Нина не особенно испугалась — попадала в передряги и похуже. К тому же, кажется, эти парни приняли ее за простую глупенькую дамочку-гриша, которая не может сделать ничего, если ее держат за руки. Ха! Не на ту напали.

Но прямо сейчас действовать глупо. Нужно убедиться в том, что Каз нашел все необходимое. Что у них обоих есть пути отхода. Босс не так прост, как думают эти недоумки. Нина следит за ним, когда тот выходит в коридор и медленно опускает сумку на пол. Она старается не шевелиться, чтобы ее не схватили крепче, а вовсе потеряли бдительность. И вот — Бреккер швыряет в адвоката сверток, сооруженный Уайленом, и отдает ей команду.

Сейчас.

Зенек с силой толкает каблуком держащего ее мужлана в пах и вырывается из его хватки. Сверток взрывается, на мгновение ослепляя ярким светом, и Нина хватается за протянутую Казом руку, даже не раздумывая.

— Подожди, — чуть запыхавшись, просит сердцебитка.

Она проворно оборачивается и парой жестов высасывает весь воздух из легких их преследователей, дезориентируя их ещё сильнее, и затем и вовсе отправляет их в отруб, устраивая скачок давления.

Все мужчины валятся друг на друга бесформенной кучей, их глаза закатываются. Они поднимутся через какое-то время, но их ждут очень неприятные головокружение и тошнота.

И вот — девушка вновь хватается за руку Бреккера, и вместе они выскакивают на улицу. Бегут пару кварталов через узкие переулки, чтобы не привлекать внимание толпы, и уже тормозят лишь тогда, когда преодолевают мост и оказываются на другой стороне канала.

— Хитрый, черт возьми, ход, — запыхавшись, сетует Нина. — Привести другого сердцебита.

Ей неприятна мысль, что Каз может решить, что она так же бесполезна, как и Инеж.

— Но ход со взрывчаткой ещё лучше, — и все же она улыбается, а затем смотрит в толпу, вглядываясь в людские фигуры. — Погони нет. Они проваляются какое-то время в отключке.

Теперь все ее внимание вновь приковано к Казу. Зенек смотрит четко ему в глаза.

— Мне жаль, что я налажала. Но.. Спасибо, что не бросил там.

— Вот оно, — Нина заливисто рассмеялась. — Похвала от Каза Бреккера.

Она ничуть не обиделась на это «но можно сделать лучше». Зенек успела достаточно изучить и понять Каза, чтобы осознавать — это как раз настоящая похвала.

— Хм, а мне нравится, — она с усмешкой закивала. — Будь у меня такие туфли сейчас, я бы не просто лягнула этого человека, а натурально оставила бы его без возможности размножаться.

Сама сердцебитка даже и не задумалась о том, что скоро их маленькое приключение будет окончено. Как только Пекка Роллинс будет свергнут, Врата Ада выйдут из-под его власти, и тогда Нина воссоединится с Матиасом. Не это ли ее главная цель?

Цель, про которую в это самое мгновение забыла.

— Завтрак, — с улыбкой кивнула девушка. — Наконец-то.

Спустя какое-то время они уже сидели в таверне, и миловидная официантка поставила перед Зенек тарелку с ароматными свежеиспеченными вафлями и щедрым количеством жареного бекона. Мгновение — и рядом появилась кружка равкианского кваса. Сделав глоток, Нина закатила глаза от удовольствия.

— Знаешь, есть после прилива адреналина особенно приятно.

Однако, Бреккер, не смотря на удачную вылазку без каких-либо потерь, выглядел мрачнее тучи. Сердцебитка тут же обратила на это внимание и подозрительно сощурилась. Прожевав кусочек вафли, она спросила:

— Что такое? Что-то не так?

И чуть поразмыслив:

— Это все ещё из-за Инеж?

Почему-то теперь одна мысль о Гафа начинала сильно злить Нину.

— Жестоко, — согласилась Нина и отправила в рот кусочек бекона.

