И настал тот день — день, когда «Жнецы и Потрошители» вернулись из своего двухмесячного тура. Энджи очень ждала свою сестру, но, признаться честно, был человек, которого девушка ждала даже сильнее, чем Виолу. Младшая Мардж сохла по басисту группы — Лайонелу Линчу. Причём с самого основания «Жнецов» два года назад. Этот парень был странным, да. Жутким, да. Но до одури красивым в глазах Энджи. Вьющиеся светлые волосы, безразличный взгляд почти чёрных глаз. Лайонел не разговаривал. Вернее — обменивался короткими фразами лишь с теми, с кем считал нужным. С остальными он мог молчать месяцами. Самой Энджи пока так и не повезло стать той, кому он сказал бы хоть слово. Но она не отчаивалась. Приходила на репетиции «Жнецов», приносила им всякие вкусности. Виола даже не замечала, что ее младшая сестра влюблена в этого парня. Была слишком занята витанием в облаках. Казалось, это замечала Эстер — сестра самого Лайонела. Эстер постоянно саркастически усмехалась, когда Энджи почти робко подходила к ним со своими дурацкими пирожными.

Но робость эту она всегда старалась скрыть за активным позитивом и смешливостью. Она не была навязчива, не висела у Лайонела на шее. Просто подходила, предлагала сладости. Он молчал, и она отходила. Интересно, он вообще замечал ее или смотрел сквозь девушку вовсе?

Но вот сейчас ей представился повод. Повод увидеть того, по кому она грустила все два месяца. Виола куда-то запропастилась. Конечно, младшая Мардж знала, что со старшей ничего не случится, но все же. Чемоданы сестры так и стояли нераспакованными в прихожей, а сама она не отвечала на звонки. Энджи и решила, что может поинтересоваться о ее местонахождении у Эстер и Лайонела.

Могла бы просто написать. Но она решила поехать.

И спустя час девушка уже стояла перед дверью дома, где жили Линчи. Несколько минут она просто мялась, не зная, что и сказать. А вдруг они просто скажут, что Виолы тут нет, и прогонят ее? Но не попробуешь — не узнаешь. Решившись, Энджи постучалась. С пару минут не было никакой реакции, и только она вновь занесла кулак, как дверь распахнулась. На пороге стояла Эстер. Было видно, что она удивлена, но удивление быстро сменилось привычной саркастичной ухмылкой.

— Маленькая Мардж, — усмехнулась Эстер. — Ты что здесь забыла?

— Я.. Ну… Виола не отвечает на мои звонки. Уже несколько часов. Я типа волнуюсь.

— А мы тут причём? — Линч сложила руки на груди, все так же усмехаясь.

Она прекрасным образом догадалась, зачем Энджи приехала к ним.

— Я подумала, что…

— Входи, — вдруг сказала Эстер, освобождая проход в дом. — Что застыла? Входи, говорю.

Эстер была девушкой своеобразной. Готический имидж, много пирсинга. Яркий макияж. Они с Виолой придерживались похожего стиля, вот только эта девушка была не меньшей социопаткой, чем ее брат. Просто была разговорчивой. Саркастичной и злой. Почему вдруг она решила впустить младшую Мардж? Наверное, чтобы поиздеваться?

Энджи впервые была дома у Линчей. Здесь было… темновато. Должно быть, она со своими розово-рыжими волосами была здесь ярким пятном. И пусть даже одета она была тоже в темные вещи.

— Иди в гостиную, — скомандовала Эстер. — Давай-давай, топай.

Энджи послушно прошла вглубь дома и присела на диван. Эстер окинула ее странным взглядом, а затем и вовсе ушла, оставив Мардж одну. Пошла за братом? От этой мысли у девушки вспотели ладони, и сердце забилось быстро-быстро.

И оказалось это предположение верным.

Минут через пять на пороге показался Лайонел. Энджи сглотнула, подняла на него взгляд. Наверное, все это — слишком странно. Она без приглашения заявилась к нему домой, на его территорию. И теперь сидела на его диване и таращилась на него несколько долгих мгновений, пока едва ли не пискнула:

— Привет.

Интересно, он станет с ней разговаривать в этот раз?

Энджел Мардж не была похожа на свою сестру. Нет, конечно, схожесть была. Пирсинг носа, любовь к объемным прическам, музыкальность. Энджи ведь тоже пела. Только сольно. Звала себя «Фейри» и создавала нечто среднее между синтипопом и синтипанком. Она была очень, очень миловидной девушкой. Миловиднее старшей сестры. Ее имя, что буквально значило «Ангел», очень подходило к ее внешности. Черты лица очень мягкие, совсем не острые. И имея такой имидж, Мардж писала песни о притягательности пороков Сент-Монро. Она никогда не ругала этот город. Она относилась к нему, как к живому организму, в движениях которого можно было найти свою эротику.

Вот, наверное, и на Лайонела Энджи смотрела так же. Его взгляд всегда была таким холодным и злым, но одновременно пустым. Она видела в нем что-то, что ее очень цепляло. Притягивало. Как мотылёк обжигает крылья о лампочку, так эта наивная фея тянулась ко тьме Линча. По одному его виду всегда можно было сказать, что он способен убить человека. Наверное, для Энджи это была бы самая сладкая смерть.

И вдруг она слышит звук его голоса.

