя. Нет. Нахер. Нахер их и нахер руки Деку! У него даже голос мерзкий. Голос, который абсолютно не нравился Кацуки, как не нравились эти его взгляды в пол, эти заискивающие интонации, и этот чёртов плащ, который Деку нацепил, и который теперь мешался настолько, что Кацуки, выпустив чужое запястье, раздражённо уцепил за отвороты и потянул по плечам вниз. Что за любовь к бесячей одежде, блин!

Бесит. Бесит то, что хочется не с этой белой хернёй возиться, а снова вжать Деку в стену, снова оказаться ближе, снова… поцеловать? Да в жопу плащ, пусть сам снимает! И Кацуки рывком притянул Деку к себе, вновь сминая губы в болезненном поцелуе, крепком настолько, что вышибало воздух из лёгких.

Он  попытался наощупь расстегнуть оставшиеся целыми пуговицы рубашки, но пальцы запутались в них нахрен, и Кацуки, психанув, просто рванул их, как воротник, не собираясь сосредоточенно расстёгивать каждую. Делать ему больше нефиг!

Ладони скользнули под рубашку, и Кацуки едва не задохнулся от нахлынувшего ощущения соприкосновения кожей к коже. Хренова туча эмоций, с которой он уже просто не справлялся, захлестнула его с головой.

— Либо ты снимешь их сам, — процедил он, отстраняясь и впиваясь взглядом в лицо Деку. Пальцы сжались на его рёбрах, прошлись вверх, к грудной клетке; Кацуки отвлекал сам себя, путаясь в новых, непривычных ощущениях, но злость была крепче, сильнее и пробивалась сквозь толщу всего, напоминая о себе. — Либо я заставлю тебя это сделать.

Деку ведь сам сказал: неважно. А раз неважно, так пусть избавится от них нахрен, либо объяснит, почему не может этого сделать, и Кацуки даже выслушает его. Не то чтобы он сейчас хотел что-то слушать. Не то чтобы он хоть когда-то хотел слушать Деку. А вот чего он действительно хотел — стянуть с него эти уродские перчатки и больше никогда их не видеть, никогда их не ощущать. Что за херня вообще! Это понты? Отстойный вкус? Тупое желание побесить? Или ему действительно было неприятно что-либо трогать, о чём Кацуки уже думал ранее? Но тогда это не имело смысла, ведь вёл он себя сейчас абсолютно не так! Кто в здравом уме будет целовать того, к кому неспособен прикоснуться обнажённой рукой? Это просто какой-то феерический бред! Да весь Деку состоял из бреда, от начала до конца!

Подпись автора

[хронология]

+2

28

[indent] Изуку кажется, что он сходит с ума, ощущения путаются, обжигают, выворачивают наизнанку, противоречивы, их — слишком много. Изуку чувствует прикосновение языка к коже и вздрагивает, ему кажется, что там останется выжженный след, расползётся дальше, будто корни под кожей, намертво. Сипло вдыхает и старается не думать об этом, как не думать и том, сколь невыносимо тянет в груди, непонятным, незнакомым, но столь же мучительным и невыносимым.

[indent] Изуку вздрагивает, когда Бакуго резко дёргает плащ вниз: слишком грубо, слишком небрежно, Бакуго не умеет иначе, он всегда такой, всегда несдержанный, его всегда слишком много — тоже. На мгновение даже оглушает раздражением за это, потому что не хватало ещё, чтобы он совсем без одежды остался: если рубашку заменить ещё можно, то верхней одежды Изуку дополнительной не брал с собой — это было бы уже слишком странно, а Изуку не должен быть странным, ненормальным. Но и доводить дело до конца у Бакуго терпения не хватает, плащ свисает до локтей, сковывает движения и это это ощущение Изуку не нравится: он не любит чувствовать ограниченность хоть в чём-либо, не терпит этого, он делал всё, чтобы никогда больше ничего подобного не чувствовать, Бакуго — делает всё, чтобы напомнить ему об этом, напирает, подавляет, не оставляет ни шанса даже на то, чтобы вдохнуть, осознать происходящее. Изуку только и успевает что сжать пальцы на чужой руке, когда его вновь грубо целуют — саднят губы, восемьдесят миллионов бактерий, выжигает воздух и невыносимой тяжестью скручивает живот. Изуку не сдерживается и глухо мычит, запрокидывая голову уже сам, подстраиваясь под него произвольно и от этого становится тошно, потому что всё должно быть не так, всё должно быть наоборот. Он не может вдохнуть, не может собраться, не может уступить ему. Возится, медлит, но всё же скидывает плащ на пол — мешает, сковывает, раздражает, — он всё равно сегодня убрал здесь, отмыл каждый угол, ничего страшного.