Каз говорил с ней, и она это ценила. Внезапно сердцебитка поймала себя на мысли, что рада, что сидит здесь с Бреккером. Не с Джеспером или Инеж, а именно с ним. Безумие, правда? Она не так давно пришла в команду и пока что чувствовала невидимую стену между собой и другими Воронами. А с боссом она говорила наиболее открыто. И что важно — он отвечал ей. В своей манере. И это было даже лучше. Так он говорил о себе ещё больше, даже сам того не подозревая. Хотя Зенек и не собиралась использовать эту информацию против него. Ни в коем случае.

— Я не особенно знала любовь в своей жизни. Я такая же сирота, как и остальные. Росла в Керамзине. Это приют в Равке. Там все было хорошо, пока не появился один мелкий уродец, решивший задирать меня. А я как раз открыла в себе способности гриша. Сказать, что я заставила засранцев поплатиться — это ничего не сказать.

Нина рассмеялась. Эти воспоминания не были ни приятными, ни горькими. Они были никакими. Абсолютно бесцветными.

— Потом я попала на обучение в Малый дворец, присягнула Равке. Просто потому, что так было надо, а не потому, что хотела. Я многому научилась там, но не чувствовала себя дома. Я вообще нигде не чувствовала себя дома. Предпочитала работать так, как мне самой будет лучше и выгоднее.

И только потом она поняла, что слишком заговорилась о прошлом, ненамеренно уйдя от вопроса.

— Ой, ты же не об этом спрашивал, — она смешливо хмыкнула. — Но, по сути, это просто развёрнутый ответ на твой вопрос. Я никому не принадлежала и не хотела принадлежать, пока не встретила Матиаса. Обстоятельства были… мягко говоря, не самыми радужными. Он — тренированный во фьерданском дворце дрюскелль, а я в их понимании — достойная смерти ведьма. Но мы с ним… Смогли друг друга переубедить, когда поневоле прошли вместе через ад.

Ещё глоток кваса.

— Любовь не должна вызывать опустошение. Она должна дарить надежду. Твой любимый должен принимать тебя таким, какой ты есть. Мы с Матиасом именно это и сделали. Все изменилось тогда, когда меня нашли гриши Киригана. Они бы убили Матиаса, ведь знали, кто он такой и откуда. Мне пришлось сделать то, что я сделала. Из-за меня он во Вратах Ада. У меня был выбор — отправить его на казнь или в тюрьму. Должно быть, он ненавидит меня теперь. Не было ни дня, когда бы я не думала о том, через что ему приходится проходить там из-за меня, но…

Нина внезапно осеклась. Она хотела чисто механически продолжить: «но я верю, что он поймёт меня, когда узнает правду, и что мы будем жить долго и счастливо». Но вдруг поняла, что уже не совсем уверена, что верит в это. Потому что кое в чем она сейчас Казу солгала. Теперь у нее появились дни, когда она забывает о Матиасе. Появились моменты, когда она абсолютно неосознанно планирует будущее без него. Будущее с Воронами.

Она сама не осознала, что просто зависла. Замолчала и уставилась в свою кружку кваса. Вдруг Зенек нахмурилась и подняла взгляд на Бреккера.

— Я не прощу себе, если с ним там что-то случится. Но у меня есть смутное чувство, что…

Что?

— Впрочем, неважно. Наверное, я тебе уже все мозги вынесла историей своей тяжкой жизни.

Нина перевела всю в шутку и вновь налегла на квас.

Отлипнув от кружки с квасом, Нина проникновенно взглянула Казу в глаза. Внезапно ей захотелось взять его за руку, чтобы убедить в том, что он не прав. Но она не стала этого делать. Не потому, что сама сомневалась, а потому, что решила, что Бреккеру было бы неприятно ее прикосновение.

Он бы хотел, чтобы это сделала Инеж. Зенек это знает. И каким-то странным образом всего за пару дней более близкого общения с Казом она почти возненавидела сулийку. Перестала видеть в ней потенциальную подругу и хорошего человека вовсе. Ведь хороший человек никогда не станет плевать в лицо тому, кого любит. Нина ощущала, что Гафа что-то испытывает к Бреккеру. Но что же тогда ей мешало с ним быть? Неужели исключительная вера в собственную святость?

Тем временем, сам Каз уже сменил тему разговора. Начал расспрашивать сердцебитку о ее знаниях и возможностях.

