Сегодня в Штраусберге было жарко. Даже душно. Лишь к вечеру начала ощущаться спасительная прохлада, и Долли радовалась тому, что не сопреет на работе в этом синеньком платье медсестры. Это ее первый день здесь - вернее, первая ночь. Надо же взять новую сотрудницу и сразу же оставить ее на ночную смену. Хотя, старшая сестра посчитала, что так девушке будет легче ориентироваться в отделении номер шесть - отделении для буйных. Обычно ночью здесь спокойно, за исключением храпа санитаров и охранников.

Фрау Дитрих закончила медицинский колледж и теперь попала в то место, куда элементарно брали. Работа в психиатрической лечебнице не была верхом ее мечтаний, но, в принципе, подобное интриговало. И зарплата была здесь гораздо выше, нежели в других больницах. И ещё выше - в этом самом шестом отделении. Но Долли соврёт, если скажет, что пришла сюда лишь ради денег. Ей было интересно. Действительно, интересно взглянуть на всех этих осуждённых, направленных в данное крыло лечебницы по решению суда.

Все ее братья были хорошими мальчиками. Старший и двое младших. Но, как говорится, в семье не без урода. Они были из семьи военных, так что старший подался в хирурги, младшие - пошли служить. А Долли запихнули в медицинский колледж даже без ее согласия.

Ну, то было неплохо.

Может быть.

Главу отделения - доктора Мюллера - она пока видела лишь мельком, но тот выглядел.. внушительно. Рейнхард был красивым мужчиной, но словно бы внушал ужас. Остальные медсестры его будто боялись и сторонились, но Долли лишь пожала плечами, нанося все больше алой помады на пухлые губы. Она умеет выполнять свою работу. И умеет хорошо - больше ничего ей не остаётся. Отлично выглядеть и нянчить серийных убийц под седативами.

- Можешь поспать в сестринской, - поясняла Ева, старшая медсестра отделения. - Ночью все спокойно, зато за эти смены у тебя будет больше выходных, чем у других. Главное - проследить, чтобы все выпили таблетки, сделать некоторым уколы, ну, и запереть палаты.

Дитрих понятливо закивала, а стоило Еве удалиться - переобулась из мерзких неудобных сестринских туфель в красные лаковые лодочки на каблуке. Долли хорошо запомнила: хочешь выжить, будь красивой. И умей защититься. Для того в кармане ее голубого фартука и лежал шприц с успокоительным.

Около двух часов ночи все, как и ожидалось, уснули. Охранник храпел громче всех, четверо санитаров словно подпевали ему в разных тональностях. Долли была единственной медсестрой на посту, но знала, что ночью обязательно дежурит и один из докторов.

Интересно, кто?

Хотя - какая разница? И тот, наверняка, спит. А вот Дитрих и глаз не могла сомкнуть. Она, взбудораженная, бродила вдоль коридоров, заглядывала в палаты, больше напоминающие камеры. Конечно, она не ожидала встретить здесь кого-то вроде Ганнибала Лектера, но.. Эти люди - убийцы. И у Долли коленки дрожали от этой мысли.

Красавица, внутри которой дремлет чудовище. Хотя - сегодня не нет.

Сейчас она бродила вдоль камер, тихо насвистывая незамысловатую мелодию, водила кончиками пальцев вдоль холодных решёток. Интересно, каково быть зверем в клетке? Узнавать не хочется. Хочется находиться по эту сторону и наблюдать за диковинными существами. Мама бы выпорола за такие мысли.

Щедро намазанные красным губы расплылись в ехидный ухмылочке. Девушка набрала побольше воздуха в легкие, облегченно выходках и двинулась в сторону курилки персонала. Здесь мамы нет.

Она курила свои тонкие ментоловые сигареты и продолжала насвистывать, глядя в перекрытое решетками окно. В каком-то смысле она тоже была заперта здесь. Но что-то подсказывало, что Долли найдёт, чем себя развлечь.

Вдруг дверь в комнату приоткрылась, и Дитрих тут же лениво обернулась, ожидая увидеть Ганса - санитара, что явно проявлял к ней симпатию.

- Доктор Мюллер? - удивилась медсестра, выпуская струйку дыма в потолок. - Не ожидала, что сегодня дежурите вы.

А вообще-то он был красавчиком. И чего его так боялись остальные? За суровый взгляд? Хах. Трусихи.

