В последний день учебы в доме Бауэрсов разразился очередной, вполне привычный за все эти годы скандал. Магдалена, старшая дочь семейства, предпочитала, чтобы ее звали исключительно по сокращенному имени — Лена. Она прекрасно понимала, что они с отцом и братом — те, кого называют «реднеками». Деревенское быдло, не более. И, как и многие не слишком образованные люди, ее родители были утрировано религиозны. Отсюда и ее имя, которое ещё сильнее привязывало ее к собственному почти постыдному происхождению. Происхождению, что заставило ее жизнь закольцеваться в смеси мерзейших эмоций, напоминающих гнилой страх и жаркое отвращение, в лице их репутации в городе и отношений в собственной семье. Тех отношений, что регулярно раскрывались с одинаковых сторон в таких днях, как сегодняшний.

Ссора. Скандал с сорванными до хрипа голосами и битьем дешевой и без того растрескивавшейся посуды.

— Бери пример с сестры, обоссанный щенок, — холодно цедил отец, хотя но его глазам было видно, что внутри мужчины пылает жерло с чистой ненавистью. — Она добьётся чего-то. В отличие от тебя. Ты — жалкий трус. А я так хотел иметь сына, расстраивался, что первой родилась эта дырка. Но «эта дырка» оказалась хотя бы не дегенераткой.

Генри так трясло, что казалось, что он вот-вот заплачет. Он то и дело сжимал руки в кулаки и разжимал обратно. Взгляд был полон гневной пульсации, ноздри широко раздуты.

— Можете не вмешивать меня снова в это дерьмо? — прошипела Лена, стоявшая в углу кухни, массируя виски и чуть жмурясь от головной боли.

В последнее время ее мучила бессонница. Если девушка и спала, то ей постоянно снились расплывчатые тревожные сны. Все началось… Наверное, с пропажи Джорджи Денбро месяца полтора назад? Странно. Бауэрсы никогда не отличались эмпатией.

Генри был чистой воды социопатом, но до отвращения трусливым — отец прав на его счет. Но, тем не менее, его поведение всячески поощрялось. И нож ему, и возможность самому выбирать компанию. Тот и выбрал. Собрал вокруг таких же отбитых недоносков, каким был и сам.

— Ссал я на тебя, Магдалена, — огрызнулся брат.

На сестру гнать было куда проще, чем на пугающего отца.

И затем Генри, как ошпаренный, вылетел из дома. Небось, побежал искать своих недоделанных дружков, чтобы вместе унижать весь остальной город. Любого, кто не может себя защитить. Любого, кто слабее физически и, тем более, сильнее морально.

Лена шумно выдохнула и закатила глаза, собираясь уйти, но тут папаша положил свою тяжелую шершавую ладонь на ее плечо. От брата постоянно несло потом и фруктовой жвачкой, а от отца-копа — дешевым пивом.

— Задержись.

Это приказ.

— Чего тебе?

А это — усталость и раздражение.

— Ты как со мной разговариваешь?

А вот это — злость за неповиновение.

— Жду сегодня на ужин что-то нормальное. Руки из жопы. Не стряпня, а помои.

И с этими словами старший Бауэрс просто ушел в гостиную — пить пиво, жрать полутухлую соленую рыбу и смотреть матч по дряхлому телевизору с помехами.

И это он называет надеждой семьи? Дочь с отличными отметками, которую все равно жаждет видеть кухаркой и не выпускать из этого ада, держа поближе к себе, словно на поводке?

Хер ему, а не ужин.

И с этой мыслью, хмыкнув самой себе под нос, Лена отправилась в магазин, собрав в кучку мятые купюры, до этого брошенные отцом на стол. Купит она, конечно же, что-то себе. А для дома возьмет бургеров с пережаренными в дешевом масле котлетами в забегаловке на обратном пути.

И вот теперь девушка стояла перед полками с косметикой, уставившись на них так, словно в том есть смысл, хотя явно понимала, что нет его там. Но тут с ней кто-то заговорил. Бауэрс тут же обернулась на мелодичный мужской голос. Слишком мягкий тон для их города.

Перед ней стоял молодой парень. Слишком молодой, чтобы принять за совершеннолетнего, но достаточно крепкий, чтобы сойти за студента. И главное — сразу видно, что мулат.