— Подожди, — вдруг все же попросила она.

И замялась. На пару мгновений. А потом…

— Я могу взять тебя за руку?

Нина протянула свою руку и положила на стол ладонью кверху.

— Я о тебе пекусь, Бреккер. Не надо думать, что ты один. Я пообещала тебе помочь всем тем, чем я смогу, и я это сделаю. Вне зависимости от нашего… договора.

Она была абсолютно искренна. Не знала, поверит ли ей Каз, потому постаралась выразить все в своем нежном взгляде. Он не заслуживает всего того, что есть в его жизни. Жаль, что он не сердцебит, чтобы проверить ее слова на прочность.

— А языки… — привычно бойко продолжила Зенек. — Я говорю на них всех. Шуханский, керчийский, каэльский, сулийский, фьерданский. Конечно, мой родной равкианский. И даже немного земенский. Всему этому обучали в Малом дворце и Второй Армии. Я могу притвориться кем захочешь, Вафелька.

Она задорно подмигнула ему.

Она не собирается на него давить. Если он захочет отказаться, Нина не обидится. Она захотела взять Каза за руку, чтобы выразить свою поддержку, а не чтобы испытать или что-то вроде того. На всякий случай — она начеку. Если что-то пойдет не так — она обратиться к своим способностям гриша.

Бреккер спрашивает, зачем она это делает.

— Потому что…

Какой-то рваный выдох.

Нина хотела бы сказать, что потому, что хотела бы защитить его истерзанную душу от всяких падальщиков, способных причинить ему боль. Но решает, что, может, это могло бы оскорбить парня. Кто захочет принимать защиту от девушки?

— Ты мне дорог.

Когда он несмело и очень медленно вкладывает свою руку в ее, Зенек почти не шевелится. Понимает, насколько этот момент хрупок. Она не принимается сжимать его пальцы или что-то в этом роде. Надо дать ему привыкнуть хотя бы к такому.

Ей бы следить за его дыханием и сердцем, но отчего-то Нина отчаянно не может угомонить свои.

Каз принимается высказывать новый план, и на губах Нины расцветает искренняя, светлая улыбка. Она была готова в любой момент прибегать к Малой Науке, но внезапно Бреккер справился сам. Просто доверился ей. И вновь стал обычным собой — воистину гениальным вором.

Сама же сердцебитка ловит себя на мысли, что, наверное, в ее жизни нет ничего более ценного, чем доверие Каза. Такое нельзя купить.

— Я просто обожаю театр, — все так же она улыбается. — Так что сыграю любую роль, какую пожелаешь.

И тут у нее появляется ещё одна идея.

— Я какое-то время практиковалась в навыках портной. Получается неплохо. Я могу замаскировать тебя. Прикинемся богатой парой. Так сможем действовать быстрее, заметить больше деталей и быть друг у друга на подхвате.

Они сидели за этим столом в таверне, держась за руки, и заговорчески планируя ограбление так, словно иного мира и вовсе не существовало. По крайней мере, Нине казалось именно так.

Нина все больше укреплялась в одном своем решении и сомневалась в другом. Она была уверена, что хочет остаться с Воронами в Кеттердаме. Но что на это скажет Матиас? Вряд ли ему захочется оставаться в такой близости от Врат Ада, но с другой стороны… Куда им ещё идти? В Равку нельзя — для них Зенек является дезертиром из Второй Армии. Вариант с Фьердой она даже не рассматривает. Не желает находиться на блюдечке у дрюскеллей, постоянно мерзнуть и носить кожу и меха. Керчия ей по душе. Она любила здешнюю моду, ей понравились улицы Кеттердама, что бы они в себе не скрывали. И главное — она понимала, что отчаянно жаждет того, чтобы в ее жизни оставался Каз Бреккер. С другой же стороны…

Нет. Так нельзя. Нина сильно виновата перед Матиасом. Она обязана потащить его из тюрьмы пусть даже ценой собственной жизни, но… Когда она в последний раз по нему скучала? За такой короткий срок его образ начинал стираться из ее памяти. И сердцебитка ненавидела себя за это. Ненавидела за сомнения. За то, что теперь чаще думает о том, что хотела бы снова коснуться Бреккера, чем о том, как дела у фьерданца. Это просто бесчеловечно с ее стороны. Тем более, что Каз и сам любит другого человека.