То, что можно услышать очень редко. Линч здоровается с ней в ответ, а затем садится в кресло напротив девушки. И о чудо — он даже говорит дальше. Задаёт ей вопрос. Мардж немного теряется, торопливо облизывает губы. Сидит ровно, как натянутая струна, сложив влажные ладони на своих коленях.

— Нет.

И что теперь? А может — стоило принести? Или нет? Надо что-то ещё сказать.

Сердце бьется, как бешеное.

— Я искала Виолу. Думала, что она может быть с вами. Но ее тут нет.

Очевидно, блять.

— Эстер сказала мне, чтобы я все равно зашла. Отправила сюда. И я…

Господи, дура. Сейчас тебя просто выгонят. Перестань искать оправдания и заведи нормальный диалог. Он, блять, разговаривает с тобой. Ведёшь себя, как полоумная.

— Как прошел тур?

Энджи задала вопрос со странной, словно заранее пустой надеждой. Ей казалось, что она очень злит Лайонела своей глупой болтовнёй, потому девушка была готова в любой момент подскочить и убежать. Хоть и очень сильно не хотела этого делать.

Он смотрит на неё так, как она и хочет, чтобы смотрел. Энджи не идиотка хоть в чем-то — она не хотела бы менять Лайонела. Не хотела бы нежных взглядов, как в дурацких романтических фильмах. Тогда это уже был бы не он. В конце концов, она наблюдает за ним уже два года. И ей нравится именно тот Линч, которого она видит. И нравится даже неприкрытая грубость в его тоне. Главное — слова обращены к ней. Не стена молчания, как было раньше.

И про тур он тоже говорит с отвращением. Другого Мардж и не ждала. В итоге девушка просто улыбается в ответ на полученную информацию. Но не спешит отвечать на встречный вопрос. Что ещё ей интересно? Вообще-то все. Но очевидно, что Лайонел не хочет этого знать. Вопрос звучит даже как-то риторически.

Она собирается посидеть ещё, глупо помолчать, смотря на парня во все глаза. Просто наслаждаясь холодной красотой, пока он не скажет ей убираться. Но вдруг…

Он предлагает ей посмотреть дом? Он? Типа… Сам?

— Да, хочу.

Энджи тут же подскакивает на ноги. Не может сдержать глупой улыбки. Если ему пока интересно с ней возиться, то можно немного расслабиться. Или наоборот — напрячься. Мардж даже не знает, что именно ей чувствовать и делать, так что в итоге просто начинает лепетать:

— Мне нравится обилие чёрного здесь. Я себе иначе твой дом и не представляла. Вернее, ваш с Эстер. Вернее, не то чтобы я прям представляла, но это очень похоже те ассоциации, что возникали при нашем общении. Вернее, молчании. Вернее, когда я говорила, а ты молчал. Но я рада, что ты сейчас говоришь со мной. Мне же шестнадцать было, когда… Ну, когда вы группу собрали. И я..

Боже, Энджел, замолчи.

И зачем ты лишний раз напомнила ему, что ты — малолетка? Ужасно.

— Извини, я всегда много разговариваю, — все трындит девушка, идя за Лайонелом. — Не знаю, как меня терпит Виола. И мне странно, что все еще терпишь ты, но я рада. Да. Вот.

Фонтан слов, но при этом никакой полезной информации. Но своей глупой болтовнёй ты, Энджел, едва ли не прямо призналась в своей симпатии.

Но, может, это и к лучшему? Если Линч прямо сейчас решит выгнать ее, то пусть так и будет. Поплачет, но больше не будет ни на что надеяться.

— А куда мы идём?

Он заталкивает ее в комнату и запирает дверь. Энджи не успевает ничего понять, ничего осознать. Оборачивается к двери и молча слушает звук удаляющихся шагов. Она могла бы застучать, закричать. Но в итоге стоит как вкопанная. Что это за херня только что была? Вернее — есть? Девушка прекрасно знала, что Лайонел жесток. Но она бы предпочла, чтобы он прижал ее к стене за шею и прорычал, чтобы она убиралась, чем оставил без своего общества. Мардж испытывает разочарование высшей меры — конечно, парень над ей просто издевается. Что за наивность, девочка? Тебя топчут, а ты…

Энджел включает свет. Присаживается на кровать. Она могла бы начать рассматривать комнату, но в этого просто смотрит в одну точку в стене. Сидит так с полчаса. Может — больше. Внутри — пустота, горечь. В итоге всхлипывает. Девушка принимает лежачее положение, поджимает к себе ноги, обхватывая колени. Позволяет себе тихо, очень тихо всплакнуть. Спустя еще какое-то время устаёт и от этого. Выдыхается. Поднимается на ноги, ходит туда-обратно, пытаясь размять затёкшие мышцы и ложится обратно. Достаёт телефон. Снова пишет Виоле — та так и не была в сети. Не жалуется, нет. Просто спрашивает, все ли у сестры хорошо. А потом…

— Да пошли вы все нахер, — бухтит себе под нос.

Мардж стало плевать на то, что ждёт ее дальше. На то, как Лайонел поступит, как еще будет издеваться. Она включила себе фильм на телефоне и так и лежала, смирившись с безвыходностью своего положения, пока замок в двери не щёлкнул. Энджи без интереса поднимается на ноги, когда как раз входит Лайонел. Садится на кровать. Туда, где она лежала мгновение назад. Теперь уже молчит она. Какое-то время.

— Знаешь, ты мог бы меня просто выгнать.

А не унижать.

— Я девочка понятливая. Знаю, что такое «нет».