[indent] Моргает ошарашенно, когда слышит треск собственной рубашки, когда пуговицы снова катятся по полу, да что за дурацкая привычка всё портить, ломать и приводить в непригодность?

[indent] А потом Изуку умирает.

[indent] Широко распахивает глаза, снова, зрачки заполняют всю радужку, и он, будто рыба выброшенная на берег, отчаянно пытается вдохнуть воздух, но не получается, кислород не доходит до лёгких, сгорает раньше, как сгорает его собственная кожа под чужими прикосновениями, как сгорает он, в груди что-то обрывается, хлёстко бьёт по нервам и кружит голову в ужасе и... Изуку не знает, что это, Изуку тошно от этого, невыносимо хорошо, горячо, отвратительно, прекрати, не смей, убери. Изуку напрягается, сжимается, едва ли не отшатывается, кусает губы и сводит брови болезненно. Слишком стремительно. Бакуго слишком быстрый, слишком настойчивый, Бакуго, который гнал его вон, ненавидел и проклинал — раздирает его вместе с одеждой, уничтожает, сжимает пальцы на рёбрах, поднимается ладонями выше, оставляя тошнотворно-приятное, омерзительное ощущение на коже. Изуку не хочет. Не может. Только не это.

[indent] Он кривит вдруг губы в усмешке, взгляд, кажется, становится ещё темнее, и Изуку льнёт неожиданно ближе, жаром обжигает чужие губы, выдыхает горячее, сжатое противоречивыми эмоциями звонкими:

[indent] — Заставь. — Взгляд загорается, в глухом свете от кухни сверкает хищным, ненормальным, возбуждённым. Изуку сминает в пальцах чужую рубашку, грубо притягивая ближе к себе уже сам, едва ли не наматывая ткань на кулак, и резко делает подсечку, с силой, не сдерживаясь, заставляя того рухнуть — толкает в грудь, опрокидывая на спину и, не давая себе время на раздумия, опускается ему на бёдра. Что угодно, но только не это.

[indent] — Тебя это настолько выводит из себя? — Изуку на самом деле интересно, он опускает ладони на чужой живот, под одежду, ладонями — проводит выше, возвращая прикосновение леденящим: тогда они квиты. Гнётся в пояснице удивительно гибко и вытаскивает одну руку, чтобы самому уже отнюдь не привычно мягко сжать пальцы на чужом подбородке, дёрнуть вверх, в сторону, как будто хочет сломать чужую шею к чертям — на самом деле не отказался бы, — склоняется и, всё же, сходит с ума. Потому что от чужого запаха кружится голова, потому что ненавидит его, ненавидит, хочет уничтожить, как уничтожает Бакуго его, сломать, стереть само его существование. Потому что сам уже проводит языком по чужой коже, яремной вене, вгрызается в шею, возвращая и это, мажет губами по укусу и тяжело, надрывно выдыхает: его сердце не выдержит этого, он сам не выдержит, не выдерживает, разрушается, но проиграть, уступить — не может.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2

29

Взгляд Деку был другим. Незнакомым. Будто его глазами смотрел совершенно другой человек, которого Кацуки не знал. Будто его ртом  произносились чужие слова. Чтобы Деку по собственной воле сказал ему: «Заставь»?.. Это в какой вселенной, блин?! Или это свет виноват, делает его глаза другими? Хренов свет, вычерчивающий контуры его противного лица — лица Деку и одновременно не-Деку. Это напрягало, настораживало, и вместе с тем отдавало  внутри чем-то абсолютно иным, таким же незнакомым, как его горящий взгляд, как его грубость, с которой он вцепился в рубашку Кацуки.

Подсечка оказалась настолько неожиданной, что Кацуки нахрен потерялся в пространстве. Пол болезненно ударил по спине, на мгновение вышибив из лёгких воздух. Какого?!.. Он даже сообразить не успел, что происходит, когда Деку снова оказался рядом, отвратительно-приятной тяжестью на бёдрах, холодными руками под рубашкой. Он не ожидал от Деку такого напора. Это странно! Это путало мысли, ввинчивалось в мозг долбанным противоречием. Но похрен. Просто — посрать! Деку и так бесил, бесил постоянно, ничё нового! До одури, до чистой, открытой ненависти,  острой и колючей, как проволока. Ощущение чужого дыхания на своей шее начисто выбивало способность думать, оставляя только одно чёткое желание, тупую идею фикс, которая уже начинала выбешивать, и тем сильнее, чем дольше упорствовал Деку. Кацуки его грохнет. Точно грохнет, чтобы вздохнуть, наконец, спокойно, чтобы не ломать голову над хреновыми загадками, чтобы не чувствовать ядовито-кислотные прикосновения, от которых аж передёргивает!