Нет. Все должно оставаться, как есть. Нина вытащит Матиаса и, увидев его лицо, сразу же вспомнит все то, что чувствовала. Точно. Так и должно быть.

Осталась пара рывков до того, как они разберутся с Пеккой Роллинсом. Сегодня они с Казом должны пойти на дело. Тогда у них будет достаточно ресурсов для того, чтобы дать ублюдку отпор. А до этого Зенек воспользуется советом, данным ей не так давно Бреккером. Он посоветовал обратиться к одному из охранников Врат Ада, который не работает на Пекку и может помочь сердцебитке увидеть Матиаса.

Она сходит к нему завтра же. А сегодня.. Сегодня у них задание.

Нина рассмеялась, когда Джаспер спросил про кудрявые волосы для Каза, и тот возмутился.

— Не лезь под руку, — шикнула она на земенца.

И как раз в момент последних приготовлений в комнату как и всегда беззвучно проникла Инеж. Она окинула присутствующих хмурым взглядом и сняла с головы капюшон.

— Что здесь происходит?

— Волшебство, — восхищенно проговорил Джаспер, не сводя взгляда с работы Нины.

— Мне теперь никто ничего не говорит, да? — сулийка чаще задышала и решительно ступила вперед.

Сердцебитка промолчала. Просто буквально на секунду кинула в ее сторону полный безразличия взгляд. Кто бы знал, каких сил ей стоило это сделать.

Дело далось им легко. Нина решила изобразить фьерданский акцент, поскольку Равка, укрепив свои позиции с помощью Каньона, теперь находилась не в лучших отношениях с Керчией. Лучше перестраховаться и изобразить из себя кого-то из более дружественной страны. Она была дружелюбна в общении с купцом, проявляя почти что истинное восхищение принадлежащими ему картинами. Не забывала вставлять отдельные фразы на фьерданском и восхвалять Джеля, оглядывая ценности. В глазах этого мужчины она — избалованная ценительница искусства из дворянского рода.

Все прошло как по маслу. Уайлен устроил небольшой саботаж, отвлекая купца и его людей и вынуждая его оставить Каза и Нину одних со всеми драгоценностями, что он притащил им на «продажу». Мужчина разбирался со взрывом на своей кухне, а когда вернулся, не обнаружил ни своих таинственных покупателей, ни ценностей.

К тому моменту, когда команда вернулась на кладбище Черной Вуали, даже ещё на наступили сумерки. Уайлен был отпущен к Джасперу, а Инеж в лачуге, что они использовали в качестве укрытия, не оказалось вовсе. Опять. Но Зенек это даже радовало.

Теперь Нина вновь колдовала над Бреккером, но уже для того, чтобы вернуть ему прежний вид.

— Ты хорошо смотришься в этой роли, — усмехнулась она. — Но обычный и настоящий ты нравишься мне больше.

Куда больше.

Эта внезапная мысль заставила ее руку едва заметно дёрнуться. Но она все равно уже закончила свою работу. Теперь перед ней сидел привычный хмурый Каз.

— Готово.

Сердцебитка вновь улыбнулась, но теперь как-то натянуто. Ей было сложно принять свою глубокую привязанность к Бреккеру. Словно она этим предавала Матиаса во второй раз. Хотя это так и было.

— Мне.. идти?

Да, лучше бы тебе, Нина, уйти.

— Или мы поужинаем?

Если тебе так не хочется есть в одиночестве, то предложи это Джасперу и Уайлену — ругала она себя. Но правда состояла в том, что ей просто хотелось остаться в компании Бреккера. А аппетит, на удивление, даже пропал, сменившись гнусным чувством вины и обреченности.

Каз соглашается с ней поужинать, и Нина кивает. Чувство вины перед Матиасом нависает над ней коршуном, готовым выклевать остатки ее разума. Но, может, так будет и проще? Вряд ли фьерданец простит ее. Она освободит его, и он сможет вернуться на родину. А она…

— Правда? — с улыбкой спросила Зенек. — Тогда я сейчас все принесу.

Она удаляется на пару мгновений и возвращается с едой и напитками, возвращаясь и расставляя все на столе. Джаспер по пути вновь глянул на нее с озорным подозрением, но девушка того даже не заметила, занятая своими мыслями.

От нее не укрылось то, как Бреккер содрогнулся прямо перед тем, как она села напротив. Он снова думает о чем-то дурном? Об Инеж?

Вообще-то талант сердцебитки позволил бы ей постараться прощупать его эмоции по отношению к себе. Да, эта мысль крайне соблазнительна. Но, недолго подумав, Нина решила этого не делать. Ей не хотелось пропускать через себя его любовь к Инеж. Конечно, если ему станет плохо, она воспользуется своими способностями и поможет ему, но сейчас все хорошо. Нечего теребить саму себя лишний раз. Причинять себе боль. Будто ее и так мало.

Бреккер просит ее что-нибудь рассказать. Зенек проморгалась, силясь сбить с себя наваждение.

— Я собираюсь пойти завтра во Врата Ада, — ответила она, впервые не испытывая желания и прикоснуться к еде. — Поговорить с тем охранником, про которого ты мне рассказывал. Я должна увидеть Матиаса.

Я должна убедиться, что с ним все хорошо.

И хоть Зенек и старалась не касаться эмоций Каза, она почувствовала, как глухо стучит его сердце. Именно на его сердцебиение она настроена сильнее всего из всех Воронов, присутствующих в доме.

— У тебя все хорошо?

Наверное, своими разговорами о Матиасе она ковыряет его раны, связанные с Инеж. Больше так делать не стоит.

Вспомнилась их утренняя ссора перед тем, как они ушли на дело.

— Хочешь… Хочешь, я поговорю с ней?

И без уточнения было ясно, что Нина говорит о сулийке.

«Я люблю» — едва не возразила Нина на слова Каза, одернув себя в последний момент. Но что-то все-таки вырвалось из ее уст.

— Я так не думаю, Каз. Я думаю, что ты заслуживаешь всего на свете.

А затем Бреккер говорит о Матиасе, о том, что вызволит его. Зенек слушает его с замиранием собственного сердца, а затем чувствует, как ему становится плохо. И пусть парень сидит так, словно ничего не происходит, сердцебитку не обмануть. Едва заметив его бледность и почувствовав его боль, она взволнованно подскакивает со своего места и вмиг оказывается рядом. Уже привычные жесты. Успокаиваем сердце, расширяем легкие.

Что, интересно, его так взволновало?

— Все в порядке?

Разве что одним глазком…

Нина смотрит Бреккеру в глаза, силясь понять, что он чувствует. Она тут же натыкается на поток абсолютной безысходности и жуткой боли. Может, это.. Это все из-за Инеж, да? Или есть крохотная вероятность, что…

Так больше не может продолжаться. Да, завтра она пойдет навестить Матиаса, но это исключительно для того, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Они разберутся, они освободят его. Нина освободит его. В том числе — от себя. Пора вернуть Матиаса домой, на его родину. Зенек же четко решила, что останется здесь. В Кеттердаме. В Воронах.

Скоро со всем будет покончено. С этим бесконечным чувством вины. И тогда сердцебитка уже подумает, что делать дальше с остальными своими чувствами. Если есть хоть шанс на взаимность, то она будет бороться. Да и вообще… Она и без того обещала остаться подле Каза, чтобы облегчить его состояние.

А пока… Пока стоит на этом и сосредоточиться. Что она и делает. Продолжает стоять рядом и успокаивать Бреккера своими силами. Останавливается лишь тогда, когда его сердце становится способно биться ровно самостоятельно.

— Я думаю, что… Я пойду спать. Завтра трудный день. Но, если что, зови меня. Как и всегда.

Сейчас у нее даже улыбка облегченная. Потому что Нина наконец разрешила свой внутренний конфликт.

Глухая, тупая боль расползается по венам, подобно смертоносному токсину. Но, к сожалению, по-настоящему к погибели она не приведет. Чувство вины больше не было простым сомнением, теперь оно вопило в ее ушах так, что дрожали барабанные перепонки. Хотелось разом сжечь все вокруг, но, к несчастью, Нина — не инферна, чтобы позволить себе подобным образом выплеснуть эмоции. Как сердцебитка, она могла бы лишь устроить парочку сердечных приступов окружающим ее людям, но какой в этом толк?