Теперь наступает ее очередь смотреть на него без эмоций во взгляде. Твёрдо, холодно. Но самое ужасное в этом всем то, что Энджи не может сказать, что ее любовь прошла. Она все еще смотрит на Лайонела, и внутри что-то хлюпает и сжимается. Взгляд падает на дверь — точно, он же вновь ее запер. Только на этот раз вместе с собой. С этого и можно было бы начать.

Мардж выдыхает и внезапно.. больше не обижается? Подходит и садится рядом с парнем. Упирается локтями в свои колени, подпирает голову.

— Или ты рассчитывал, что я после этого сама сбегу? Да мне как-то насрать, если честно. Сначала было обидно, а теперь…

Энджел всегда была девочкой честной.

— Делай, что хочешь.

Он не сломил ее, нет. Просто словно проколол какой-то шар, который до этого давил на легкие. Тот лопнул, образовалась пустота. А в пустоте гораздо проще дышать. Особенно когда ты любишь человека, который никогда не полюбит тебя. В такие моменты, бывает, наступает смирение. Может — какая-нибудь защитная реакция психики? Энджи даже об этом думать неинтересно.

Два года добиваться внимания парня, чтобы в итоге оказаться такой дурой. И не Лайонел в этом виноват. Просто, наверное, нужно было быть понятливее и отстать от него ещё тогда. Вот и получила.

Конечно, ей было обидно. Лайонел продержал ее взаперти половину дня. Но больше всего ей было обидно от того, что он оставил ее одну. Не счёл нужным провести с ней время. Решил поиздеваться, проучить.

Но пыл девушки поутих, когда Линч сказал, что решил показать ей, на что она подписывается. Это типа… У неё есть шанс? Сумасшедшая баба. Этот парень — псих. Явно. А она только и думает о том, что значат его слова. Могут ли они значить то, что, может, глубоко внутри она ему хоть чуть-чуть нравится?

— Но, может, ты не будешь решать за меня? — она поворачивается к нему голову. — Что мне понравится, а что нет.

Парень снова грубит ей. И пусть. И пусть, ведь можно считать, что лёд тронулся, так? Лайонел протягивает руку, хватает ее за загривок, встряхивает. Энджи вздрагивает. Но не от того, что он сделал, а от самого факта его касания. Все-таки эту дурь просто так из ее головы не выбить. Не вытрясти.

— Да, — с вызовом говорит девушка, когда он ее отпускает. — Да, я так считаю. Что люблю тебя. А тебе так нравится отталкивать от себя людей? Боишься моей любви?

Он лежит на спине. Смотрит в потолок. Лайонел, в которого Энджел влюблена вот уже два года. Он так близко к ней, что она почти чувствует тепло его тела. И тут парень почти выносит вердикт — она никуда ней пойдёт. Мардж вздрагивает всем телом. Аккуратно ложится рядом. Смотрит на Линча.

— Я и не хочу.

Пусть он ее хоть в заложники возьмёт. Пусть хоть расчленит, четвертует, хоть сожрет. Энджи нравилось просто то, что Лайонел рядом. Если он ее не хочет отпускать, то это, опять же, может что-то значить?

— А на кого мне по-твоему стоит переключить внимание? — спокойно спрашивает девушка, рассматривая его профиль. — На Бакстера что ли?

Бакстер — барабанщик «Жнецов», что мимо себя ни одной юбки не пропустит. К Энджел он не особенно лез, видимо, из-за Виолы. А, может, он тоже видел, что девчонка сохнет по Линчу.

— Можешь считать меня мазохисткой. Но своей, понимаешь?

Конечно, Мардж имела в виду совсем не глупые игры в чёрном латексе под этим словом. Она имела в виду нечто глубинное. Желание совать руку в огонь, зная, что ты обожжешься, но по-прежнему испытывать тягу к языкам пламени. Нет, конечно, если Лайонел ее выгонит, она уйдёт. Но пока тот не собирался ее отпускать… В ее сердце теплится надежда.

— Так что… Чем займёмся?

Ей очень хотелось протянуть к нему руку. Коснуться вьющихся волос, лица. Знаете, что говорят об агрессивных псах? Почти что бешеных. Даже не смотря на растравленность для боёв, их можно любить. Так, чтобы они эту любовь чувствовали. И тогда все становится хорошо. Пока Энджи, конечно, не спешит лезть тактильно. Ей достаточно того, что они лежат рядом.

Она могла бы так лежать вечность, не смотря на свой явный синдром дефицита внимания и гиперактивности. Просто потому, что ее парадоксально успокаивала его тьма.

Отредактировано Camilla Macaulay (2022-12-26 18:20:09)

Энджел, что называется, влюбилась с первого взгляда. Ей было всего шестнадцать, когда собрались «Жнецы и Потрошители», и тогда она уговорила Виолу взять ее с собой на репетицию. Едва увидев Лайонела, девушка почувствовала, как внутри все напряглось. До этого ей нравился один одноклассник, но тот тут же оказался забыт. Иногда она даже прогуливала школу, лишь бы прийти на их репетиционную базу. Сейчас у Энджи остался последний год школы, и родители очень удачно перевели ее на домашнее обучение, чтобы дочь могла заниматься своей музыкой. Свободного времени стало больше. Младшая Мардж распоряжалась им так, как считала нужным. И стала приходить поглазеть на Линча хотя бы издалека чаще. И, господи, как ее саму измотал их тур. Она не видела его два чертовых месяца.

Он пожимает плечами, когда она говорит про их барабанщика. На самом деле, ни к какому Бакстеру она бы и не пошла. Эта девушка не была настолько развращена. Вернее — разум, может, и был. Но не тело.

И потому она реагирует на все действия особенно остро. Замирает, когда пальцы Лайонела касаются ее губ. Она задерживает дыхание, застывает, словно восковая фигура, ожидая дальнейших действий парня. И тут он ее целует. В своей манере. С холодом. Но целует. Энджи все еще не может заставить себя пошевелиться, не рискует как-то касаться его в ответ. Просто прикрывает глаза и наслаждается моментом. Выпавшей ей удачей. Отчего-то ей кажется, что это все — на один раз. Вряд ли Лайонел потом будет с ней возиться. Но ее устроит и это. Она запомнит вкус его губ на всю свою жизнь.

Его пальцы касаются ее кожи под футболкой, заставляя девушку вздрогнуть. Ещё никто не касался ее так откровенно. И она, дура, просто радуется тому, что сейчас это делает именно Лайонел. Даже если потом между ними ничего больше и не будет. Ткань футболки трещит. Линч говорит что-то об одежде, но Энджел не все слова разбирает — у неё уже кружится голова. Она понимает, что он имел в виду, лишь тогда, когда он продолжает истреблять надетые на ней вещи. По коже идут мурашки. Стоит ли ему говорить, что у неё ещё никого не было? Или это и так понятно — за последние два года девушка даже не смотрела в сторону других парней. Только на него.

Потому, очевидно, она чуть стыдливо краснеет, когда на ней не оказывается одежды вовсе. Мардж смотрит на Лайонела во все глаза. Дыхание утяжелилось. Теперь уже она старается немного перехватить инициативу — несмело касается его лица кончиками пальцев, затем — светлых кудряшек, которые оказываются очень мягкими наощупь. Такими она себе их и представляла. Энджел теперь сама его целует, прижимается ближе. Медленно проводит рукой по его спине вниз, чтобы в итоге тоже запустить дрожащие пальцы под его футболку. Это очень… Невероятно. Держать в своих руках человека, о котором она так давно мечтала.

Энджел абсолютно не знает, что делать. Она не искушена, она абсолютно не имеет опыта. Действует чисто по наитию. Ей просто хочется касаться его снова и снова. Плевать на испорченные шмотки — потом с этим как-то разберётся. Внутри все сжимается от желания и лёгкого страха. Мардж — совсем ещё подросток. А подростки легко перевозбуждаются.

Она знает сейчас лишь то, что ей очень хорошо. Слишком, чтобы быть правдой.

Он будет ее первым. Черт возьми, Лайонел будет ее первым. Энджел сильно будоражила эта мысль. Для нее, как для любой девушки, это было очень важно. Ее первый секс будет с тем, кого она по-настоящему любит. Даже если потом Линч решит ее бросить, она запомнит эту ночь на всю свою гребанную жизнь.

Лайонел стаскивает с себя футболку, обнажая бледную кожу. Энджел любуется им. Их группа называлась «Жнецы и Потрошители». И часть про потрошителей по-любому принадлежала Линчам. Теперь парень касается ее весьма красноречиво. Касается тех мест, что не трогал никто иной. И Энджел хотела, чтобы там ее трогал лишь он. С ее губ неосознанно срывается стон. А сам Лайонел спрашивает, хочет ли она продолжать.

— Хочу, — лепечет девушка. — Очень сильно хочу.

Она не ждёт от него постоянства. Ей хочется, чтобы он был рядом хоть столько, сколько может. И она не стесняется сказать ему об этом.

— Даже если ты уйдёшь в итоге, я… Я всегда хотела, чтобы это был ты.

Дыхание все утяжеляется. Энджел чувствует себя возбужденной донельзя. Между ног собирается влага. Ей плевать, если после этого ее Линч бросит. Она рада хоть каким-то мгновениям с ним.

— Я тебя люблю, — вдруг шепчет она. — Ты можешь думать что угодно. Что ты для этого не подходишь. Но ты не знаешь себя со стороны. Ты — тот, кого я всегда желала. И ты меня ничего не напугаешь. Ничем, слышишь? Можешь даже убить меня, если хочешь.

Если хочешь.

Она хочет прочувствовать эту боль. На все сто. Энджел уверена в том, что Лайонел с ней не останется. Так пусть это болезненное воспоминание останется с ней навсегда. Вспышка боли, что сменяется сладостью.

— Пришла я, но ты мне ничего не обязан.

И это ведь правда. Она, конечно, странная девчонка, но не тешит себя глупыми мечтами. Наслаждается тем, что имеет сейчас.

Он почти душит ее. Почти убивает. Но это ли не то, чего она желала? Умереть в его руках. Но в итоге Линч тормозит. Не убивает ее, лишь раздвигает ее колени. Энджи ожидает чего-то гораздо более грубого, чем получает. И это тоже порождает в ней надежду. Лайонел даже интересуется, больно ли ей.

— Нет.

Конечно, ей больно, но Мардж топит это чувство в осознании того, что рядом с ней Лайонел.

— Немного, — признается она.

Он же, наверное, хотел честный ответ? Вот она и не врет. Но она не хочет, чтобы он останавливался. Так что, когда движения Линча становятся более мягкими, девушка даже удивляется. Прижимается ближе. Пусть даже это будет очень больно, это не сравнится с тем, что ждёт ее потом. Его уход — уверена Энджел.