Хренов ублюдок!

Кацуки хотел ответить, но подавился словами, когда шею обожгло болью, прострелив мышцу до самой ключицы. Всё внутри сжалось, растеклось горячей волной напряжения. Он сам не заметил, как рука успела взметнуться вверх, к затылку Деку, зарываясь пальцами в волосы, беспорядочно ероша их. Не заметил, как впился в его плечо, сминая ткань, желая то ли отпихнуть, то ли притянуть к себе ближе — ещё ближе. Какого хрена Деку творит, разве не он только что ныл, что ему, видите ли, больно, не он замирал у стены, как робкая девчонка? Что за резкие перемены — ОПЯТЬ? Грёбаный Деку со своими качелями настроений и поведений! Грёбаный Деку со своими противоречиями!  Это ТАК он требовал не прикасаться к себе?

С трудом заставив себя разжать пальцы на плече Деку, Кацуки скользнул ладонью под распахнутую рубашку, оглаживая спину вдоль позвоночника вниз, к пояснице. Путаясь в вязких ощущениях. Теряясь в контрастах между болью — укушенная шея болела, чёртов Деку огребёт в ответ, и не важно, что Кацуки первый начал! — и чувством скользящего соприкосновения ладони и обнажённой кожи. Ему действительно уже почти всё равно, пусть Деку себе хоть на уши эти долбанные перчатки натянет и делает вид, будто так и надо. Почти. Отступать он не собирался. Нет. Он не уступит Деку — даже в этом! Обойдётся! Хрена с два! Он не собирается терпеть эти мерзкие, будто искусственные, прикосновения, которые раздражают, отвращают, отвлекают!

Ладонь сорвалась с поясницы Деку, упёрлась ему в грудь.

— Да, твою мать! — прорычал Кацуки, отталкивая его от себя и крепко перехватывая его руку за запястье. — Бесит!

Бесит настолько, что Кацуки готов содрать их хоть зубами, если потребуется! Деку ведь  снова заартачится. Пусть просто захлопнется уже! И Кацуки, подцепив пальцами край перчатки, рывком потянул её вверх. Он понятия не имел, что ему это даст, чёртовы прикосновения не перестанут злить, обжигать, раздражать, даже если на руках Деку не будет перчаток. Но не похер ли? Он просто хотел почувствовать его руки. Горячие, а не ядовито-ледяные. И он не обязан отчитываться за свои желания даже перед собой! Не обязан пытаться быть логичным и думать сквозь пелену эмоций, до того спутанных, что хочется заставить Деку исчезнуть, избавить себя от этого нестерпимого, обжигающе-тянущего чувства, которое вот-вот просто разворотит грудную клетку, живот, всё тело; вспыхнет взрывом и нахер уничтожит. Сколько можно уже, это невыносимо!

Подпись автора

[хронология]

+2

30

[indent] Изуку никогда настолько не хватало воздуха. Никогда каждый вздох не давался с таким трудом, застревая где-то на пол пути, заполняя лёгкие не кислородом — чёртовой, невыносимой тяжестью горячей, от которой перед глазами темнело и голова шла кругом. Изуку никогда не было настолько невыносимо, тяжело, не физически, но мучительно больно. Изуку тренировался до ломоты в мышцах, до состояния, когда даже пальцем не можешь пошевелить после, но всё равно заставляешь, потому что — должен, потому что было упущено слишком много времени.

[indent] Изуку задыхается. И от этого хочется кричать, срывая голос, — переполняющих эмоций, ощущений было слишком много. Пространство вокруг сужалось и давило на него невыносимой тяжестью, ломало, дробило, не сбавляя натиска. Пространство вокруг сужалось до одного единственного — Бакуго Кацуки, который почему-то сейчас был под ним, которого, почему-то, Изуку целовал сам. Чужой запах дерёт горло, отравляет лёгкие, чужой запах, кажется, въедается в кожу — этого не выносит тоже. Не выносит, а потому кусает снова, у основания шеи, на сгибе плеча, оставляя ещё один яркий след, чёртово напоминание, не сдерживаясь и не выдерживая этого давления.