Зенек так и стояла на месте абсолютно неподвижно после слов, что слетели с губ охранника. Казалось, что она смотрит на ринг, но на деле ее взгляд был замутнен. Вокруг кричали собравшиеся посмотреть на новый бой во Вратах Ада, но и их голоса звучали как из-под толщи воды. На арену вышли двое заключенных, готовых сразиться в смертельной схватке. Нина представляла себе — каково было Матиасу умирать здесь? Было ли много крови? Как долго это происходило? Страдал ли он?

Что-то в том, как друг друга дубасят и фактически рвут на кусочки эти двое перед ее взором, подсказывало, что да.

Возможность соображать вернулась к ней не сразу. Лишь спустя какое-то время сердцебитка смогла оторвать ноги от пола и покинуть тюрьму. Хуже всего было даже не то, что Матиас погиб. А то, что она дважды его предала. Первый раз — заточив здесь. И второй раз — когда решила отказаться от него в пользу своих новых чувств.

В город девушка вернулась тоже не сразу. Нине не хотелось впадать в истерики прямо на улицах Кеттердама, а то, что именно такую реакцию ей и стоит от себя ожидать, было очевидно. Она не знает, как долго она задыхалась, проливая потоки слез, и приходила в себя. Только придя в более-менее стабильное состояние, впав в спасительный ступор, Нина смогла вернуться на кладбище, а там — и на «базу» Воронов.

Ей не хотелось привлекать внимание, потому Зенек и поспешила сразу к себе в комнату. Однако, кажется, кое-кто все же что-то заметил и заподозрил.

Она сидела на кровати, пялясь в стену пустым взглядом, когда Бреккер вошел и спросил, что случилось.

Какое-то время Нина молчала, будучи не в силах обречь в слова свои мысли. Казалось, что, если она не произносит это вслух, то этого и не произошло вовсе. Но, к превеликому сожалению, от правды не убежать, как бы ты ни старался.

— Его больше нет, — ее обычно веселый голос с высокими интонациями сейчас прозвучал пугающе низко и хрипло.

В горле пересохло после долгого плача. Тон казался совершенно не скорбящим, а, скорее, безразличным и пустым. Словно ее дух был сломлен. Хотя, наверное, так и было. Девушка даже не отвела взгляда от стены, говоря все это.

— Бои в тюрьме, — пояснила она. — Матиас их не пережил.

Как теперь Нина сможет когда-либо позволить себе быть счастливой, если она — та, что загубила жизнь хорошего и чистого человека?

Губы ее сами по себе дрогнули в кривой ухмылке, когда Каз сказал, что Матиасу на том свете будет лучше. Взгляд ее так и оставался устремленным в стену, почти не выражая никаких эмоций. «Не печалься о мертвых». Так сказал Бреккер. Но могла ли Нина послушаться этого совета?

— Не одна, — эхом повторила Зенек, а затем все же посмотрела на парня. — А заслуживаю ли я быть не одна?

Он предлагал ей свою помощь. Но, действительно, есть ли смысл ее принимать? И дело было совсем не в Казе. Дело было в ней самой и ее чувствах к нему, что теперь ощущались и виделись ей настоящей подлостью.

— Он попал в тюрьму из-за меня. Именно я навлекла на него беду. Возможно, Матиас был прав, называя меня ведьмой, потому что если бы не я, то он был бы сейчас жив. Я не могу перестать думать о том, как именно он умер. Один, в чертовой тюрьме, без друзей и союзников. Его смерть стала простой потехой для таких, как Пекка Роллинс. Они безжалостно смотрели и смеялись, пока он испускал дух. Словно он был ничем.

Но хуже всего не это, правда, Нина?

— Его жизнь и так подвергалась опасности, когда он был дрюскеллем. Но если бы он умер на задании, это было бы другое. А теперь… Я даже не знаю, что они сделали с его трупом. Я была обязана помочь ему даже ценой своей жизни. Потому что в свое время, если бы не он, то и я была бы мертва. Не говорила бы с тобой сейчас. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на его вызволении, я…

Вина напоминала колючую проволоку, все сильнее и сильнее обвивавшую и стягивающую горло.