Его взгляд коснулся ее красных лаковых туфель, накрашенных губ. Видимо, сейчас начнёт отчитывать за внешний вид.

Или нет?

- Все верно, герр Мюллер, - Долли растянула красные губы в тёплой, но игривой улыбке. - Моя первая ночь в этих уютных стенах.

Словно бы в качестве доказательства она расправила юбку, поправила фартук, на лямке которого красовалась золотая брошь с ее именем. «Долли». Золотистые волосы собраны в аккуратные локоны, подобно тому, как дамы укладывались в сороковых годах. Конфетка, а не девочка.

Ей было приятно с ним говорить. Ей было приятен его интерес. На десять лет младше, Дитрих отчего-то питала особые чувства к мужчинам старше. Сопливые ровесники не интересовали ее. Блондинка смотрела своими темно-карими глазами лишь на настоящих джентльменов. И могла оценить их по достоинству. И доктор Мюллер - явно лакомый кусочек. Само очарование.

На его безымянном пальце не было заметно кольца, и Долли, ухмыльнувшись, сделала ещё одну затяжку, а затем затушила сигарету в пепельнице.

Теперь нужно уйти? Нет, определенно, нет. Только не от того, от кого веет опасностью и хорошими манерами. Медсестра грациозно прошла на своих высоких каблуках до кофейного автомата, нажала на кнопку с «латте».

- Мне здесь очень нравится, - честно ответила девушка. - Моя первая работа и сразу.. Знаете, щекочет нервы. Это то, чего мне не доставало на практике в обычных Берлинских больницах.

Рейнхард спросил ее о любимом пациенте, и блондинка вновь разулыбалась. Доктор попал в самую точку.

- Пожалуй, Эдмунд, - забрав свой готовый кофе, медсестра бесстыдно заняла место на диванчике рядом с врачом, закинув ногу на ногу. - Взглянув на такого симпатичного молодого человека, и не подумаешь, что он способен проломить череп своей бабушки молотком.

Долли отчего-то не боялась говорить с Мюллером честно. Тяжёлый взгляд его светлых глаз явно контрастировал с ее лукавым взглядом едва ли не чёрных зрачков. Из коридора вновь послышался храп престарелого охранника, и Дитрих закатила глаза.

- Дилетанты, - пропела она. - Я понимаю, что со временем привыкаешь к этому месту.. Но разве подобное соседство не будоражит, доктор Мюллер? - Долли невинно похлопала пушистыми ресничками, отпивая кофе из маленькой чашечки.

Ей совсем не хотелось идти по пути братьев. Идеальные, кукольные детишки своих родителей. И пусть Долли назвали ее, в ней, в отличие от них, кипела жизнь. Кипел азарт. Ей хотелось распоряжаться своей судьбой самостоятельно, пусть даже ей придётся ходить по острию ножа.

- Мне кажется, это так завораживающе, - продолжила самым бархатным тоном она. - Смотреть на чужой расколотый разум. Понимать, почему тот или иной человек сознательно разрушил свою жизнь ради нескольких капель крови. Зная, что за этим последует наказание. Я слышала, вы в нашей клинике самый молодой психиатр?

А вот это было уже заигрывающе. Долли откровенно стреляла глазками в сторону доктора.

Но, помимо этого, Дитрих говорила откровенно и честно. Ни в чем не лукавила.

- Должно быть, вы очень хорошо знаете свою работу. Я и сама, попав сюда, думаю о том, что нужно было поступать дальше - в медицинский университет.

Блондинка откинулась на спинку мягкого дивана, и каблук ее красной туфли задел  стрелку на идеально выглаженной штанине доктора.

- Ох, прошу прощения.

Рейнхард спрашивает, любит ли Долли опасность, и она вновь улыбается ему, облизывает губы. Ох, это мягко сказано, добрый доктор. Фрау Дитрих из тех, кто сводит колени уже, пытаясь унять жар внизу живота, когда есть возможность рискнуть собственной жизнью ради незабываемого опыта. Ради тех воспоминаний, которые будет стыдно рассказывать своим немецким внукам в старости. Долли еще молода, жутко молода, но.. не на то ли нам дана молодость?

Доктор Мюллер словно бы прятался от неё. Обычно ее обаяние сражало наповал каждого встречного на пути, но этот мужчина оставался холоден, хоть и улыбался девушке. По крайней мере - такое впечатление создавалось со стороны. Непробиваемый. Что ж, так оно даже интереснее.

Медсестра не позволяла себе нарушить субординацию, хоть ей явно и хотелось протянуть свои тоненькие пальчики к галстуку доктора, дабы хоть немного распустить его. Дать Рейнхарду продышаться, а вместе с тем вдохнуть ее сладких французских духов. Ее почти обижало то, что он не пал жертвой ее привычного очарования, которым Долли отлично пользовалась по жизни. Маленькая грязная манипуляторша.

- Лилии? - блондинка выгнула одну бровь, сладко усмехнулась. - Знаете, это ведь мои любимые цветы. И я не вру.

Она, и правда, не лгала. Больше всего на свете Долли любила лилии, пионы и радужные сухоцветы.

- Покажете как-нибудь?

Дитрих склонила голову на бок, немного по-кошачьи, немного по-совиному. Изучала Мюллера взглядом. Нет, не ученого - всего лишь заинтересованной женщины. Долли была отчасти невинна, отчасти - порочна. Умудрялась сохранять в себе обе грани. Была достаточно опытна, чтобы знать, что делать, но и достаточно стеснительна, чтобы краснеть и отводить взгляд в особые моменты.

- Да? А чем вы развлекаете себя ночами, герр Мюллер?

Этот вопрос мог бы показаться бестактным, если бы не ангельские большие глазки медсестры. Хотя - не ей судить. Возможно, она переходит грани, но взгляд ее невольно падает на кисти рук доктора. Длинные пальцы, которые было бы интересно ощутить на собственной шее.

Но то - лишь фантазии. Первой она ни за что не станет проявлять неуважение такими пакостями, как приставания. Невинный флирт - да. Но не поведение шлюхи. Только не с таким мужчиной.

Вдруг из коридора раздаётся крик Ганса - одного из санитаров. Тот зовёт на помощь сестру. Ну, конечно. Но, если что-то произошло в ее же первую смену… Очень, очень занятно. Долли взбудораженно подрывается с места, сразу вынимая из кармана фартука наполненный шприц. Она не бежит, нет. Идёт ровным, хоть и быстрым шагом, и стук каблуков ее раздаётся эхом на весь темный коридор.

Ох, надо же. Милашка Эдмунд вырвался.

- Он чем-то расшатал замок в своей камере! - объяснил Ганс, скручивая пациента, укладывая того на пол.

- Все потому, что замки у вас дерьмовые, - небрежно бросила Дитрих, подходя ближе.

Недолго думая, она села сверху на Эдмунда - прямо бёдрами на бёдра. Да, она знала, с кем нельзя быть шлюхой. Но так знала - с кем можно.

- Очень, очень жаль, милый, - пропела она, разочарованно покачивая головой. - Но теперь дорога тебе в карцер.

Толстая игла шприца медленно протыкает кожу на сгибе локтя, и Долли прикрывает глаза от наслаждения. Уколы - ее любимая часть. Нет, серьезно, ещё чуть-чуть и она блаженно улыбнётся. Отчего-то росла и росла в ней любовь к причинению другим.. боли? Безумная, безумная девчонка. Самое ей здесь место.

- Отдыхай, сладкий, - медсестра мягко похлопала ладошкой по щеке Эдмунда, глаза которого уже закатывались от сильного седативного.

Фрау Дитрих выпрямилась, поймав на себе заинтересованный взгляд Ганса - не каждый день санитар видит, как медсестры всаживаются на заключённых. Она же с невозмутимым видом отряхивает юбку и оборачивается к стоящему рядом доктору.

Ладони отчего-то вспотели, дыхание участилось в унисон с сердцебиением. Сильные уж эмоции ей принесла эта отнюдь не дерзкая попытка побега. А она - Долли - укротила того, кто способен почти что отрубать головы. Необъяснимая эйфория охватила девушку, она была готова кружиться и смеяться. И сейчас ей нужно в какое-то русло свои чувства направить.

- Доктор Мюллер, мы не сопроводите меня до карцера? Нужно все подготовить прежде, чем закрывать там пациента.

Конечно, то был лишь предлог. Долли было интересно. И так же - необходимо унять это странное, сильное возбуждение, приходящее в связке с насилием.

Долли внимательно следит за каждым изящным, отточенным движением доктора. Даже у ее старшего брата, хирурга по образованию, не было заметно подобного. Должно быть, герр Мюллер отлично управляется со скальпелем - хоть он и психиатр. Эта мысль вызывает улыбку на губах медсестры. На что же ещё он способен своими длинными пальцами?

Вопрос о том, что же она подумала, девушка оставляет без ответа. Принимает его за риторический, усмехается.

Фрау Дитрих совсем не пугается, когда Рейнхард закрывает за ними дверь. Наоборот - странное предвкушение греха лишь растёт и растёт. Распускается, должно быть, подобно тем лилиям, что выращивает Мюллер у себя в кабинете. Она стоит на месте, выжидающе покусывает нижнюю губу. И вот, наконец, Долли чувствует прохладу его пальцев на своей щеке, затем - на губах. Красная помада слегка смазывается.

- По ту сторону решётки? - выдыхает она в ответ. - Вам больше по душе пациентки, нежели медсестры, доктор?

Близится шторм. И Дитрих чувствует это и сама словно нутром. Говорят, в грозу люди с психическими отклонениями особенно взбудоражены и опасны. И Долли думала отнюдь не о заключённых в подобном ключе. Она думала о себе. Ведь явно - Мюллер прав. Она больна, и место ей по ту сторону решётки.

Да или нет?

Интересный вопрос. Вопрос джентльмена, ведь Рейнхард, как опытный мужчина, по-любому и так мог прочесть желание в ее почти чёрных глазах.

Раздаётся оглушительный гром, через крохотное решетчатое окошко под самым потолком в карцер проникает свет от молнии. И ровно в эту же секунду, сливаясь со стихией, Долли тянется вперёд, оставляя смазанный поцелуй на губах Мюллера, припорошенный легким стоном девушки. Ей нравится быть прижатой к стене, ей нравится испытывать на себе всю бешеную энергию доктора.

Он, воистину, был тем мужчиной, которому хочется отдаться без остатка. Тот же Эдмунд - легкое развлечение, желание пощекотать собственные нервишки, но в нем не было.. стержня, что ли? А вот герр Мюллер был силён духом, герр Мюллер был загадочен, и оттого хотелось скорее взглянуть на него настоящего. Долли сглотнула ком в горле, смотрела на него как маленькая девочка, оленёнок в свете фар на дороге, ведущей сквозь темный лес. Здесь и сейчас нет надобности притворяться или играть роль роковой женщины. Казалось, что она попала в лапы хищника, застряла в хоррор-игре, но это безумно ей нравилось.

Дитрих щекотливо провела кончиками пальцев вдоль плеч Рейнхарда, аккуратно стаскивая с него белый халат.

- Позволите, герр Мюллер?

Она поддаётся. Поддаётся на каждое движение, повинуется. Обычно Долли не позволяла мужчинам быть главными в постели с собой, обычно Долли любила контроль, но она и дурой не была. Понимала, что с таким мужчиной, как Мюллер, нужно слушаться. Это одновременно вызывало в ней некий протест, но и одновременно это будоражило девушку.

Rosenrot oh Rosenrot
Tiefe Wasser sind nicht still

Мурашки столь сильны, что, кажется, затрагивают даже внутренние органы. Сердечко трепещет, бьется маленькой птичкой о прутья клетки, когда Рейнхард говорит, что хочет показать ей себя как личного доктора. Просто кивает, но смотрит на него во все глаза. Похотливая улыбка трогает ее губы, когда мужчина пристегивает ее к койке. Долли слегка, еле слышно стонет, когда чувствует резкую боль от укола в своей шее.

Да кто этот Мюллер, черт возьми, такой?

Мелькает мысль, что она может умереть сегодня. Любопытство кошку сгубило. Но отчего-то Дитрих не страшно - она примет свою кончину достойно, какой бы она не было. В конце концов она - дворняжка. А такие именно так и заканчивают.

По телу расползается странная нега, Долли внезапно расслабляется. Непонятно, препарат то или же ее готовность умереть в любую секунду. Касания Мюллера мягки и тверды одновременно, пальцы его прохладны, отчего колени девушки содрогаются, когда мужчина касается ее самых интимных мест. Она кусает губы, прикрывает глаза, протестующе почти взвывая, когда Рейнхард убирает руки, дразня ее самым жестоким образом.

- Вы хотите, чтобы я умоляла вас, доктор? - с придыханием спрашивает блондинка.

Она по-прежнему обращается к нему на «вы», потому что.. потому что ей кажется, что с Мюллером иначе нельзя. И дело не в возрасте, просто он - такой человек. Он не парнишка из соседнего двора, с которыми можно фамильярничать.