[indent] Изуку, наверное, грёбанный мазохист, потому что желание уступать Бакуго хоть в чём-либо, даже в том, что претило просто в мыслях, было сильнее неприятия, страха и болезненных ощущений, разрушающих. Изуку напряжён так, что, кажется, в любой момент сломается на самом деле, рассыплется трухой под чужими прикосновениями, плавящими кожу, загрязняющими её — сколько часов нужно провести под кипятком, чтобы смыть это чувство, уничтожить его? — плавящими рассудок и сбивающими ритм сердца слишком сильно. Как было неправильно, алогично, заставляло требовать больше.

[indent] Изуку сдержанно улыбается, встречая чужое бешенство, когда Бакуго его отталкивает — думает, что на этом всё закончится. Чувствует облегчение.

[indent] Изуку отчаянно, рефлекторно дёргает руку и забывает как дышать окончательно. Не он ли сам говорил, чтобы тот заставил? Но этого не должно было произойти, Бакуго должен был забыть об этом, выкинуть из головы. Бакуго должен был взбеситься и прогнать его вон, снова, угрожать расправой, если осмелится хотя бы попасться ему на глаза, осмелится заговорить с ним. Бакуго стягивает перчатку с руки, и Изуку кажется, что с него снимают кожу вместе с этим простым, но пугающим до ужаса жестом. Его ошпаривает кипятком, кидает в ледяную воду: тысячи, миллионы иголок впиваются, пробивают насквозь, рвут нервы.

[indent] Ладонь — в уродливых шрамах, старых и свежих, не успевших до конца затянуться. Пальцы — в таких же шрамах, но от мелких трещин: Изуку больших трудов стоило заставить себя мыть руки хоть немного реже, сдирать грязь мылом, антисептиками.

[indent] Это омерзительно так же, как омерзительно любое прикосновение. Это — повышенный риск заражения. Напоминание о том, кто он есть и почему с таким завидным упрямством не отступается, идёт вперёд, не позволит никогда проиграть себе кому бы то ни было. Особенно Бакуго.

[indent] Изуку не может унять липкого чувства страха под рёбрами. Не может унять жара и тяжести во всём теле, замирает и кривит губы: он ненавидит его, что есть силы ненавидит, каждой клеткой своего тела, до последней мысли. Потому что знает — этот жест не более чем упрямство. Потому что так было всегда. Потому что Бакуго Кацуки всё ещё — неправильный, искажённый; словно заноза в пальце, впившаяся слишком глубоко — вырезать вместе с кожей.

[indent] Изуку опускает плечи и сжимает пальцы в кулак, но заставляет себя не отводить взгляда.

[indent] — Не думаю, что эти прикосновения раздражать будут меньше, — говорит хрипло, но больше не пытается одёрнуть руку: нельзя, нельзя, он не может, только не перед ним. Он почти готов умолять, чтобы тот оставил его в покое, чтобы оставил хотя бы руки, не трогал, не обнажал, но прикусывает язык — лучше умереть, чем это. Он сам начал. Он хотел и причины тут неважны, важно, что тяжесть не проходит, жар не спадает — ему кажется, что ещё немного и он воспламенится, сгорит заживо. Изуку не хочет слышать его. Не хочет видеть его, не хочет видеть его реакции. Не находит ничего лучше, чем протянуть вторую руку и, захлёбываясь собственными оглушающими, раздирающими эмоциями, рывком потянуть к себе, надавив на затылок, ближе, едва не сталкиваясь зубами, — целуя. Отчаянным и надрывным требованием, не давая времени на раздумия и углубляя поцелуй тут же: уж лучше эти восемьдесят миллионов бактерий — уже больше, — чем так. Что угодно лучше, чем это. Лучше сгореть в огне снова, задохнуться и раствориться, будто под кислотой. Лучше, потому что это иррационально нравится, отвлекает и кружит голову уже не ужасом. Но отвлечься не получается. Он чувствует. Грязный воздух, как жжёт кожу, крепкие пальцы и собственное рухнувшее сердце в пятки.[nick]Midoriya Izuku[/nick][status]never give up[/status][icon]https://i.imgur.com/Y3Lzet3.png[/icon][fandom]Boku no Hero Academia[/fandom][lz]под ногами трещит фундамент, впереди пропасть, за спиной — битое стекло[/lz]

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+2


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [no where] » Пранк вышел из-под контроля [BNHA]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно