Субботний вечер в клубе «Кетхаус» казался совершенно заурядным. Крики, свист гостей, реки алкоголя и блестящие костюмы артисток. Приглушённый свет отражался от страз, переливаясь всеми оттенками радуги. Фелисити привыкла к этому всему, казалось бы. Хотя на деле все ещё страшно боялась сцены и не позволяла себе выйти туда, к гостям, без бокала мартини. Она ненавидела этот напиток, он казался ей мыльным на вкус, но зато, сосредоточившись на его гадкости, девушка идеально отточенно совершала каждое движение своего танца. Ее номер — монахиня. За такое могли бы и осудить, но только не в Сент-Монро. Этот мегаполис напоминал город грехов в истинном своём обличии.

Свет прожекторов слепил, заставлял слезиться глаза, грозясь смазать тушь на густо накрашенных ресницах. Вот — Фелисити сбрасывает с себя очередной элемент костюма, швыряет в зал, надеясь на добросовестность гостей, что обязаны вернуть его после выступления. Гогот из зала свидетельствовал о том, что людям все нравится. Это хорошо. Ради этого все и делается, верно?

— Мисс Сильвер, дамы и господа! — конферансье вылетает на сцену почти сразу, как начинают стихать аплодисменты.

Мужчина в блестящем цилиндре, похожий на фокусника, вновь задорно говорит что-то о чаевых, распинается уже насчёт следующей артистки, раззадоривая зал. Фелисити присаживается в реверанс и отправляется в закулисье. Девушки снуют туда-сюда, кто-то трясётся из-за пролитого на костюм коктейля, кто-то уже спешит переодеться. И в их числе была и сама Сильвер. Все ее тело покрыто блестками, которые плохо смывает даже душ. Она снимает с себя остатки одежды, меняя ее на обычную, собирает свой костюм в крупные пакеты и оставляет под своим гримёрным столиком. Теперь артистку бурлеска в ней выдаёт лишь яркий макияж, когда как Фелисити одета в чёрные кожаные брюки и корсет, подделанный под работы Вивьен Вествуд. Она вышагивает в зал уже не на каблуках, а в простых чёрных грубых мартинсах.

— Эй, конфетка, тебя ждут, — бармен, Брайан, кивает в сторону дальних столиков в вип-ложе.

— Я знаю, — отмахивается Фелисити.

Ее каждый раз ждут. Джимми Роулингс, высокий стильный афроамериканец, был деловым партнёром их клуба — он поставлял алкоголь. Конечно, на самом деле Джимми не был хорошим парнем. Никто в Сент-Монро не был. Но он никогда не грубил Фелисити, хоть и обладал тяжёлой рукой и таким же характером. Он любил красные пиджаки и темные очки даже в ночное время суток.

Но, на удивление, Сильвер не обнаружила Джимми ни за одним из столиков вип-зоны. Она замерла на месте в легком недоумении, хлопая длинными, тяжелыми от туши ресницами.

— Тебе туда, — заметив замешательство девушки, Кларк, из охранников охранников, махнул рукой в сторону углового диванчика.

Проследив на этим незамысловатым жестом, Фелисити столкнулась взглядом ни с кем иным, как с Тревором Ламбертом. Конечно, она знала, кто это. Наверное, все знали, разве нет? Хоть Сент-Монро и был большим городом, слухи о молодых и красивых предпринимателях расходились быстро. Особенно в женском коллективе. Ламберт занимался организацией мероприятий для разных городских шишек. Вокруг него, должно быть, вьются толпы девушек. Захотел подцепить кого-то именно здесь?

И главное — именно Фелисити?

Бесшумной поступью Сильвер подошла к его столику и натужно широко улыбнулась. Ей не нужны неприятности, а от Ламберта, казалось, ими разит за версту.

— Добрый вечер, — радушно поздоровалась она. — Как вам наш клуб?

Садиться девушка не спешила.

Сейчас на сцене выступала Эльвира. Ее коронным номером была Клеопатра, и на весь зал звучала красивая музыка с таинственным налётом древности. Гости кричали, свистели, подбадривая артистку. Однако за общим гулом Фелисити прекрасно слышала, что говорит ей Ламберт. Он пригласил ее присесть — дыхание девушки на миг прервалось. Конечно, ей было приятно внимание такого красивого мужчины, но доверять она тоже не спешила. Слегка дёрнув уголками губ, Сильвер села на диванчик рядом с Тревором.

— Не откажусь, — речь шла о выпивке.

Все всегда начиналось так. Фелисити знала, чем может привлечь мужчин — как минимум, тем, что сейчас было так безбожно затянуто в корсет. И она понимала, что вряд ли нужна Ламберту по деловому вопросу. Скорее всего, все кончится так, как заканчивалось обычно, но Сильвер как будто и не была против. Зато она проведёт ночь не одна, а в компании красивого мужчины, о котором другие девочки в клубе могли лишь вздыхать.

— Свою смену отработала, — с уже чуть менее робкой улыбкой сообщила девушка. — А ваш… вечер?

К ним подошла Николетта — официантка. Молодая девушка с короткими розовыми волосами. Она тут же оценивающе оглядела Ламберта и затем бросила странный, наполовину восхищённый, наполовину завистливый взгляд на Фелисити. Многие девочки здесь имели «папиков», ещё никто не показывался с таким.

— Космо, — попросила Сильвер.

Хватит на сегодня мыльного мартини.

Когда Николетта ушла, Фелисити вновь повернулась к мужчине. Вновь дёрнула уголками губ. Они так и не представились друг другу, но, кажется, в том не было смысла. Если он пришёл конкретно к ней, то знал, как ее зовут. А то, что Фелисити знает его имя, было почти что очевидно. Однако активную беседу девушка провоцировать не спешила. Она не любила и не хотела быть навязчивой. А ещё так же не любила тех простушек, что сразу начинали раздвигать колени при виде красивого мужика. Да, ее, вероятно, тоже ждал такой итог этого вечера, но сидеть с открытым ртом и лебезить — как-то не в ее стиле.

Потому, улыбнувшись, Сильвер попыталась расслабиться и откинулась на спинку бархатного диванчика, смотря на сцену. Она прекрасно знала каждое движение Эльвиры по репетициям, но сейчас смотрела на коллегу так, словно ей было очень интересно.

Хотя один вопрос у Фел все же созрел.

— А кто дал вам.. мой контакт? — вполоборота спросила она у Тревора.

Конечно, ответ был очевиден. Никто, кроме Джимми, из ее знакомых не вращался в таких кругах, в каких можно встретить Ламберта. Но с чего бы ему делиться с кем-то своей «игрушкой»?

Отношения Фелисити и Джимми были вполне стандартными для этого города. Мужчина водил ее с собой по разным местам, вечеринкам, словно украшение. Милую куколку. А блондинка не особо и возражала, утопая в сладостях подпольного мира Сент-Монро Сити. Вернее сказать — в привкусе горечи и мятном послевкусии. Именно таким ей казался качественный порошок, когда тот спускался по носоглотке.

Зачем ей это все? Интересный вопрос. Наверное, за тем, чтобы не оставаться наедине с собой. Нельзя сказать, что Сильвер чувствовала что-то особое от наркотиков, но ей нравилось думать, что эффект есть. Иначе, если и это потеряет смысл, то что же ей останется? Учебу Фелисити, что называется, просрала. Мечта всей жизни не была ей доступна, ведь все знали — у этой блондиночки с головой не в порядке. Ее жизнь потеряла свой смысл уже давно. Теперь оставалось лишь стараться получать от неё удовольствие, живя сегодняшним днём, не зная, где ты будешь засыпать завтра.

Фелисити никогда не была разговорчива в самом начале. Ее всегда нужно разговорить — и именно того она ждёт от Ламберта, искоса на него поглядывая.

Когда-то Фелисити любила. И любила очень сильно. До кровавых соплей, до тонких разрезов, до невозможности дышать, потому что в легких прорастали цветы, разрывая альвеолы. От боли их поразила радиация, распускались причудливые бутоны, а шипы вонзались в плоть. Она любила так, что была готова подставиться, лишиться жизни, отдать весь воздух своим возлюбленным. Такой человек был в ее жизни не один, и каждый словно действовал по одинаковой схеме. Они получали от Сильвер то, что хотели, а затем годами сводили ее с ума, полоскали мозги, то пропадая, до появляясь. Эта девушка совершенно не ценила себя. К ней часто относились, как к куску мяса, и порой она себя им и считала. Позволяла делать с собой то, чего она не хотела, лишь бы получить от любимого хоть горсть внимания.

Фелисити была целиком настроена на саморазрушение, потому что не видела для себя иного выхода. Много смысла. Ей всегда казалось, что она умрет до тридцати. Может, попадёт в знаменитый клуб-27? Хотя какой уж там. Никто эту девушку не знал, и никому она не была нужна. Разве это не достаточный повод делать со своей жизнью то, что взбредёт в голову в тот или иной вечер?

Тревор Ламберт говорит загадками, когда она спрашивает его о его вечере. И от этих его слов мороз по коже. Сильвер не знает, чем он занимается на самом деле, но, конечно, догадывается. В Сент-Монро Сити иначе не поднимешься, если ты не связан с криминалом. Но эти слова оказываются не самыми страшными. Куда хуже звучит его ответ о Джимми. Ублюдок просто продал Фелисити так, как продают многих девушек в этом городе.

— О.. вот как. Ясно.

Нет, она и так предполагала, с какой целью Ламберт явился за ней, но сейчас девушке стало противно. К горлу поднялся мерзкий комок. Улыбка, пусть и до этого была фальшивой, теперь вовсе сползла с лица. Фелисити уставилась невидящим взглядом на сцену, закусив щеку изнутри. Она — товар. Пора бы к этому привыкнуть.

Бывшие возлюбленные, наверняка, относились к ней так же. Фелисити же не откажет. А ещё у Фелисити есть пустая квартира. Добрая и гостеприимная девочка. Тряпка.

Тем временем Тревор спрашивает ее об ее номере. Сильвер в эту секунду не чувствует радости от собственного успеха на сцене. Наоборот — чувствует себя ужасно оттого, что этот мужчина наблюдал за ее танцем, вероятно, оценивая, подойдёт она ему или нет в качестве платы за долг Джимми.

— У нас с Богом сложные отношения, — механически отвечает девушка, не сводя взгляда с танцующей Эльвиры. — Думаю, он никогда не хотел моего появления на свет.

Внутренние органы словно сотрясаются. Желудок дрожит, легкие трепещут. К ним возвращается Николетта с подносом, ставит напитки на столик. Фелисити хватается за бокал со своим коктейлем, крепко сжимая холодное стекло в ладони. Делает пару глотков, морщится. Она всегда любила «космо», но сейчас он ей кажется омерзительным на вкус.

Девушка злится. Злится, но при этом ощущает полное опустошение. Ей плевать, что Ламберт с ней сделает. У Фелисити ей свой мир в голове, куда она сбегает в такие моменты. Она представляет, что все это — тупой фильм, красивая картинка. Ее миры бывают разными, как и киноленты.

— Так чего же вы ждёте? — ее голос дрожит, но одновременно сочится ядом, когда она, наконец, переводит смелый взгляд на Тревора.

Должно быть, она сейчас кажется детенышем змеи. Маленький шнурочек, что смеет шипеть. Но мало кто знает, что детеныши куда опаснее взрослых особей — они ещё не умеют контролировать количество впрыскиваемого яда.

Фелисити смотрит на Ламберта в открытую, почти с вызовом, но при этом как-то ломко. Она все еще сжимает бокал, и в какой-то момент тонкое стекло не выдерживает — лопается прямо под пальцами. Осколки впиваются в ладонь, но девушка даже почти не реагирует. В ее глазах повысилась контрастность, и клуб казался ненастоящим. Просто пряничным домиком. Она слегка вздрагивает, смотрит на раненую руку — кровь стекает вниз, к запястью. И это зрелище завораживает. Так, что Сильвер просто пялится на свою дрожащую от боли ладонь какое-то время, и лишь затем вынимает из неё крупный осколок.

Выступление Эльвиры подходит к концу. Бурные овации, свист — все как обычно. Фелисити временами ненавидит свою работу. Иногда, в приступе некой истероидности, она получает кайф от нахождения на сцене, от знания факта, что ею восхищаются, что ее хотят. А иногда все то же самое раздражает ее до зубовного скрежета. Например — сейчас. Ей хочется прикрыться, спрятаться, чтобы никто и никогда не видел ни ее тела, ни ее души.

Когда-то она мечтала о вполне уважаемой профессии — криминолог. Пенитенциарный психолог. Или судебный — неважно. Но все это рухнуло с треском о любовь и ненависть к человеку, который, похоже, лишь поиграл с молодой студенткой, но тут же исчез с радаров, стоило ее чердаку потечь, а самой девушке оказаться в желтом доме. Много воды утекло с тех пор, но травма.. Травма осталась и давала знать о себе пульсирующей болью, похожей на ту, что сейчас саднит на ее раненой ладони.

Так Сильвер оказалась здесь. Просто потому, что больше ничего и не умеет.

Тревор промакивает кровь, стирает бордовые дорожки с ее руки. Фелисити смотрит на мужчину во все глаза, одновременно испытывая и безразличие к происходящему, и тревогу. Он говорит ей, что она всегда может уйти, и в это мгновение она понимает, что не так уж этого и хочет. Нет, отнюдь не из-за его вежливого тона или какого-либо действия, а просто потому… потому что ей все равно. Уже просто плевать, что с ней будет. Может, ее найдут в мусорном баке за вокзалом. Не страшно. Хоть Ламберт и не производит впечатление насильника, но все равно он хочет от неё того же, чего и другие. Все мужчины одинаковые.

— Хорошо.

Безразличное пожимание плечами.

Сильвер поднимается со своего места, оглядывается на Тревора, чтобы сказать лишь одно.

— Я заберу свои вещи из гримерки. Сейчас вернусь.

Бросив это через плечо, она идёт дальше, даже не оборачиваясь. Отчего-то знает, что он не уйдёт. Он ведь не хочет сегодня быть один, хах. Фелисити тоже. Даже если это значит, что ею в очередной раз воспользуются. Сегодня будет хорошо, а завтра она выпьет побольше снотворного и проспит, как минимум, сутки, чтобы не контактировать с горькой реальностью. Сейчас она входит служебное помещение, минут закулисье, на автомате следуя по коридору к гримерной.

— Ах ты маленькая шлюшка, — почти сразу одобрительно смеётся Кейт, одна из коллег, что сидела за своим туалетным столиком. — Сначала Джимми, теперь Тревор Ламберт? Его раньше не видели в «Кэтхаусе», неужто пришёл ради тебя?

Кейт задорно подмигнула блондинке.

— Да, похоже на то, — без тени улыбки расплывчато отвечает Фелисити, надевая свою розовую шубку.

Не говорить же, что Джимми ее просто продал в счет своего долга.

Забрав сумочку, Сильвер выходит обратно в зал, обратно к вип-ложам. Конечно, Ламберт ещё здесь. Она смотрит на него привычно апатично.

— Куда вы хотите пойти? Я живу в пятнадцати минутах отсюда. Я.. не люблю гостиницы.

И чужие дома тоже.

Может быть, это было так глупо и опрометчиво — звать к себе домой, но Фелисити плевать. Ей проще привести к себе, чем жаться в незнакомом пространстве чужого жилья. А гостинцы так и вовсе были бездушными и напоминали об эскорте. Лучше быть шлюхой в родной обстановке. Тем более, что красть у неё и нечего.

Казалось, свой дом должен быть крепостью, должен оставаться нетронутым, безопасным. Но и даже на это девушке уже было глубоко плевать. Дома была выпивка и, главное, возможность отрубиться моментально, как мужчина уйдёт. Ехать в такси после ночных приключений было похоже на ад. Особенно с пробками в центре. Фелисити всегда укачивало.

Он держит зонт над ними, слегка сжимая ее локоть. Фелисити даже приятно, хоть она и старается держаться настороже, принимая любые ухаживания за желание получить что-то взамен. Она просто так привыкла. Они идут по россыпи мокрых осенних листьев, воздух влажен от ливня и пропитан запахом гнили. Фелисити нравится.

В конце концов, они оказываются в ее квартире. Девушка проходит вглубь прямо в ботинках, не особо боясь запачкать облезлый паркет. Лишь в своей комнате разувается. И как раз пока она это делает, Тревор изучает бардак на ее столе. Должно быть стыдно, но как-то это чувство ее не посещало. Мужчина берет в руки упаковку таблеток, говорит, что тоже их принимает. Сильвер смотрит с легким недоверием. В конце концов, ей их прописал психиатр. Но этот маленький факт словно очеловечивает Ламберта в ее сознании. Теперь она думает о нем не только как о мужчине с плохими, может быть, даже гадкими намерениями, а как о человеке со своими проблемами и своей усталостью. Казалось, последняя плещется в глубине его чёрных глаз, отражая ее собственную. Уголки губ даже трогает понимающая улыбка.

Диван безбожно скрипит под весом мужчины. Да, видно, что Фелисити живет небогато. Это он ещё ее пустой холодильник не видел.

— Я не знаю, — она привычно пожимает плечами, но улыбается, вполне неожиданно чувствует даже некоторое успокоение.

Пока Ламберт не набрасывается на неё и даже говорит вещи, которые Сильвер совершенно не ожидает услышать.

— Да, конечно. Я бы ещё.. Сейчас.

В ее спальне висит слишком массивная для низкого потолка люстра. Горит лишь одна лампочка из трёх, но и она раздражает зрение, привыкшее к полумраку клуба. Фелисити гасит свет и включает красную абажурную лампу. Она тоже почти перегорела, но пока работает. Она любит эту лампу, потому что та светит мягко, окрашивая комнату в приглушённые кровавые оттенки.

— Думаю, так будет лучше.

Открыта форточка — сюда тоже проникает сильный ветер, принося с собой и лёгкую морось. Но лучше так, чем сидеть в задымлённом помещении, потому что Сильвер привыкла курить прямо в комнате, игнорируя балкон из-за погоды и страха перед высотой. Вот и теперь она поджигает абсолютно дрянную сигарету с тропическим привкусом — самым ненавистным ею из всех, но, увы, денег хватило лишь на такую пачку.

Ранки от стекла на ладони ещё саднят и начинают чесаться. Их бы заклеить пластырем, но Фелисити привыкла давать всему заживать самостоятельно. Она курит стоя, облокачивается о захламлённый стол, выпуская вверх струйки дыма. Конечно, она включает музыку. Признаться честно, она ненавидела пребывать в гнетущей тишине. И теперь сладкоголосая певица томно исполняла что-то о медовом месяце, успокаивающе действуя на нервную систему и уставшую психику.

— Почему вдруг такому человеку, как вы, одиноко субботним вечером?

Фелисити задаёт этот вопрос без укора. Просто ей, действительно, интересно. Так же, как и то, почему он внезапно откровенен с ней по поводу таблеток и того факта, что не спит уже вторые сутки.

Хороший парень в Сент-Монро? Что-то даже не верится.

Докурив сигарету, девушка бросает истлевший окурок в высокий стакан с водой и другими такими же окурками. Тот шипит и тут же гаснет. Она подходит к дивану, на котором расположился Тревор, и кивает на свободную половину. Сильвер здесь хозяйка, но отчего-то решает нужным спросить:

— Позволите?

И лишь тогда она и сама ложится рядом, неловко сложив руки на собственном животе, смотря в потолок. Не понимает, комфортно ей с этим незнакомцем или нет.

— У меня есть текила. Лучший друг оставил.

И вновь нарушив тишину, Фелисити поворачивает голову к Ламберту.

Ветер бушевал, а дождь дробно долбил по оконному стеклу. Струйки воды стекали вниз, превращая огни далеких небоскребов в расплывчатые пятна. Музыка играла тихо. Сегодня Фелисити ушла с шоу даже ещё до его окончания и до общего поклона. Вряд ли ее за это погладят на головке, но, в принципе, и вряд ли отругают.

Она ничего не отвечает на его очередное откровение о том, как идут его дела. Просто внемлет, просто впитывает. В Сент-Монро Сити, действительно, есть от чего устать. Девушка и сама ничего не ела со вчера ввиду отсутствия финансов, хотя привыкла заедать стресс, что тоже было абсолютно ужасной привычкой. Даже скорее — патологией.

И вот она лежит рядом с Ламбертом, ощущая себя более, чем странно. Мужчине, что, типа… ничего не надо от неё? Он даже берет ее за руку, а Фелисити даже не морщится, когда кончики его пальцев задевают рану. Отчего-то сердце бьется где-то в горле, что и напрягает, и нет в одно и то же время. Может быть, Сильвер и выбрала бы просто заснуть сейчас и проспать весь свой завтрашний выходной, но зная, что таблетки могут и ней подействовать, она была не против того, что рядом находился этот мужчина. В итоге Фелисити поворачивается на бок, но при этом не отнимая своей руки от его. Хоть все же и чувствовала некое смущение. Тревор говорит, что она его успокаивает. Звучит даже интересно, потому что она и подумать не могла, что способна на подобное. Привыкла к совершенно иному отношению.

— Мы родители живут за городом, — она начинает рассказывать то, что первое приходит в голову. — В большом доме с четырьмя собаками и двумя котами. Я иногда езжу к ним, но они ничего не знают о моих финансовых проблемах. И так лучше. Намного лучше. Я и так попила им крови, когда бросила учёбу..

Конечно, ее мысли вились вокруг одного и того же. Постоянно. Все вокруг травмы. Она хотела рассказать про своих животных, а в итоге запнулась, спотыкаясь о болезненные воспоминания. Прикрыла глаза, терпеливо считая до десяти, чтобы успокоиться. Эта рефлексия нередко доводила девушку до истерик и панических атак. Не зря лежала в психиатрической лечебнице.

— В общем, я потеряла все, на что родители так рассчитывали. Не то чтобы я жаловалась на свою жизнь, но…

Теперь Фелисити закусывает нижнюю губу, не понимая, продолжать ей или нет. Нехорошо было бы сейчас вешать сопли за незнакомого человека. С другой стороны — она всегда это делала. На каждой чертовой вечеринке. Можно сказать, Сильвер выбирала жертву и вываливала на неё всю свою боль во всех подробностях. Но, в конце концов, на кой черт она сдалась Ламберту? Ничего страшного, если он послушает парочку ее душевных терзаний. Все равно вряд ли они увидятся вновь после этой ночи.

— Ты спросил меня о Боге в клубе. Так вот — я думаю, его не существует. А все эти святоши — просто падальщики. На самом деле, они не относятся к тебе хорошо. И подмазыватся регулярно под разными соусами. Их вера не стоит толком ничего, они прикрываются религией, надеясь, что из-за молитвы все их грехи будут прощены. Самые страшные из лицемеров.

Ее мысли скакали от одной к другой, и эти размышления о Боге вылезли сами по себе. Порой Фелисити начинала что-то говорить и говорить, напрочь забывая, к чему она изначально вела.

Песня в плейлисте сменяется на те другие, что вызывают боль где-то чуть выше солнечного сплетения. И лишь теперь девушка морщится. Ментальная боль всегда действовала на неё хуже, чем физическая. Порой физическую она даже любила — та помогала заглушать мысли.

Дереализация подкрадывается, как и всегда, незаметно. Сильвер кажется, что комната кукольная, как в розовом замке для Барби, что был у неё в детстве. И тогда она понимает, что чувствует реальность лишь из-за осязания. Из-за того, что Тревор держит ее за руку.

И вновь странные откровения. Эта девушка часто рассказывала свою историю первым встречным, будучи не в силах нести сей груз за своих хрупких плечах. Но когда с ней делились люди такого уровня, как Ламберт… это приводило Сильвер в ступор. Вот и сейчас она хлопает ресничками, просто смотрит на мужчину. Как кукла. Тупая кукла, какую в ней всегда все и видели.

Почему она бросила учёбу? Фелисити почти вздрагивает от этого вопроса.

— Вообще-то я поступила в Редфорд, — нехотя признается девушка.

Как сказать так, чтобы не прозвучать слишком.. жалко? И отвратительно унизительно.

— Мой отец владеет транспортной компанией, так что это не было сложно. А дальше.. знаешь, всё это глупости, — она отмахивается от вопроса.

Ведь я трахалась с молодым преподавателем по психологии. А он испугался, узнав, что у меня мозги набекрень, когда я попала в психиатрическую лечебницу из-за него же. Ничего интересного.

Конечно, Сильвер этого не скажет.

Благо, мужчину отвлекают ее рассуждения о Боге.

— Я люблю созидать миры, — мягкая усталая улыбка. — Правда, вряд ли хоть одному из них хоть грош цена.

Конечно, ведь мир Тревора — все то, чем он окружил себя. Что создал сам. С нуля. А Фелисити могла лишь придумывать дурацкие сюжеты в своей голове, чтобы жить в реальности было не так больно. Он — человек действия, она — бесконечных фантазий. Они разные.

Его рука тянется к ее лицу, гладит ее по щеке. Фелисити чудится, словно кончики его пальцев горят — или это что-то вспыхивает на поверхности ее кожи?

Тревор начинает говорить то, что ей не нравится. Он тоже начинает распоряжаться ею, порождая за ее хрупкими рёбрами волну негодования. Но девушка молчит. Она привыкла молчать, даже когда ей что-то не нравится. Мужчины приучили. Да что там — сопливые мальчишки. Ровесники, что будто бы ещё и не доросли до настоящих связей с женщинами. Особенно с такими простуженными на голову, как Фелисити.

Она — его успокоительное. Забавно, что Сильвер сама напивается снотворными, сраными нейролептиками и барбитуратами, но не спит. С детства такая. Сколько себя помнит. Ей хочется возразить Тревору — Фелисити не хочет переезжать. Она любит свою затхлую квартирку. Здесь ее печаль разливается океаном, лишь здесь она может оставаться с той наедине, но при этом чувствовать себя почти правильно. Она не хочет быть гостьей в чьем-то доме. И не хочет, чтобы ее скорбь видел кто-то ещё столь близко.

— А где ты живешь? — лишь ломко спрашивает Фелисити.

Как всегда замалчивает то, что ей некомфортно. На самом деле — она может отказаться. Будет снова общаться с Джимми. Тот по-любому завтра же прискачет и будет говорить с ней так, словно ничего и не произошло. Они продолжат свои вечеринки. Но отчего-то Сильвер словно хватается за соломинку.

А пока рука Тревора путешествует по ее телу, изучая изгибы.

— Так даже лучше.

Приятно знать, что тебя не хотят поиметь здесь и сейчас, даже видя, что девушка того не хочет. Просто делает то, что велят.

— Тебе быстро надоест моя болтовня, — усмехается Фелисити. — И ты вернёшь меня обратно. Как говорящую игрушку с заводским браком. Потому что я умею говорить лишь о своём прошлом.

И то была правда.

А знаешь, что однажды в старшей школе я залетела? А знаешь, что этот ублюдок однажды ударил меня? А знаешь, что однажды мы с подругой сломали подоконник в поисках спрятанного порошка?

Сплошное «однажды», бросающее длинную и неказистую тень на всю жизнь Фелисити.

Может, так будет даже лучше? Она получит новую боль, и та временно перекроет старую. Ведь Сильвер привыкнет к Тревору, а в самый важный момент он выбросит ее на помойку. Станет еще одной ее травмой.

Но так тебе, шавке, и надо.

— Мне собирать вещи? — лучезарная улыбка.

Ведь Фелисити хорошая актриса.

Фелисити упорно игнорирует вопросы о своей учебе в Редфорде — ведь если она начнёт говорить, то уже не остановится. И дело не просто в том, что она не заткнется, дело в том, что, вероятнее всего, она ещё и разревётся. Рана, оставленная чертовым аспирантом, ещё слишком свежа. А сколько времени прошло? Три, четыре года? А чувства Фелисити словно законсервировались. Она плавала и варилась в собственном соку.

— Разве в королевы принимают простолюдинок? — Сильвер улыбается одним уголком рта, стараясь не показывать то, как ей на самом деле неловко.

В красном свете лампы не видно ее пунцовых щёк. Она, правда, считала, что Тревору стоит выбрать кого-то более породистого, чем она. Нет, семья у неё была более, чем. Отец — большой начальник, мать с двумя высшими образованиями. А вот дочь — в семье не без урода. Потрепанная и потерянная. Благо, что не безработная.

Она не может быть чьей-то королевой.

— Форест-Стрит?

Фелисити даже воодушевилась.

— Я всегда мечтала там жить. Улица начинается с бизнес-центра, а заканчивается тюрьмой. И эти чудесные трамвайчики! А ещё я всегда хотела сходить в ресторан «Жажда Крови».

Но тут девушка замолкла. Не хотела, чтобы Тревор посчитал, что она напрашивается.

По иронии судьбы клуб «Кэтхаус» тоже находился на этой улице, и Фелисити всегда облизывалась, глядя на красивые дома с закрытой территорией, когда ходила на работу. Интересно, Ламберт живет в одном из них?

У Фелисити была «американская мечта». Она всегда хотела поселиться в этом месте, получить интересную работу, целовать мужа за утренней чашкой кофе. Возможно — родить ему сына. Но, увы, в суде ей никогда не работать, а женится на ней кто-то очень вряд ли. Да и ребёнку не хотелось бы передавать свои проблемы с головой.

Сейчас Сильвер разрывается — остаться пожить здесь или сразу перебраться. Она боялась, что второй вариант лишит ее свободы — а за это призрачное понятие девушка цеплялась слишком навязчиво. Ей нравились вечеринки с Энни и волшебной пыльцой. Нравилось кататься на разбитых тачках молодых ребят с дредами из гетто, что располагалось за вокзалом. Фелисити, можно сказать, привыкла и научилась любить такой образ жизни. Навряд ли Тревору понравится то, что она высовывается из окон машин, чтобы почувствовать ветер в волосах, пока за рулём смеётся один из обдолбышей с косяком, зажатым в зубах.

Фелисити отчего-то не хотела все это терять. Но ведь Ламберт не замуж ее позвал, верно?

— Я вряд ли когда-нибудь стану идеальной. Я тебя не боюсь, я.. я не знаю, чего я боюсь.

Но девушка не договаривает. Осекается, сжимаясь в комок, услышав следующие слова мужчины. Вернее — поняв их смысл. Ему нравится она и ее запах. Фелисити очень давно подобного не говорили. Отчего-то она знает, что он хочет ею обладать, и это поставит ее в рамки. Лишь бы в квартире не запирал.

— Кофе — карамельный, сигареты — ментоловые.

Она словно отчитывается. Но с улыбкой.

— Ох, нет.. Ментоловые кончились, есть только гадкие и дешёвые арбузные.

Она порывается встать, чтобы начать выполнять распоряжения. Так, словно она на работе. Но Тревор ее тормозит, задержав руку у неё на животе. Фелисити продолжает хлопать ресничками.

— Я.. против? Что?

Мозги, кажется, превратились в кашицу.

— Хорошо.

Сильвер уверена, что таких как она — сотни, если не тысячи в этом городе. Очередная обдолбанная шлюшка. Почему Ламберт так с ней разговаривает, словно она — принцесса?

Сама она вперёд не подаётся — у неё перехватывает дыхание, и желудок ухает куда-то вниз от мысли, что сейчас Тревор ее поцелует. Пока она ничего не чувствует. Но знает, что рано или поздно начнёт — и тогда все пропало. Фелисити надоест ему и все.

А пока она неуверенно протягивает руку, кладёт ему на плечо и все же слегка придвигается. Шелковые подушки скользят, давно выбившиеся из наволочек.

Она превратится в прекрасную принцессу от его поцелуя?

Попадание по всем фронтам — кажется, она мечтала даже о том же доме, в котором жил Тревор. Вот это совпадение. Ироничная насмешка… судьбы?

Тем не менее, Фелисити расслабляется рядом с ним. И нет, дело не в том, где он живет. А в том, как себя ведёт. Очень необычно. Нельзя сказать, что так уж все мужчины на пути Сильвер были кончеными мудаками, но такое отношение.. Это что-то новенькое. А, может, он просто усыпляет ее бдительность? Говорит ей о переменах, но, кажется, не до конца понимает, насколько они для неё огромны. То она таскалась на обочине жизни, как голодная, тощая и побитая собака, а теперь ее, значит, подобрали, отмыли и позволяют ей спать на подушках. Да — хорошо. Даже замечательно. Но что, если неблагодарная псина уже привыкла питаться помоями и спать в коробке под мостом?

Фелисити негромко, бархатисто смеётся на реакцию Тревора на ее вкусовые предпочтения в кофе и сигаретах. Ну, она ведь уже упоминала про помои?

И он целует ее, обвивая ее тело своими руками. Сначала Сильвер даже не закрывает глаза, застывает, словно восковая фигура — она явно не в своей тарелке, но не в плохом смысле. Так сказать — покинула зону комфорта. Но когда Тревор становится более напорист, Фелисити позволяет себе раствориться, почти зажмуриться. Сердце пока молчит — оно и так еле качает кровь в тщетных попытках поддерживать жизнь. Или нет? Или все же ёкает? Фелисити не понимает. Чувствует себя так странно, словно находится под кайфом.

— Что? — она сегодня слишком много переспрашивает. Ещё чего Тревор решит, что она тупая. — А, кофе.. да, сейчас.

Сильвер поднимается с дивана, стараясь не задеть торчащую в углу пружину. Так можно и кожу распороть, а у неё и так уже ранена ладонь. Она плетётся на кухню, щёлкает чайник. Слушает, как вода закипает, смотрит, как из носика валит пар. Фелисити не знает, реально ли все сейчас. Может, стоит прислонить травмированную руку к горячему металлу? Боль помогает. Но, в конце концов, она себя одергивает. Наливает кофе Ламберту, себе — нет. Как-то на автомате кладёт сахар и наливает молоко, даже не зная, как мужчина любит.

Возвращается в комнату и передает ему кружку. Отчего-то ей кажется, что ее не было не три минуты, а целый час. Ещё один признак ухудшающейся бессонницы — перестаёшь ориентироваться во времени. Ты просто его не чувствуешь.

— Окей.

А что ещё ей остаётся сказать? Своя комната — это хорошо. Но отчего-то девушке кажется, что она, как попавшая в дом дворняжка, предпочтёт спать с новым хозяином под одеялом.

Тревор слегка морщится — так, словно у него кружится голова, и Фелисити садится рядом. Близко — их колени соприкасаются. Она его понимает. Сама не спит с детства. Как было в «Звонке».

«Она никогда не спит».

Но прежде, чем Ламберт успевает отреагировать, девушка вновь поднимается на ноги, отходит к комоду и принимается переодеваться. Чего стесняться? Он видел ее номер, значит, видел раздетой. Не спать же в штанах и корсете. Фелисити предпочитает остаться в белье и натянуть сверху объемную футболку с изображением Ричарда Рамиреса.

— Друзья?

Она вновь переспрашивает. Какая-то тормознутая сегодня. Однако, сейчас Сильвер замешкалась, потому что Тревор, сам того не зная, задел ее внутренний триггер.

— Есть Юджин. Мой лучший друг. Гей, затворник, писатель, — она усмехается. — Есть Винс. Он коп. И.. эм. Наверное, ещё есть Энни, но мы с ней, в основном, только тусуемся.

И все?

Да, все.

Кристин и Дора, с которыми Фелисити дружила со школы, свалили от неё, ничего не объяснив. Карен и Наоми, одногруппницы, сделали то же самое, предварительно обвинив Сильвер во всех смертных грехах. И даже Джули — девочка-соседка, которую Фелисити почти воспитала, демонизировала ее и уехала. Что уж говорить о бывших парнях, которые тоже годами кочевали от статуса друзей до отношений и обратно. Никого не осталось.

И она не обольщается. Если они все ушли, значит, проблема в ней. И только в ней. И, значит, Тревор тоже уйдёт.

— Я бы спросила о твоих друзьях, но почему-то уверена, что ты снова скажешь, что слишком много работаешь, — Фелисити переводит тему на Ламберта, пытаясь заглушить болезненный ком, воспалившийся за рёбрами.

Он как раз допил кофе, так что она забирает кружку из его рук и вновь садится на диван. Уже не робко и боязливо, а довольно бодро почти плюхается рядом. Она улыбается. Она всегда улыбается.

— Ты будешь спать в деловом костюме? — мягкая, беззлобная усмешка.

Завтра воскресенье, так что можно поспать подольше, верно? Хотя Фелисити не знала, какой у Тревора график. У самой неё, как у артистки бурлеска, он был ненормирован, но после большого шоу, как сегодня, им всегда давали выходной. Однако, пить таблетки Сильвер не спешила. Она откинулась на свои неудобные скользкие подушки и наблюдала за мужчиной.

— Ты поцелуешь меня ещё?

Внезапный порыв.

Рассказ о своих друзьях, конечно, слегка опечалил девушку, но она отмахивалась от этих мыслей, как от назойливых мух. Разве ей есть, на что сейчас жаловаться? Она дома. Жива, здорова. Вместе с красивым мужчиной, который, похоже, даже видит в ней человека. Удивительное сочетание для Сент-Монро Сити. Этот грязный город пачкал всех. Испачкал, замарал и саму Фелисити, которая считала себя почти упавшей на самое дно. Бездна посмотрела в ответ, а затем засосала в самую свою чернь.

— Без друзей как-то не очень, — пожала плечами девушка. — Но я понимаю.

Очевидно, что для людей, занимавшихся бизнесом в этом городе, друзья — непозволительная роскошь. Слишком много тех, кто желает использовать тебя в своих целях. Фелисити невероятно повезло с теми, кто у неё остался. Даже с Энни, пусть та и губила себя загулами на несколько бессонных дней и ночей. Фелисити знала, что всегда может обратиться к ней за помощью, если та будет необходима.

Тревор разделся и лёг с ней рядом. Ощущать тепло чужого тела было неожиданно приятно. Особенно — такого тела. Девушка сразу отмечает шрамы, цепко хватаясь взглядом почти да каждый. У неё тоже есть. Правда, свои она нанесла себе сама — на бедре. Некоторые уже стали белыми, а некоторые, оставшиеся с прошедшей зимы, ещё отдавали розоватым оттенком.

— Хочу, — на самом деле, на этот вопрос можно было и не отвечать, однако, Фелисити все равно сделала это и, на всякий случай, даже утвердительно кивнула.