Может, ей и стоило влюбиться в Бакстера, например. Но люди не выбирают, что чувствовать. Мардж этого не выбирала. Просто эти чувства есть.

— Да.

Да, так менее больно физически. Но не морально. Она чисто инстинктивно подаётся ему навстречу. Пусть он хоть на сто кусков ее порвёт. Энджел плевать: она готова к любой боли, если Лайонел будет рядом. Может, ей пока годков маловато, чтобы понять, насколько это неправильно и токсично звучит. И с чего вдруг она — именно такая? Их с Виолой родители были любящими. Себе на уме. Даже ебанутые. Но при это очень ласковые и друг к другу, и к своим дочерям. Виола тоже никогда не издевалась над младшей сестрой, никогда ее не обижала. Может, не всегда была включена в процесс, но такова была она. Энджел была окружена любовью, так и чего вдруг она сама тянулась к тому, кто желал ей лишь боли?

Она обхватывает своими тонкими ручками шею парня, целует его сама, чтобы запомнить все досконально. И вкус его губ, и их мягкость. Переполненная чувствами, девушка никак не может расслабиться. Даже тогда, когда боль начинает совсем по чуть-чуть уступать место чему-то приятному. С губ даже срывается что-то, отдаленно напоминающее ни то стон, ни то писк ещё слепого котёнка. Ощущения становятся острее и все лучше, но, тем не менее, на душе становится лишь более гадко. Чем быстрее все кончится, тем…

Интересно, где носит Виолу? Потому что Энджел точно понадобится кто-то, кому в плечо можно прореветься, когда она вернётся домой.

Он сравнивает ее с котёнком, которого душат. Должно быть, это очень точное описание. Энджел же чувствовала себя так, словно выпила паленого алкоголя. Голова кружится, а происходящее не кажется реальным. Губы, кончики пальцев — все немеет. Остаётся только слабость, которая настигает девушку тогда, когда удовольствие ненадолго заглушает боль, бросая тело в дрожь. Ей нравится, что Лайонел ещё какое-то время лежит на ней. А затем, когда он ее отпускает, Мардж тут же поворачивается так, чтобы видеть его лицо.

— Хорошо, — глупая улыбка.

Так он не хочет ее отпускать? Это сбивает Энджел с толку, но все равно заставляет ее улыбаться. Голова словно набита ватой, и девушка просто отдаётся течению. Подкладывает руки лодочкой под голову, повернувшись на бок, чтобы смотреть на профиль Лайонела, пока сам он смотрит в потолок. Интересно, о чем он думает? Как долго собирается держать ее подле себя?

— Чего? Нет.

Энджи искренне недоумевает, в чем она может быть разочарована. Ее первым парнем стал Лайонел. Что может ее расстроить? Разве что, когда он решит, что наигрался. Это может. А так для неё все произошедшее идеально. Он ведь даже позаботился о том, чтобы ей было наименее больно.

Это ли не показатель, что… Нет, глупыми надеждами тешить себя Мардж не будет. Она просто будет рядом, пока ей разрешают. Не очень здоровая херня, но разве может речь идти о чём-то здоровом, когда в уравнении главные составляющие — она и Лайонел Линч?

Девушка немного боится заговаривать. Обычно болтает без умолку, но сейчас немного теряется, не знает, что и сказать. А затем зачем-то решает пояснить:

— У меня СДВГ. Поэтому я такая гиперактивная. Может, есть что-то ещё, но я не знаю. У нас всегда была семейка немного с прибабахом. Мама с папой сейчас тусуются в Париже, готовят очередную выставку, так что мы с Виолой живем одни.

И кстати о Виоле.

— Мне надо будет написать ей, что я не вернусь… А как долго не вернусь?

На днях ей ещё нужно будет на студию с Юстасом. Альбом был записан почти целиком, оставались какие-то три песни. А через неделю — первый концерт. Пока в небольшом клубе в арт-пространстве на Даймонд-Авеню. Билеты продавались хорошо, так что…

— А ты… Ты придёшь на мой концерт? Там точно будут Виола с Бакстером.

Бакстер вообще-то заодно являлся их соседом. Жил в квартире напротив — так они с Виолой и заобщались в своё время, в итоге став группой. Затем Бакстер привёл Эстер, а уже та — Лайонела. Иногда Энджел казалось, что между Бакстером и Эстер что-то есть. Но вряд ли это что-то серьёзное, учитывая характеры обоих. Иногда он шутил над самой Энджел, в своей привычной манере бабника говоря о том, что у неё выросли неплохие сиськи. Но в открытую он никогда не подкатывал. Наверное, понимал, что Виола ему глаз на жопу натянет.

— Как ты пожелаешь, — пожимает плечами девушка. — Я буду тут, пока ты этого хочешь.

И даже когда Лайонел говорит про подвал, Энджел не пугается. Не верит? Да нет, очень как раз-таки верит. Парень лишь сейчас раскрывается перед ней в какой-то степени, но ее совершенно ничего не удивляет. Она словно знала это заранее. И пусть она присматривалась к его молчанию все это время, все-таки она делала это два года. Смогла о чём-то догадаться. Что-то понять, и теперь это все оказывалось правдой. Но Мардж не гордилась этим, ничего такого. Просто воспринимала как данность. Лайонел — такой. И она не собирается его исправлять.