— Вместо этого я позволила себе чувствовать себя счастливой, пока он там страдал. Святые, вполне возможно, что он умирал в луже собственной крови в тот самый момент, пока я тут беззаботно смеялась.

Пока я влюблялась в другого.

Нина снова отводит взгляд в сторону. Отрешенно пялится на кривую трещину в стене.

Не страдать, а действовать. Но разве она может? Раньше у нее была цель — она была обязана спасти жизнь Матиаса. И она с треском провалилась. В какую же сторону ей действовать теперь?

Но Зенек не озвучивает этот вопрос вслух. Просто не может. Ей кажется, что каждый ее вдох, каждое произнесенное слово — издевательство над ней самой, над Матиасом. Пока она тут чувствует все, что чувствовать не должна, этот парень уже не сможет почувствовать ничего. Никогда.

Внутри что-то дергается, как струна, отзываясь вибрацией по всему телу, когда Каз говорит, что хотел бы, чтобы она была счастлива. Особенно ей мерзко оттого, что ничего не дернулось тогда, когда он сказал, что того бы хотел бы покойный фьерданец.

Уж лучше бы Нина любила Матиаса до последнего и сейчас бы просто скорбела. Но ведь дело же не в этом. Вся шутка заключается в том, что она забыла его. И чувство вины было гораздо более тяжким грузом, чем простая скорбь.

Казалось бы, что сейчас ничего не сможет вырвать сердцебитку из болезненного оцепенения, напоминающего транс. Но кое-что происходит и моментально отвлекает ее от созерцания трещин на стенах.

Бреккер говорит отрывисто, протягивает ей руку и начинает задыхаться, тут же вынуждая девушку воззвать к своим силам. Нина прекрасно слышала его слова, от которых ее собственные легкие словно наполнились грязной водой, болотной жижей и зловонной тиной. Альвеолы жгло как по цепочке. Но в первую очередь ей нужно помочь ему, и потом уже можно будет думать о себе.

Крепко держа его пальцы в своих, она делает те же привычные и отточенные до идеала жесты, заставляющие сердце Каза заработать в здоровом темпе, а легкие — разжаться и раскрыться.

Лишь убедившись, что с Бреккером все нормально, Зенек нерешительно отвечает ему:

— Наверное, мне было бы правильно уйти. Вернуться в Равку, например. Снова стать бесчувственным и безвольным солдатом Второй армии, чтобы они распоряжались моей жизнью или смертью. Но…

Ну почему, почему она не может угомонить свое собственное сердце?

— Но я этого не хочу. Не хочу никуда уходить, и от этого чувствую себя ещё хуже. Словно я какая-то подлая предательница. Но правда в том, что… Я хотела бы всегда оставаться в Воронах.

Отрывистый выдох, короткий вдох.

— Нет, даже не так. Я хотела бы всегда оставаться с тобой. И я решила это ещё до того, как узнала о смерти Матиаса. В мой план входило освободить его и помочь вернуться домой, во Фьерду. А я бы осталась здесь, потому что…

Она сжимает его пальцы чуть крепче. Опускает глаза. Словно от стыда. Ее не назовёшь особенно верующей, но есть ли доля правды в том, что мертвые могут наблюдать за живыми?

— Потому что я никогда тебя не брошу.

Разговор был серьезным, однако вопрос Каза все равно заставил Нину улыбнуться, переведя на него взгляд. Впервые за весь этот чертов день. И улыбнулась она совсем не насмешливо, а скорее с немым вопросом: «догадался, да?».

— Ну точно я тут не из-за этих голубков или этой мисс-я-сама-святость.

Ясно, что под голубками Зенек подразумевает Джаспера и Уайлена. Про Инеж — тем более очевидно.

Нина произнесла это с привычной легкой иронией, но затем все же вернула себе серьезное выражение лица. В конце концов, Бреккер явно ожидает и ответа тоже серьёзного.

— Да, из-за тебя, Каз. И да. Я что-то чувствую.