Ей нравится, как Ламберт целует ее, сжимая ее тело в тисках. Сейчас Сильвер ощущает себя уже куда более раскованно и, действительно, начинает что-то чувствовать — что-то трепещущее в животе. Приятно и тепло. Может, было бы и не так плохо засыпать так каждую ночь? И просыпаться каждое утро. Ещё и на Форест-Стрит. Отчего-то Фелисити уверена, что Тревор живет на высоком этаже, а, значит, оттуда открывается вид на западные небоскребы. Может, не стоит противиться новому, стоит остепениться? Так страшно. Учитывая, что она почти не знает Ламберта, и все это может оказаться лишь хорошей актерской игрой.

Из форточки приятно тянет влагой. Дождь почти закончился, но ветер до сих пор колыхал дырявые шторы. Тревор почти уткнулся носом в ее шею, а Сильвер пока водила кончиками пальцев вдоль некоторых его шрамов. Улыбается, когда мужчина говорит, что ему этого не хватало.

Ее так легко сбить с толку. Наивная дурочка.

Вывалить на него все сразу или попозже? Лучше сразу. Если он прямо сейчас соберётся и уйдёт, ей было больно, невыносимо больно и холодно, но ведь будет гораздо хуже, если как-нибудь Ламберт просто выставит ее из своей квартиры, когда она к нему переберётся.

— Ну.. Я лежала в психиатрической клинике почти четыре года назад. Я встречалась с молодым преподавателем, но он, увы и ах, не разделял моих чувств. Итог — нервный срыв. Почти две недели полного беспамятства и сильных седативов. Желтый дом. И я.. Я до сих пор не оправилась. В моей жизни было много, даже слишком много всего неприятного. И в вино мне что-то подмешивали, и..

Так стыдно сказать это. Будто бы Фелисити сама во всем этом виновата, как общество и твердит девушкам, попавшим в подобную ситуацию.

— Мое самое счастливое время — первые несколько месяцев в Редфорде. Мы с Карен и Наоми были неразлучны. Главные стервы первого курса, при этом нас все любили. На факультете психологии вообще не было места лицемерию — самое чистое место, что я знала в своей жизни. Редфорд стоит на берегу Блайнд-Ривер, и прямо рядом находятся водопады. Маленькие, но громко журчащие. Мы с девочками приходили туда в перерывах, и это было похоже на рай. Там было спокойно и ярко.

Пока ты, идиотка, все не испортила.

Ком подкатывает к горлу, не смотря на ностальгическую улыбку.

— Я люблю проводить время с семьей, но не хочу с позором возвращаться к ним, объявляя маме с папой, что их дочь — неудачница.

Фелисити переворачивается на бок в руках Тревора и пару мгновений думает — можно или нет. Но затем, решившись, закидывает одну ногу ему на пояс. Сползает чуть ниже на подушках, чтобы иметь возможность заглянуть мужчине в глаза и, в конце концов, самой поцеловать его. Фелисити больше не хочет бессмысленных разговоров о своём прошлом. Она хочет жить здесь и сейчас.

Фелисити любила носиться за Белым Кроликом. У ее психики существовал защитный механизм, включающий в себя диссоциацию во время травмирующих событий, а затем — долгий, тягучий, сладкий эскапизм. Наверное, если бы она местами не романтизировала свою боль, свою жизнь, то уже давно бы наложила на себя руки. Но Фелисити борется. Зачем? Непонятно.

Иногда она расслабляется и плывёт по течению — например, как и сейчас, пусть ее дряхленький мозг и полон осколков прошлого.

«Ты до сих пор не можешь это забыть, малышка?».

Сильвер усмехается. Не хочет, чтобы к ней были снисходительны из-за ее ментальных проблем.

— Я ничего не забываю. Никогда. В этом мое проклятие.

Она, правда, все помнила. И хорошее, и плохое. Потому, возможно, и прощала людей так часто и так наивно — Фелисити помнила о них много замечательного. Она помнила, как они ее доводили, но так же и то, как спасали. Они привязана к ним по сей день. Поманят пальчиком, и она тут же прискачет с напрочь затуманенным разумом. У Фелисити нет опоры, нет чего-то, что сдержало бы ее.

Может, Тревор сможет?

Как же глупо всегда полагаться на других, а не на себя. Но что поделать, если периодами ты даже не можешь самостоятельно критически мыслить? Каждому нужен голос разума.

Ламберт говорит, что не ладит со своей семьей, но сейчас девушка не начинает допрос. Что, как, зачем, почему. Она не хочет, чтобы он подумал, что она его жалеет — Фелисити ненавидела это чувство. Может, она спросит его об этом чуть позже. Например, за завтраком уже в его доме, когда она немного обживется.

Из колонки тихо доносятся звуки старого джаза. Не бодрого, а, скорее, томного. Если бы не красное освещение, вполне можно было бы решить, что они находятся в черно-белом кино. Музыка, мелодия осеннего дождя и звуки поцелуев — то, чем сейчас наполнена комната. Фелисити нравится целовать Тревора — теперь она может это почувствовать. Но не привыкай, девочка. Не привыкай.

— Таблетки, — на выдохе эхом повторяет девушка. — Да.

Нейролептик в самой большой из дозировок — дальше поднимать уже нельзя, если не хочешь слечь в кому. А иногда Фелисити об этом мечтала. К нему корректор — против судорог.

Музыка стихает, мир смазывается от серьёзных препаратов, погружая в, странным образом, отнюдь не тревожный сон. А утро.. утро начинается с того, что Фелисити беспардонно сжимают в объятиях. На самом деле, она уже пару раз просыпалась, но просто не могла подняться с кровати из-за действия таблеток. Она протестует, пытаясь вновь соскользнуть с реальности в кроличью нору, но Тревор не позволяет ей этого сделать.

— Я толкалась потому, что ты едва не скинул меня с дивана, — ворчит девушка, приподнимаясь на локтях.

Ламберт говорит о собаках — Сильвер нравится. Значит, она будет делить квартиру с двумя пушистиками?

— А какой пудель? — приободрившись, спрашивает Фелисити.

Скажи, что королевский. Пожалуйста!

— Как их зовут?

Лишь теперь она почти отклеивает себя от подушек и выползает из одеяла на прохладу — форточка была открыта всю ночь.

— Мне тоже, — приятное тепло разливается внутри, и Фелисити даже тянется за утренними объятиями.

На самом деле, конечно, ей было ещё странно. Она не успела влюбиться — немного задеревенела после пережитого за последние годы. Но что-то подсказывало, что это все временно — вот-вот девушка может упасть в пучину страстей и такой любви, от которой забиваются пылью легкие. Фелисити даже бегло целует Тревора прежде, чем самой упорхнуть в душ — это кажется правильным. А с тела необходимо смыть все налипшие блёстки. И голову помыть — на депрессивном дне Фелисити могла не делать этого по несколько дней, собирая волосы в пучок, после которого оставались страшные колтуны.

Выбравшись из ванной, она, завернутая в полотенце, находит Ламберта на кухне. Он допивал свой кофе из стаканчика, а рядом на столе стоял ещё один — для неё. Сильвер даже немного порадовалась — нормальный кофе она не пила давно, сидя на растворимом.

— Я не буду брать сегодня много вещей, — начинает она после первого глотка. — Лучше постепенно буду перевозить по чуть-чуть то, что мне необходимо.

В конце концов, одни костюмы для бурлеска весили прилично. Теперь девушка, вместе со своим кофе, удаляется обратно в спальню — погода не соблаговолила к ношению юбок, да и Фелисити сейчас жаждет наибольшего комфорта и уюта, так что облачается в светлые джинсы и пушистый бежевый свитер. Нет смысла строить сейчас из себя роковую женщину. Она собирает две небольших сумки и выходит в коридор, когда взгляд падает на собственное отражение в зеркалах. Волосы высохли не до конца и чуть завивались, на лице нет макияжа. Одета достаточно скромно, ничто не выдаёт в ней ту, кем она является на самом деле.

— Дойдём пешком? — отвлекаясь от созерцания самозванки в отражении, Фелисити оборачивается к Тревору. — Там, кажется, выглянуло солнце.