- Зачем? - она переспрашивает так, словно ответ на его вопрос очевиден. - Потому - что больше некого. Потому - что я не вписывалась в общество. Никогда.

Долли, и правда, была другой. Саркастичнее, развратнее, чернее всех своих сверстниц. Они были принцессами на горошине по сравнению с ней. Когда по колледжу прошёл слушок, что Дитрих устраивается на работу в Менгеле, никто не было удивлён. Все были почти напуганы, ведь подсознательно боялись эту девушку. Первым ее мужчиной стал профессор по анатомии ещё на первом курсе - так же, старше неё на десять лет. Педантичный мужчина, которого привлекла молоденькая первокурсница, таящая в себе бездны с нефтью. Ещё Долли периодами связывалась с рок-музыкантами, но те быстро ее разочаровали - оказались тёмными и опасными лишь на словах. Ничего по-настоящему мрачного в них не было, и все, что они могли ей дать - уютный вечер с чешским пивом. А Долли ждала совсем, совсем не этого.

Дитрих ерзала на матрасе, но не позволяла Мюллеру выиграть. Она поддавалась на его короткие, дразнящие ласки, она хотела его, но крепко стискивала зубы.

- О чьей-то смерти? - Дитрих хрипловато рассмеялась. - Ммм, может быть. А у нас сеанс психотерапии?

Она ведь явно пришла сюда не на разговорил. И, чтобы показать это наиболее красноречиво, девушка, едва ли не выворачивая скованные запястья, переворачивает на живот, вставая на четвереньки. Прогибается в спине, бросает взгляд на доктора через плечо.

Она ждёт. Ждёт, когда он намотает ее волосы на кулак, когда он обхватит ее шею своими прохладными пальцами.

- Чего же вы медлите, герр Мюллер? Ведь сюда в любой момент приведут Эдмунда. Сомневаюсь, что вам по душе тройничок. Вы не захотите делиться.

Raise, raise.

Долли была такой и в обычной жизни. В мирской. Она любила строгие костюмы в стиле сороковых годов и нежные платья в стиле Лолиты. Конечно же, во многом с национальными немецкими мотивами. Дитрих любила свою страну - любила сильно. Гордилась тем, что родилась в Берлине, не смотря на то, что многие ее сверстники ныли на тему темного прошлого Германии. Ее дед был военным. Несложно догадаться, чем именно он занимался - убивал во имя своих жестких взглядов. Долли не придерживалась нацисткой идеологии, но не видела ничего плохого в том, сколько крови пролилось во имя ее родины. Ей казалось, что она с самого детства чувствовала эту самую кровь, чувствовала в брусчатке на дорогах, когда ходила по ней в своих аленьких туфельках.

Долли казалось, что где-то внутри неё клокочет первобытное зло.

Она никогда не была драчливой, обычно она обаятельно хлопала ресничками, и все вопросы за неё решали либо братья, либо многочисленные ухажеры. Ей нравилась подобная власть над мужчинами, но иногда девчушку расстраивало то, что ей не дают самой причинить кому-то боль.

Но однажды такая возможность у неё появилась.

И она посчитала вполне приемлемым рассказать об этом Мюллеру, когда тот задал блондинке прямой вопрос.

- Во время учебы я подрабатывала официанткой в пивнухе, - объясняла она, справляясь даже с наваждением от касаний мужчины. Более того, эти воспоминания добавляли перчинки в происходящее. - Там все было очень.. национальное. Я носила платье с корсетом, затягивала сиськи до невозможного. Многие мужчины заходили к нам именно ради того, чтобы пообщаться со мной. Им нравился мой акцент, когда я ругалась - особенно иностранцам. Но я никогда не позволяла себе большего, чем флирт. Они были обычными.. они были никакими. Такой мужчина никогда не дотронется до меня. Хотя - один осмелился. Ждал меня в темной арке после ночной смены. На улице уже рассветало, когда он повалил меня на асфальт, и.. у него в руке была бутылка, которая разбилась вместе с моим падением.

Долли издала очередной стон от очередного жаркого касания доктора до внутренней стороны ее бедра. Она говорила с придыханием, кусала губы.

- Я уселась на него сверху и разрезала розочкой его лицо. Мне повезло, что бутылка разбилась правильно. Я кромсала и кромсала его жирную морду, пока кровь не потекла ручьём. Удивительно, но заявление он подавать не стал, хоть и выжил.

Диагноз? Ей нужен диагноз? Забавно, ведь фрау Дитрих поставила бы на диссоциальное расстройство личности.

Ее маленькая уловка с «поделиться» сработала, потому что в следующее мгновение Мюллер, наконец, взял ее так, как она того хотела. Ржавая койка навязчиво скрипела, и Долли нравилась мысль о том, что они находятся в карцере. На этом драном матрасе обычно спят кровавые убийцы, и это возбуждало. Доктор умело придушивал медсестру, позволяя насладиться легкой асфиксией, но не давал отключиться. Он натягивал на кулак ее золотистые волосы всей копной, что не причиняло боли, лишь удовольствие.

Она пришла сюда, на эту смену, ориентированная на Эдмунда, но убийца теперь казался ей плоским и полым, а вот Мюллер.. Отчего-то Долли почувствовала себя в немецкой порнухе об ССовцах. Мюллер был трехмерным и настоящим. И ему бы очень, очень пошла серая форма.

Дитрих сотрясается, обмякает, упирается щекой в грязный матрас и пытается отдышаться. Что-что, а трахается этот доктор намного лучше профессора по анатомии. От такого мужчины приятно получить метки - Долли обязательно с упоением будет поглаживать синяки от его пальцев на своих бёдрах.

И вновь - Рейнхард превращается в идеального джентльмена, поправляет ее одежду, помогает застегнуть молнии. Она внимательно смотрит на него своими большими чёрными глазами, когда он стирает размазанную помаду с ее щёк. Отчего-то этот жест ей кажется даже более интимным, чем их секс.

Долли, действительно, чувствует себя фарфоровой куклой в руках коллекционера.

- Лилии? Да, я хочу посмотреть на лилии.

Когда они покидают карцер, то как раз встречают по пути санитаров и даже почти пришедшего в себя Эдмунда, которого те тащат под руки. Да, он теперь плосковат в ее глазах в сравнении с другим мужчиной, но кто сказал, ее бутон цвёл исключительно для одного человека?

Ей пока не ясны планы Мюллера на неё, потому и нечего пока что играть в недотрогу. Долли хочет почувствовать внутри себя тьму во всех ее проявлениях. Поэтому, проходя мимо Эдмунда, медсестра позволяет себе вольность - она ловит взгляд заключённого и подмигивает ему, невесомо касаясь его руки. Но для того, чтобы в следующую секунду тут же одернуть пальцы.

- Простите за дерзость, герр Мюллер, - обращается девушка уже к доктору на входе в его кабинет. - Но, может, у вас и выпить найдётся?

Ей сразу понравилась обстановка в его кабинете. Особенно - царящий здесь полумрак. Долли и сама не любила яркого света. Пробежавшими взглядом по помещению, девушка подошла к лилиям. Аккуратно, самыми кончиками пальцев, провела вдоль нежных бутонов, вдыхая сладкий аромат. Вспомнилось сравнение Мюллера - ее самой с этими прекрасными цветами. Губы тронула улыбка.

Где-то внутри стало очень тепло. Дитрих очень, очень тяжело влюблялась. Должно быть, из-за своей жесткой натуры. Она никогда не считала, что мужчины пользуются ею - это она пользовалась ими. Сжирала головы, выкидывала пустые оболочки. Но Рейнхард, казалось, был ей не по зубам. Такому головенку не откусишь. И это было интересно, хоть и доставляло некий дискомфорт. Должно быть, потому она и понадеялась заодно и на Эдмунда - она боялась попасть в полную власть доктора. Словно она - кукла Аннабель из ужастика, которая перемешается по своей воле и кошмарит всех вокруг, но для любой куклы найдётся свой кукловод. И Рейнхард был подозрительно на него похож. Долли не хотела плясать под чью-то дудку. Потому и боялась.

- Да, бренди подойдёт.

Мог ли он быть тем мужчиной, что она искала? А искала ли она вообще? Нужны ли были этой взбалмошной медсестре такие путы, как отношения?

Могла бы она быть верной? Даже не так. Могла ли она хотеть быть кому-то верной?

Доктор Мюллер вновь казался холодным, и блондинке почудилось, что это именно она расстроила его. Не оправдала ожиданий?

Однако она здесь. И у неё есть выбор - остаться или уйти. Уйдёт - будет дальше гулять сама по себе, но при этом.. жалеть? Стыдливо опускать взгляд при встрече в коридорах лечебницы? Останется - может провалиться в омут. Опасный, неизвестный ей. Но такой соблазнительно интересный.