И теперь он снова сжимает ее шею. Девушка не хрипит, даже не кашляет. Просто прикрывает веки. Находит в этом даже какую-то больную радость — ее же касается именно он. Да и, оказывается, лёгкая асфиксия может быть штукой приятной. Когда же Линч ослабевает хватку, почти касается ее губ и снова оказывается на ней, Мардж лишь слегка дергается — и то неосознанно. Возможно, что даже предвкушающе.

— Да. Да, хорошо.

И снова улыбается как дура. Он же хочет сейчас именно ее? Вот Энджел и рада. Очевидно, что это снова будет больно, как и некоторые последующие разы, но девушка не станет жаловаться. В конце концов, в первый раз ей в итоге даже стало приятно. Очень-очень приятно.

Она не была глупой. Понимала, что все это звучит супер токсично. «Я останусь, пока нужна». «Я приду, когда позовёшь». Но ее голова была слишком забита дурью, что шла вьюнками от самого сердца. А то трепетало. Билось быстро-быстро, почти как крылышки у колибри.

Энджел несмело протягивает руку. Касается светлых кудряшек, с нежностью и расцветающей любовь глядя в его почти чёрные глаза. Ей хочется ещё миллион раз повторить, что она любит его, потому что теперь она может себе это позволить. Не давиться признанием, как было последние два года. Но все же сейчас Энджел этого не делает — не хочет лишний раз его раздражать. И то — не потому, что Лайонел может за это ей что-то сделать. Она просто не хочет доставлять дискомфорт именно ему. Не себе.

— Ты поцелуешь меня? — просит Мардж своим почти детским голоском.

Если нет — ничего страшного. Я подожду, пока захочешь.

Не хочет целовать? Ладно. Конечно, Энджи обидно, но она умеет ждать. Два года ждала. В итоге Лайонел вновь входит в неё — грубо, резко, жестоко. Девушка неосознанно сжимается, хватаясь пальцами за его плечи. Старается не показывать этого — но как не показать, когда даже с губ срываются вскрики? В уголках глаз собираются слезинки. Не от обиды. Просто собираются сами по себе, чисто физиологически. Но в итоге Линч останавливается. Энджел пытается продышаться, жмурится, когда вдруг чувствует почти ласковый поцелуй на своих губах.

Если это — расплата за страдания, то она готова ещё потерпеть.

Он зовёт ее неженкой, и ей хочется протестовать. Нет, она не будет такой, если ему так не нравится. Или нравится? С другой стороны — далеко не все критическое мышление у девушки отключилось. Она понимала, что ей стоит взбрыкнуть, убежать. И больше никогда сюда не возвращаться. Но Мардж понимала, что так ей будет ещё хуже. Она никогда не сможет сама от него уйти. Никогда.

— Да, я.. Да.

Кончик носа слегка покраснел, но теперь Энджел подаётся Линчу навстречу. Это больно. Ужасно, почти невыносимо больно. Она по-прежнему жмурится, но теперь старается расслабиться. И у неё даже получается — постепенно становится приятнее. Как-то за девчачьими разговорами, которые были у сестёр столь редки из-за занятости старшей, Виола говорила ей о какой-то незримой совместимости. Физической. Когда, бывает, девушки не чувствуют почти ничего с кем-то, а с кем-то иным очень даже. Очевидно, что первый раз — это больно. Но всем ли в первый раз бывает ещё и хорошо? Это было чем-то на грани. Так что, стоит ей нормально расслабиться, колени начинают слегка подрагивать уже от нового, неиспытанного ранее ощущения сладкой неги.

Нужно запомнить все это. В идеале — запомнить и уйти сразу, как Линч ее отпустит. Не возвращаться никогда. Уехать из города. Вот только звучит это очень просто для нормального человека. А Энджел отнюдь нормальной не была. Она снова придёт, как Лайонел ее позовёт, и за это девушка ненавидит себя.

Опять же — себя. Не его.

Когда же их тела содрогаются вновь, она чувствует, как подрагивают и ее губы. Наверное, где-то глубоко внутри Мардж сейчас пребывает на грани от нервного срыва. Прямая дорога в Кэрролхолл. Может, даже стоит потом туда обратиться.

Потом.

Когда в ее голове совсем винтиков не останется. Интересно, Лайонел стал бы ее навещать?

На самом деле, конечно, это было унизительно. Но думала ли сейчас об этом Энджел? Вряд ли. В первую очередь, все затмила боль. Ужасающая боль, которая так же точно растекалась и под сердцем. Как будто иглу воткнули. Даже, скорее, ржавый гвоздь. И медленно проворачивали. Но вырывать этот гвоздь будет ещё больнее. Именно поэтому девушка остаётся ещё и по доброй воле. Не потому, что боится подвала.

Мышцы все еще мелко подрагивают. Как и кончики пальцев. И все от сводящей тело боли. В первый раз Лайонел был гораздо нежнее, чем во второй. Теперь так будет всегда? И Мардж это смущало отнюдь не из-за его самого. Скорее, из-за того, что что-то внутри начало ей шептать, что парень просто ненавидит ее. А что хуже? Ненависть или безразличие?

Глупая маленькая девочка ещё не знает.

Однако теперь Линч гладит ее. Целует. Она отвечает. Все равно отвечает, хоть и очень слабо. Слабо — элементарно из-за того, что девушка чувствует себя словно на грани смерти. И она хочет умереть.

— Хорошо.

Ей и самой насрать, что скажет Виола. И даже — дядя Виктор, пусть тот и комиссар полиции. Энджел могла бы быстро ему нажаловаться, но никогда не станет. Даже сестре. Вообще никому. И не потому, что она такая любительница хранить тайны. Просто не хочет, чтобы было плохо Лайонелу, даже если он так ее ненавидит, что хочет, чтобы плохо было ей.