Фелисити ненавидит солнце, но не хочет трястись в такси, когда дойти можно за двадцать минут. Она сейчас одновременно потеряна и взбудоражена. Она воспринимала происходящее, как некий квест, и радовалась тому, что ее время забито новыми делами и приятным человеком. Иначе бы она снова сходила с ума, наматывая болезненные воспоминания на воспалённый разум.

Фелисити почти взвизгивает, услышав имена собак — не такая уж она, оказывается, глупая и сразу понимает чудесную отсылку. Значит, Тревор у нас любит гангстерское кино? Хотя, учитывая жизнь в Сент-Монро, неудивительно. Так, может, он искал свою Бонни? Сильвер быстро начала привычно романтизировать все, что с ней происходит.

Она чуть смущается, когда Ламберт делает ей комплимент — она знает, что выглядит сейчас как сущий ангел, но на деле таковой не является. Потому даже вздрагивает, когда мужчина касается ещё щеки, затем шеи. Сверху на свитер Фелисити надевает все ту же розовую искусственную шубку, сделанную под кучерявую ламу, и они покидают ее квартиру. Девушка даже не оглядывается на свой дом — отчего-то убеждает себя, что скоро ее выгонят, и она вернётся сюда. Потому нет смысла прощаться.

Но пока все идёт хорошо. Даже жаль, что по пути не встретился никто из знакомых — увидели бы ее с Тревором Ламбертом и обделались на месте. Район, в котором жила Фелисити, находился на самой границе центра и дальнейших менее богатых кварталов. Пока не трущоб, но и до тех было недалеко. А школа, которую закончила девушка, находилась почти на соседней улице, так что все ее одноклассники жили рядом. И это было ужасно. Каждый раз она ловила маленький сердечный приступ, когда встречала кого-то из них. Но с Тревором Сильвер словно чувствовала себя под защитой.

Да. Да, это тот самый дом, о котором грезила Фелисити, потому, когда они заходят в лифт, ее сердце стучит сильно-сильно. Она чувствует себя маленькой девочкой в Диснейленде. В прихожей на них налетают собаки — виляют своими хвостиками так, словно те вот-вот отвалятся. Фиолетовый язык чау-чау Багси тут же лижет щеку девушки, пока Мелоун радостно лает. Сильвер присаживается на корточки и «няшит» собак, умилительно сюсюкаясь с каждым по очереди. Непонятно, как под таким вниманием ей удалось успеть разуться и снять верхнюю одежду.

— Окей, — кивает она, оказавшись в гостиной.

Тут довольно уютно. Современно, но не бездушно, как бывает дома у многих. Шкафы едва ли не ломятся от книг — Фелисити и половину из них не читала. Ну и ладно. Может, займётся этим позже. А пока Тревор садится на диван и вновь обращается к ней. Девушка облизывает губы, не зная, что ещё и сказать. Снова обсуждать себя и свою жизнь она не хотела, но и расспрашивать Ламберта о его жизни перед началом его рабочего дня.. ну, тоже как-то не очень. Однако уходить не хотелось. И у Фелисити было очень по-странному игривое настроение сейчас. Она подошла ближе, ослепительно улыбаясь, и бесстыдно присела к Тревору на колени, положила руки ему на плечи, слегка разминая основание шеи — Фелисити прекрасно знала, как все может болеть после сна на ее скрипучем доисторическом диване.

— Да, я бы хотела знать, где мне можно расположиться. Я имею в виду… В какой из спален спишь ты?

У неё почти пунцовели щеки — она напрямую спрашивала разрешения спать с мужчиной в одной кровати.

— Честно говоря, я боюсь темноты и одиночества в чужих домах. Так что…

Нет, ей хочется иметь свою комнату, это точно. Но не для сна, а, скорее, ради самого факта наличия личного пространства. Пространства, где она, например, могла бы нещадно мусорить и бодро скакать, слушая всякую древнюю попсу в наушниках.

Природа их отношений ещё не была ясна Фелисити. Они явно не могут зваться парой, она не дура и понимала, что все это — расчёт. Но и у простых друзей нет привычки целоваться и сидеть на коленях. Тут, скорее, все выглядело так, словно Тревор — начальник, а Сильвер — подчиненная. Или даже.. содержанка? Какой ужас.

Девушка рассмеялась своим мыслям. Но она, правда, хотела нежиться с этим мужчиной, пока тот не успел понять, что она за падаль, и не выкурил ее прочь, как таракана.

Она чувствует себя маленькой в его руках. Фелисити и так не была особенно высокой — каких-то пять футов и четыре дюйма, но тут речь шла о другом. Она была куколкой рядом с Тревором. И в хорошем смысле, и, наверное, в плохом тоже. Девушка ещё не может точно сказать, что Ламберт собирается с ней делать. Может решить и продать, как то сделал Джимми. Ее судьба в его руках, и он может дергать за ниточки. Но пока ей было хорошо, не смотря на смутную тревогу где-то в груди. Страх, что сейчас прозвучит:

«Сцена отснята. Спасибо. Уходи. Гонорар получишь позже».

— Я выберу, — кивнула она, а на следующую фразу улыбнулась. — Я рада, что ты меня туда пускаешь.

Ее голубые глаза внимательно следят за каждым его действием, слух — внемлет всему, что он говорит. Теперь Тревор берет со столика пистолет, и это внезапно вызывает у Фелисити… восторг? Как у маленькой девочки леденец. Отец учил ее стрелять по банкам, но у неё абсолютно ничего не получалось. Помимо того, что Фелисити романтизировала свою жизнь, она делала это и с тем, что ее окружало. Зачем иначе она в своё время хотела работать психологом в тюрьме? Так банально, но ей нравились плохие парни. Особенно она обожала такое избитое клише, когда плохой парень остаётся хорошим только для тебя.

Звучит выстрел.

Девушка вздрагивает, но не от страха, а всего лишь от неожиданности. Ей нередко доводилось слышать подобные хлопки и даже целые автоматные очереди с улицы, когда она спала у себя дома. И у Джимми тоже был пистолет. Но почему-то у него он ее не интересовал. А сейчас.. Сейчас Сильвер практически заворожена.

И даже тогда, когда дуло касается ее губ, Фелисити не пугается. Смотрит абсолютно спокойным взглядом на Тревора. Даже не хлопает глупо ресницами, как делает обычно, когда растеряна, потому что сейчас этого нет. Он бы сделал ей огромное одолжение, если бы пристрелил прямо сейчас. Она бы умерла в тёплых объятиях. Почти любимой.

Но мужчина говорит о кофе и откладывает оружие на место. Это нормально, что в эти долгие мгновения, когда пистолет был так близок к ней, девушка почти влюбилась? Интересно, Ламберт понимал, что пугает ее отнюдь не этим? Она не боится умереть от его рук. И она даже не боится, если вдруг он решит над ней надругаться. Фелисити пугают чувства, что медленно подползают вьюнками к ее сердцу. Чувства, что могут разрастись розовыми плетистыми кустами, удушливо обвивая трахею, а затем… Затем они могут быть отвергнуты. Вот это, действительно, пугает.

Маленькая извращённая гибристофилка.

Сильвер не успевает ничего ответить прежде, чем Тревор целует ее. Она считала про себя их поцелуи. Этот получался пятым. Запомнить было легко, потому что у каждого из них было своё.. послевкусие? Нет, скорее — послечувствие. Ей и раньше было приятно, но теперь она чувствовала ещё и некий трепет.

Если он желал ее любви, то мог бы достать пушку и раньше. Какая ирония.

— Кофе — да. Это ты так намекаешь, чтобы похозяйничала у тебя на кухне? — девушка открыто и звонко смеётся. — Учти, я не умею пользоваться домашними кофемашинами. Только производственными — работала когда-то бариста.

Ламберт включает телефон, дарит Фелисити шестой поцелуй. В голове щёлкает счётчик.