- Ярость? - переспросила Долли. - Возможно, эта работа помогает мне. Я могу удержать в своих руках тех, кто способен на многое. Чувства власти.. Оно нравится мне.

Абсолютно честный ответ. Кристально-прозрачный.

- Инъекция, - мягкий голос девушки звучал эхом после приятного твёрдого тона доктора. - Я даже и забыла о ней. И.. подождите, вы сказали, что я вас не хочу?

Ее брови поднялись вверх. Она даже не успела осознать. Подошла ближе, присев на краешек дубового стола. Вновь нежно погладила бутоны лилий, мягко улыбнулась и перевела взгляд на Мюллера.

Она спокойно слушала его. Он говорил, что ему всего лишь интересно действие этой инъекции. Хах. Почему же ей думалось, что он оскорблён? Или она просто хотела, чтобы так было? Ей хотелось верить, что она произвела на него… должное впечатление.

- Поверьте, - твёрдо подытожила его речь медсестра. - Со мной ваша тайна и умрет.

Повисло молчание. Абсолютно неловкое, вязкое, такое даже можно пощупать. Долли сидела перед ним на краешке стола, боясь поднять взгляд. Гладила и гладила яркий цветок. Но затем, равно выдохнув, Дитрих заглянула в глаза Мюллеру. Ей не нравилась эта тишина. И ей не нравился сделанный им вывод.

Нужно сказать.

В конце концов, он спросил про ее самочувствие, а она так и не ответила.

- А вы не думали, что я так и так вас хотела? - ровно спросила Долли. - И для этого необязательно что-то мне вкалывать, ведь я..

Чего ты так занервничала? Даже запнулась.

- Знаете, я ведь привыкла быть главной в своей жизни. Привыкла, что все идёт по моим правилам. Смысл жизни в том, чтобы придумать себе смысл жизни, так ведь? И мой - в том, чтобы держать все под своим контролем. Я не привыкла кому-то принадлежать, но и, честно говоря, устала развлекаться. Я бы хотела, чтобы кто-то… Кто-то мог вдохнуть в меня что-то большее, вы понимаете?

Но она и с места не сдвинется, если он не поймёт ее слов. Не уловит их смысле, не прочтёт между строк. Фрау Дитрих не из тех, кто будет навязчив - это элементарно ниже ее достоинства. Потому Долли замерла на этом столе, даже не двигалась. Почти не дышала.

Но в какой-то момент она просто протянула к Мюллеру раскрытую ладонь.

Давай же, возьмись. Приблизься ко мне.

Ohne dich zahl ich die Stunden, ohne dich
mit dir stehen die Sekunden, Lohnen nicht.

Очень странно было видеть в человеке, подобному Мюллеру, мягкость. Это не было унизительно, совсем нет. Просто странно - Долли не привыкла. Она не умеет проникаться к людям, она привыкла использовать их.

- Почему бы не использовать чужие жизни, если они сами поддаются, ммм, доктор? Если они ластятся к тебе, как котята. Я не выбирала стать собой, я всегда такой была.

И она не врала. Дитрих была девушкой, но при этом выигрывала у тех же своих братьев по всем параметрам. Они уродились обывалами. Каждый из них. Из злило то, какой была их сестра - ведь Долли была порочна, Долли всегда командовала, но ей все прощали за красивые глазки. Даже они сами. Эта девушка очень умело дергала за ниточки. Изначально она решила, что Мюллер пытается подергать за ее, пытается нащупать в ней что-то, что можно повесить на крючок, но.. Может, если так оно и было в начале этой ночи, сейчас ей казалось иначе. Рейнхард словно обнажал душу. Это было странно. Некомфортно и комфортно одновременно.

Ей очень сильно хотелось сбежать от чего-то серьёзного, ведь она живет для себя. Исключительно для себя. Но с другой стороны, Долли понимала, что ей не достаёт цели. Что она была гораздо более пустой прежде, чем переступила сегодня порог больницы Менгеле.

Обычно она смеялась над чужой мягкостью. Давила ее острым каблуком и шла дальше. Почему же сейчас не может?

Рейнхард говорит, что иногда ему сложно остановиться. Она верит и не верит одновременно. Ей вообще сложно с этим человеком. Настолько сложно, что легко.

Долли отвечает на поцелуй, когда Мюллер неожиданно ласково касается своими губами ее губ. Но она не закрывает глаза - она смотрит на него. Ей необходимо знать, понимать, что она может верить - а это ведь так сложно. Почти невыполнимо.