Ой как нехорошо тебе будет в этом городе. Приятное, открытое лицо. Это место замарает тебя.

— Да я вроде знаю, что мне нужно, — горько усмехнулась Лена. — Вот только была бы уверена, что оно, действительно, нужно.

Поразительная честность слегка охрипшего от курения голоса.

Такие люди, как этот парень, могли вдохновлять. Могли заставлять улыбаться, вот только Лене улыбаться совершенно не хотелось. Она знала ту изнанку жизни, которую, вероятно, ещё не знал он. Ту, с которой он обязательно познакомится в этом городе, в этом кишащем злобой захолустье. Так чему тут радоваться? Она представляет, что его ждёт. В частности — в лице ее собственной семьи.

А стоило бы ему узнать об этом, он бы прекратил с ней общаться, как и все прочие до него.

Наверное, он тот самый новенький, про которого говорили в школе. Все знали, что совсем недавно в Дерри приехала семья. И что их сын присоединится к выпускному классу старшей школы осенью. Тогда-то он все точно узнает. А, скорее всего, и раньше.

Из-за репутации брата Магдалену принимали за такую же. И перед ними она пыталась отмыться от фамилии Бауэрсов. А кто не принимал, тот пытался нагнуть дочку копа и сестричку психопата, и тогда уже девушке приходилось прикрываться вечным: «отец и брат обо всем узнают, вы представляете, что будет?».

Или даже: «мне позвать их прямо сейчас?».

Люди сбегали в страхе с выражением полного омерзения на лицах впридачу.

И пока этот новенький любезничал с Леной у полок с косметическими средствами в аптеке, в ее голове уже всплыла картинка, в которой он смотрит на нее так же.

А он, тем временем, уже протягивал ей монету на ладони. Замявшись, Бауэрс все же взяла новенький цент, отметив про себя теплоту рук парня.

Теперь она уставилась на блеск монетки в своих пальцах и лишь потом услышала его второй вопрос.

— У нас тут почти ничего иного не бывает, — девушка кивнула на те шампуни, что сиротливо приютились на одной из полок. — Но я бы посоветовала вот этот. Особенно пойдет, если у твоей мамы светлые волосы. Он с ромашкой.

Свежее лицо в таком городке всегда привлекает внимание. Особенно, когда оно такое симпатичное. Особенно, когда знакомство с таким помогло бы яро выразить протест против семьи. Но разве может Бауэрс потакать таким эгоистичным желаниям? Тогда она не будет отличаться ни от брата, ни от отца.

Тем не менее, Лена мялась и не решалась попрощаться и уйти.

Не решалась.

Взгляд упал на блеснувшую в свете белых аптечных ламп монетку, успевшую нагреться в руках. Девушка умело подбросила ее вверх и так же умело поймала. Решка. Но она ведь всегда загадывает решку. Потому, что та — вторая. Всегда. Такая же неудачница.

И это был тот ответ, который ей был нужен.

— Ты же новенький? Меня зовут Лена. Уже успел освоиться в городе?

— Прости, если это прозвучало некорректно, — тут же спохватилась девушка, едва не замахав руками. — Я не из таких людей.

Я не похожа на свою семью.

— Ляпнула, не подумав. Просто сама пользуюсь именно этим шампунем для более золотистого оттенка, и…

Тут же Лена осеклась, осознав, что едва не сказала парню, что считает его красивым, и что она совершенно против расистских убеждений. Аж едва не раскраснелась.

Что это с тобой, Бауэрс?

Но после его следующих слов она облегченно выдохнула. Тихо-тихо, чтобы юноша не заметил.

— Да, я иду в выпускной и больше всего на свете хочу потом сбежать отсюда. Если вообще выйдет.

И тут он приглашает ее с собой в кино, и Лена даже забывает о том, что мама пришла сюда за покупками. Она просто следует за ним на кассу, ожидая, пока новенький оплатит товары из своего списка. Аптекарь, как и всегда, косится на нее, едва ли не облизываясь. Мерзкий педофил. Хоть бы что, но этот урод подкатывает даже к совсем молоденьким девочкам.

— А на что хочешь сходить? И… Как тебя зовут?

Он ведь так ей и не представился.