— Хорошо, — она кивает и слезает с его колен, тут же едва не наступая ногами в одних розовых носках на стекло от разлетевшейся вазы. — Но сначала я это уберу. Не хочу, чтобы Багси и Мелоун поранились.

И это была чистая правда — Фелисити всегда беспокоилась о животных особенно крепко. Она быстро ориентируется в квартире — такая планировка ей знакома. Они с Энни бывали в подобных. Так что Сильвер без труда находит ванную, а там и совок и метелку. Возвращается в гостиную, собирает осколки, отгоняя чересчур любопытного пуделя от стекла. Следующий пункт — кухня. Заваривая кофе, девушка слышит, что Тревор уже говорит по телефону. Приносит ему напиток тихонько, идёт почти на носочках, чтобы не помешать. Оставляет кружку на журнальном столике между пистолетом и пепельницей и тогда уходит исследовать квартиру дальше. Забавно, но ей приглянулась самая маленькая из комнат. На полу был расстелен светлый и очень пушистый ковёр. Тут можно тихо репетировать танцевальные номера. И вообще — комната напоминает детскую. Именно то, что и нужно наивной и инфантильной блондинке.

Тяжело вздохнув, Фелисити смотрит на экран айфона и понимает, что ей предстоит сидеть одной и скучать ещё десять часов — часы показывали одиннадцать утра. И тогда она принимается за активные переписки с друзьями — Сильвер никак не приучится к тому, что счастье любит тишину. Она любила делиться со всеми и абсолютно всем. Пишет Юджину — тот, как и всегда, очень вежливо и сдержанно говорит, что рад за подругу, но при этом советует быть осторожной. Винс не отвечает — должно быть, у него смена в полицейском участке. И тогда Фелисити пишет Энни. Вот у кого, действительно, бурная реакция! Девушка красочно и взволнованно печатает одно сообщение за другим: «как круто!», «у вас что-то уже было?», «как думаешь, что будет дальше?».

С Энни Сильвер познакомилась полтора года назад, вскоре после того, как впервые попробовала порошок в компании Наоми. Их свёл именно Джимми, но Энни так же терпеть его не могла, как отныне и сама Фелисити. Чертов нигер просто продал ее за свои долги, а она считала его другом. Спасибо, что покупателем оказался Тревор.

Дверь в «детскую», как отныне и именует она свою комнату, распахивается, и на кровать залетают собаки, начиная топтаться по Фелисити. Та старается не визжать и смеяться тихо — хоть Тревор ещё ни разу не был с ней груб, она все равно опасается. Вдруг он окажется недоволен тем, что она мешает ему работать?

Так проходит пара часов. И чуть позже полудня Фелисити понимает, что так ничего и не ела. Ламберт, выходит, тоже. Прокравшись на кухню, она бесстыдно шарится по холодильнику. Готовит она не особо, так что берётся за самое банальное — яичница с беконом и помидорами. Берет самую большую сковороду, чтобы приготовить сразу на двоих. Желудок аж сводит, пока завтрак шкворчит, распространяя аппетитный запах по квартире. Разложив еду по двум тарелкам, девушка сделала ещё кофе и даже нашла поднос, чтобы все сразу уместить на нем и донести за один раз. Помимо бариста, однажды Сильвер работала ещё и официанткой, так что для неё подобные манипуляции были просто пшиком.

Фелисити входит в гостиную с подносом, когда настенные часы показывают половину второго дня.

— На всех нормальных работах в это время идёт обеденный перерыв, — она как-то неловко переступает с ноги на ногу, боясь, что мужчина разозлится, что она его отвлекла. — Я не кулинар, но…

Набрав побольше воздуха в легкие, чтобы чувствовать себя увереннее, она проходит к кофейному столику и опускает на него поднос.

Облегчённый выдох. И когда она успела стать забитой? Нечто в Фелисити все время перещелкивалось — от режима серой мышки до режима истероидной дивы. От желания красоваться перед публикой и общаться с большим количеством люде до жажды одиночества, возможности закрыться в своём мирке, где больше никого нет. Нельзя сказать, что сейчас ей было до конца уютно — она пыталась привыкнуть ко всему. В конце концов, это ее первый день. Как в новой школе или, скорее, на новой работе. Но Фелисити не желала заработать на этом. Заработать на Треворе. Да, бывали вечера, когда у неё даже не было лишних десяти долларов, чтобы банально купить дешёвой еды и молока. Но это не значило, что она станет тянуть из кого-то деньги. Она просто не была таким человеком.

Сильвер опустилась на диван рядом с мужчиной, скрестив ноги, поставила тарелку прямо на своё колено. Доев, она улыбнулась порыву Тревора заказать что-то ещё.

— Да.. Да, я за. И за стейки, и за милкшейки.

Как бы он часом не начал спонсировать ее компульсивное переедание.

Фелисити отставляет тарелку на столик, а Ламберт касается ее ног, укладывая их к себе на колени. Их взгляды пересекаются на продолжительное время. Бабочки в животе. Смущение. Розовеющие щеки. Наверное, на неё никогда не смотрели так. Люди из прежней жизни воспринимали ее как должное, никто не видел в ней личность. Никто не видел в ней ту, с кем можно связать свою жизнь. Фелисити не знает, что думает о ней Тревор, но ей нравится сидеть в коконе его защиты от этого мерзкого города.

— А кто гуляет с твоими собаками? — губы растягиваются в улыбке, она отвечает вопросом на вопрос, но не для того, чтобы сбежать, а чтобы не смущаться, как школьница.

Наверняка есть специальный человек, но Сильвер нравилось делать это самой. Особенно по вечерам. Чуть дальше, за трамвайным депо, что сейчас было модным местом для тусовок, располагался неплохой сквер. Фелисити очень хорошо знала этот район. Правда, конечно, для таких вещей нужен внутренний ресурс.

— Ресторан, — устало выдыхает Фелисити.

Желание сходить в «Жажду Крови» велико, но при этом она осознает, что этот мужчина привык к роскоши. Надо будет капитально приводить себя в порядок — в джинсах, свитере, ненакрашенная она там будет не к месту. А на это ресурса тоже не было. Хотелось расслабиться, закрыться в новом доме.

— Джакузи? Такой вариант мне пока больше по душе.

Хотелось тепла. Как от воды, так и человеческого. И вечером, и сейчас. Фелисити чуть придвинулась к Тревору, протянула руку, чтобы коснуться его лица. Чёрные глаза. Их взгляд прожигал насквозь. Она тянется к нему робко, словно спрашивая разрешения, но в итоге целует чувственно. Семь. Сильвер словно ставила над собой жестокий эксперимент — на какой счёт она поймёт, что хочет быть с ним всегда прежде, чем он разобьёт ей сердце.

— Ты когда-нибудь был женат?

Внезапный вопрос, внезапный интерес. Девушка даже прикусила собственный язык — наверное, она спросила что-то неуместное. Подумает ещё, что она ему в жёны набивается. Фелисити так-то вообще не знает, чего хочет от жизни.

— Я, конечно же, встречала женатых, которые активно изменяли. Никогда не могла понять, зачем оно вообще нужно. Зачем люди связывают себя узами брака, если в итоге предпочитают ходить налево? Это.. мерзко.

Вздох.

— Ладно, а ещё я знала парня в разводе, который был старше меня — почти твоим ровесником, но поставил крест на всех, в том числе, и на мне из-за возраста. И…

Она осекается.

Ведь он тоже в первую встречу обещал практически носить ее на руках, а потом стал воспринимать ее как бремя. Он не оставил Фелисити травмы, но некоторые его слова все же врезались в память. Зачем она все это вспоминает? И ведёт эти глупые разговоры. Тревору работать надо, а тут она лезет.

Сильвер откидывается на диванные подушки и теперь просто лежит рядом, как он и просил.

— Погуляем вечером вместе? В смысле, с собаками. Можем дойти до тюрьмы, — девушка смеётся. — Я очень много о ней знаю. Самая старая в городе. Я была там на практике по учебе.