Когда он говорит, что спать она будет с ним, Энджел все так же слабо улыбается. Самыми уголками губ. У неё нет сил, но она не может ему этого показать. Она же должна быть для него идеальной, так? Пусть даже идеальным трупом. Потому что огонёк в ней явно потух. Не чувства к Линчу, нет. Напротив — те были всем, что у неё осталось. Потому что себя самой девушка больше не ощущала. Ее личность словно была размыта.

Но вдруг у неё начинает названивать телефон. Очень настойчиво. Энджел быстро сбрасывает, даже не глядя. Но телефон звонит вновь. Если это вдруг Виола объявилась, то не пошла бы она? Ведь если бы… Да что «если бы»? Энджел явилась сюда именно за тем, что получила, а не в поисках сестры. И дураку очевидно.

Но на дисплее высвечивается номер дяди.

Мардж находит в себе крохотные силы подпрыгнуть с кровати. Поспешно отвечает на звонок.

— Дядя Виктор? — ее голос сейчас звучит очень тонко, почти дрожит.

— Где тебя носит? — она не включала громкую связь, но громогласный тон комиссара был слышен и через обычный динамик на всю комнату. — Твоя сестра в участке за поджог. Тебя нет дома ночью. Вы там все ахуели?

— Я у подруги, и…

— Я, блять, ничего не знаю, Энджи. Бери такси. Если тебя не будет дома через полчаса, я из-под земли тебя вытащу.

И дядя сам сбрасывает звонок.

Девушка робко оборачивается к Лайонелу. Ей очень сильно хочется уехать. И очень сильно хочется остаться. Она растерянно хлопает ресницами.

— Мой дядя… Ему нужно, чтобы я поехала домой.

Да по-любому Линч и так все слышал. Наверное, весь Сент-Монро слышал. Виктор Мардж был очень строг и его страшно бесило, когда племянницы выкидывали что-то подобное. Виола в полиции за поджог? Вдвойне чудесно.

— Мне нужны какие-то вещи.

Ведь Лайонел ее одежду превратил едва ли не в тряпки. Энджел чувствует, как от боли пульсирует кожа на шее. Она касается ее самыми кончиками пальцев, очевидно, понимая, что так вся в синяках.

— Что-то, что закрывало бы горло.

Комиссару точно не стоит знать о том, что здесь было.

Он просто выпроваживает ее. Без одежды. Просто выталкивает из комнаты. При том, что Энджел даже не знает, куда идти, где искать Эстер, дома ли она. И это становится последней каплей. Девушка просто не выдерживает. И нет — ее мысли сейчас далеко не являются осознание того, что она связалась с бесчувственным мудаком. Что нужно бежать. Перешагнуть через это и жить дальше. Мардж может думать лишь о том, что хочет умереть. И будь ее воля — она вскрылась бы прямо на их чертовой кухне. Дрожа, глотая слёзы, она спускается вниз, в гостиную. Находит какой-то дурацкий плед, заворачивается в него и сворачивается калачиком в кресле. Ревет очень тихо, но навзрыд. Ей уже плевать, что ее ищет дядя. Пусть хоть обыщется. Ее мысли вертятся вокруг лежащего дома аддералла от ее СДВГ. Что будет, если она примет слишком много?

— Эй, ты чего тут? — вдруг она вздрагивает от голоса Эстер.

Удивительно, но младшая Линч стоит рядом с явным беспокойством на лице. Даже морщинка меж бровей пролегла. Энджел поднимает на неё взгляд заплаканных глаз. Эстер присаживается на корточки перед ней. По всклокоченному виду и отсутствию вещей быстро прикидывает, в чем дело.

— Вот мудила, — выдыхает она. — Где твоя одежда, мелкая?

Мардж пытается что-то промычать, но не может из-за спазма в горле.

— Ясно. Пойдём. Вставай-вставай, пойдём.

Энджел заворачивается в плед, идёт за сестрой Лайонела покорно, почти как живая кукла. Хотя — не особо уж и живая. Эстер выдала ей спортивные штаны с толстовкой. Пока девушка одевалась, принесла ей стакан воды. И когда та уже выходила из дома к ждущему ее такси, Эстер схватила ее за запястье. Толстовка за счёт массивного капюшона почти скрывала шею, но не до конца.

— Слушай, ты это.. Извини. Я, наверное, не должна была тебя впускать.

Энджел ничего ей не отвечает. Просто уезжает. Ей очень повезло, что к моменту ее прибытия дядя уже уехал. Он убедился, что младшая из племянниц едет домой, и свалил. Если бы Виктор увидел ее в таком состоянии, он бы весь город на уши поставил. Виола, перевозбужденная чем-то, невероятно одухотворённая, мимолётно обняла сестру и улетела в свою комнату, радостно уставившаяся в телефон. Бросила что-то о том, что должна что-то рассказать с утра.

Если для Энджел это самое утро наступит.

Ей всегда было мало внимания родных. Виола была точно такой же, как их родители. Искусство и творчество на первом месте. Они спокойно уехали во Францию, зная, что Виола будет в туре, а Энджел останется дома одна на два месяца. Да, был дядя Виктор, но тот навещал племянницу не чаще раза в неделю. Стоит ли говорить, насколько одинокой себя часто чувствовала младшая дочь? Ее спасали лишь друзья, коих было не слишком много. Но никому из них она не могла рассказать о случившемся. Вообще никому не могла.