Сердцебитка глубоко вздыхает, чуть задумчиво проводя пальцем по коже перчатки парня. Ее рука все ещё держит его руку.

Наверное, стоит уточнить. И она уточняет.

— Мне потому плохо из-за смерти Матиаса, что я в ней повинна. А не потому, что я до сих пор его люблю. Наверное, это делает меня просто кошмарным человеком. Ведь я вмиг забыла его. Его лицо. И то, что он делал для меня. Забыла потому, что мои мысли занял другой человек. И это ты, Каз.

Эти слова очень легко слетели с ее губ, словно вовсе не имели никаких препятствий. Наверное, теперь это так и было. В какой-то мере смерть Матиаса освободила Нину. Избавила ее от чувства долга, хотя вместо этого и нагрузила чувством вины. Однако, реакция Бреккера на все слова, сказанные ею ранее, очень красноречиво показала сердцебитке, что ее чувства к нему взаимны. Он сам может сколь угодно увиливать, задавать вопросы витиевато, но со своим сердцебиением ни очень человек совладать не сможет. Оно выдало его с головой.

Но, там не менее, ещё кое-что спросит Зенек находит важным. Она смотрит Казу в глаза спокойно и чуть устало. Стресс сегодняшнего дня сказался на девушке очень сильно, и то было понятно. Заплаканные ранее глаза слегка припухли. Но, тем не менее, сейчас Нина вдруг почувствовала себя спокойно. Словно и у Бреккера были какие-то силы, способные повлиять на нее, ее восприятие, ее эмоции. Ее сердце.

И с этим же самым спокойствием она и задаёт свой вопрос:

— А как же Инеж?

— Потому что, — Нина спокойно пожимает плечами.

А как объяснить процесс влюблённости? Нет, как гриш, обучавшийся в Малом дворце бок о бок с субстанциалами, она, конечно, может рассказать все в мельчайших подробностях вплоть до химических связей в мозгу, но вряд ли Каз спрашивает об этом.

— Мы не выбираем, кого любить, когда и за что. Мне просто нравишься… ты.

И она вновь пожимает плечами.

А когда Бреккер отвечает на ее вопрос про Инеж, наступает ее очередь смотреть на него в упор. Правда, в ее взгляде нет никакого напряжения. Мышцы ее лица расслабленны. От нее словно веет странным спокойствием. Даже постыдным, учитывая то, что она должна горевать по Матиасу, а вместо этого раскрывает свои чувства другому человеку.

— Сомневаюсь, что любовь может быть ошибкой.

Ее рука все ещё вложена в его руку, и теперь Нина чуть шевелит ею, постепенно и очень-очень медленно переплетая свои пальцы с его. Она словно прощупывает, проверяет границы дозволенного. Она ни в чем не собирается давить на Каза. Пусть все развивается в своем темпе, удобном каждому из них. В конце концов, ей и самой ещё предстоит побороть чувство вины перед покойным фьерданцем.

Зенек не смущают ни его перчатки, ни тяжелый нрав. Она не собирается переделывать его. Ведь тогда это уже будет не тот Бреккер, которого она полюбила, верно? Она уважает его границы и считается с его травами, с которыми ей ещё предстоит познакомиться, если он рано или поздно решится довериться ей без остатка. Когда-нибудь барьеры и препятствия между ними исчезнут. Но это должно быть решение Каза, а не ее требование.

Это было бы даже мило. Узнавать друг друга постепенно, как нормальные молодые люди с нормальными жизнями, а не теми, что у них есть. Не бросаться сразу в омут с головой, а подходить к отношениям с некой долей разумности. Все равно одна лишь страсть недолговечна. Куда важнее и ценнее родство душ.

В конце концов, сердцебитка облегченно улыбается той самой своей солнечной известной улыбкой. Даже странно — умер кто-то у нее, а приободрить будто бы старается именно она Бреккера. Наверное, потому, что счастье своего любимого стоит ставить выше собственного.

— Тебя интересует что-то ещё, или ты все же поверишь мне на слово?

Она задорно подмигивает ему.

— Можешь не переживать, я никому не скажу, что Каз Бреккер все же умеет доверять.