Она закрылась в своей комнате, снова разревелась. Все так же тихо. Энджел вообще привыкла к этому. Страдать почти беззвучно, чтобы никому не помешать. Вот и сейчас наедине остались лишь она и ее аддералл. У мамы в ванной хранилось ещё много таблеток. Кажется, даже был ксанакс.

Что будет, если смешать все, что там есть, в один смертоносный коктейль?

Энджел выбрала самые красивые. Горстками сложила их у себя на покрывале. Вот — шесть штук зелененьких. Вот — десять розовых. Вот — какие-то синие пилюли. Она как раз открывала колпачок с обезболивающими, заранее поставила на тумбочку рядом бутылку джина. Она ненавидела этот напиток, но мать обожала. Слёзы уже высохли. Сколько прошло времени? Час, два?

Горсточки выглядели красиво. Девушка даже улыбнулась — ее смерть никто и не заметит. Семья будет тосковать, но той же Виоле даже в голову пока не пришло зайти к сестре. Если бы она, например, все еще была в туре, то тело Энджи могло бы тухнуть тут неделями. Хотя с другой стороны… Тогда в туре был бы и Лайонел. И тогда бы, может, Энджел не пришла к тому, к чему пришла сейчас.

Но тут на телефон приходит сообщение. Мардж отчего-то уже знает, от кого оно. Но одновременно убеждает себя в том, что не права. Он ведь ненавидит ее. Так ведь?

Но все же она смотрит на экран. И сердце начинает биться быстрее.

Сколько Энджел мечтала о том, чтобы увидеть имя Лайонела на экране своего телефона, получая сообщение? И всегда, конечно, это был не он. Они же даже не общались. А вот теперь… Она сидела и пялилась на первое уведомление пару минут, пока не пришло второе. Девушка вздрогнула. Слёзы вновь пролились, горячо обжигая щеки. Она посмотрела на свои идеальные горсти таблеток. На телефон. Снова на таблетки. Снова на телефон. В конце концов, Мардж смахнула своё сокровище в ящик прикроватной тумбочки. Они дождутся своего часа — отчего-то была уверена она.

Она не отвечала на сообщения с полчаса. Просто сидела и пялилась в стену. Лайонел зовёт ее на свидание. У неё до сих пор все болит. Словно это был не секс, а жесточайшее изнасилование. Нельзя ведь сказать, что она так уж прямо сказала «да». Мардж действовала сегодня так или иначе, чтобы угодить парню. Это не было ее высказанным желанием.

Может, забить и довести дело до конца? Убить себя — и дело с концом? Станет одной из тех молоденьких исполнителей, что дохнут как мухи.

Но, тем не менее, Энджел хотела снова увидеть Линча. И это было отвратительно. То, как он с ней обошёлся, как специально делал ей больнее, как грубо выставил, даже не дав одеться — отвратительно. Она вновь разревелась. От жалости к себе. От собственной ничтожности.

Он звал ее на свидание. С в и д а н и е. Чтобы поиздеваться? Или все же нет? Или все же он хоть что-то к ней чувствовал?

Теперь она разблокировала телефон. Пялилась на напечатанные буквы и не понимала их смысла. Те словно плясали перед глазами. В итоге она дрожащими пальцами набрала в ответ:

«Давай».

И все же приняла небольшую горсть маминого ксанакса. Без него Энджел бы просто не уснула. У неё всегда были проблемы со сном из-за СДВГ, с теперь ещё накатывала истерика. Щупальцами подбиралась к и без того разрыхленному больной любовью мозгу.

«Во сколько?» — набрала она следом, вот только еле отправила. Слёзы капали на экран. Уснула девушка прямо с телефоном в руке.

Встала она лишь очень поздним днем. Даже почти вечером. Страшно мутило. Мышцы сводили мелкие судороги. То в ноге, то в руке. Лицо ощутимо опухло и болело. Мардж опасливо выглянула из комнаты, чтобы понять, дома ли сестра. Но Виолы не нашлось — лишь записка на кухонной тумбе: «Ты очень крепко спала, а мне надо было бежать, но обязательно поболтаем вечером. Люблю тебя, ангелочек».

Энджел сжала записку с размашистыми закорючками сестры в кулаке. Посмотрела в зеркало. Синяки на шее приобретали фиолетовый оттенок. Только сейчас она просмотрела сообщение Лайонела со временем встречи и… До того, как он приедет, оставался какой-то час. Сначала девушка всполошилась, подумала побежать приводить себя в порядок… Но потом поняла — ей все равно.

Кое-как натянула на себя платье-свитер, скрывающий за своим воротом ошейник синяков, собрала волосы в крайне неаккуратный пучок. Собственные движения казались вялыми, неживыми. Прежде задорный взгляд померк. Глаза казала казались абсолютно потухшими, ещё и веки опухли. Цвет лица выглядел нездорово бледным.

И плевать. Мардж даже краситься не стала.

Накинула на плечи косуху и спустилась к подъезду. Аккурат к тому моменту, когда подъехал Лайонел.

И хоть внутри все, казалось, умерло, девушка все равно взглянула на него своими большими оленьими глазками как на единственное, ради чего стоит жить. Села в машину. Молча. Пристегнулась.

— Привет, — тихо шепнула она, натягивая рукава свитера на ладони.

Ты пришёл меня добить?