- И что же вы сделаете с моим миром, герр Мюллер? - отчего-то дрожащим голосом шепчет девушка. - Сотрёте его в прах или измените навсегда? Вы же понимаете, насколько хрупко доверие? Мы, к сожалению, всего лишь люди.

Она боится, и это, должно быть, чувствуется. Долли хочется по привычке закрыться, ведь там, в домике, ее никто не тронет. Но проблема такова - она хочет, чтобы ее тронули. Внезапно вся прежняя развеселая жизнь, которой раньше этой блондинке было достаточно, кажется пустой.

- Я тоже одинока, - честно признается Долли. - Всегда была, поэтому и не заботилась ни о ком, кроме себя. Я люблю.. Любила использовать. Ужасно - скажете вы?

Параллельно фрау Дитрих проводит ладонями вдоль плеч Мюллера, скользит по идеальной ткани костюма, берет его руки в свои, чтобы затем вполне смело опустить их на свою талию, максимально сокращая расстояние между собой и мужчиной.

- Мой дед верил в некоторые штуки, связанные с душой.. Герберт вообще был странным. Вернее, я так думала до его смерти. Он говорил про некое существующее родство в том числе. Про то, что есть в мире те, что подходят друг другу идеально, словно пазлы. Я всегда считала, что он просто свихнулся после смерти бабки, но…

Медсестра сглотнула ком в горле, осеклась, но продолжила. Лицо Рейнхард было очень близко. Взгляд глаза в глаза в то время, когда их носы почти соприкасаются.

- Он служил в Аненербе. Что-то это да значит. Оккультизм мой старикан любил до самой своей кончины.

Возможно, Долли всего лишь нужен был кто-то, кто мог бы ее направить. Показать правильную дорогу, некую цель. И тогда она была бы непобедима. Во имя того, что ей дорого.

Мог ли этим чем-то стать мужчина?

Как сопливо, как банально. Должно быть - скучно. Но тогда почему она никогда ещё не чувствовала себя настолько живой, как сейчас? Словно ее коснулся сам Бог. Или сам Дьявол - тут уж как посмотреть.

- Что скажете, герр Мюллер? - Долли уже дышала ему в губы, говорила совсем тихо, готовая сомкнуть их в поцелуе. - Вы верите в человеческие души? Или же наука превыше всего?

Ей бы хотелось, чтобы верил. Чтобы верил в неё и неслучайность этой встречи.

Было ли происходящее девушке комфортно? Нет. Определенно нет. Долли едва заметно хмурилась, хотела отпрянуть, но вместо этого лишь приближалась сильнее. Не потому, что доктор был ей неприятен, а как раз наоборот. Дитрих не привыкла к сближению с людьми и всегда этого боялась. И сейчас ей хотелось закричать. Не от испуга, а от ярости на саму себя, что зарождалась глубоко, глубоко внутри. Все это неправильно. Неправильно, неправильно, неправильно.

Рейнхард говорит, что и сам откроет себя взамен. Но хочет ли она лезть к нему в душу? Хочет ли узнавать?

Бесит, что, сука, хочет.

Долли чувствует себя злобной, дикой дворняжкой, которую пытаются приручить, заставить спать на мягкой подстилочке и накормить вкусной едой, а она ещё водит мордой и рычит, скалясь. Такая, как она, привыкла жить на улице, на бесконечной свободной дороге, а не быть привязанной на цепи. Ведь если она кого-то полюбит, то потом может быть больно. Очень больно.

Дед Герберт верил в души, в чем Долли уже призналась Мюллеру. А ещё старикан Дитрих всю свою жизнь гонялся на такой такой, как «судьба». Могла ли именно она привести девушку работать в клинике Менгеле? Именно в этом злосчастном отделении, что настолько было пропитано чужой кровью, где от стен отскакивали крики отчаяния и безумный смех. Причём - похоже, не только пациентов.

А ещё ее дед пытался достать самого Дьявола. С ее бабушкой, Ребеккой, Герберт познакомился именно на службе. Ее имя означало «заманивающая в ловушку». И именно это бабуля, будучи прекрасной удивительно девой, и сделала. Она сама не служила, нет. Но поговаривали, что Ребекка была ведьмой. Она жила недалеко от Мюнхена, в глухой деревушке, где все боялись ее семьи. Неизвестно, что именно привело ее в Аненербе, где она встретила юного красавца Герберта, но тот считал, что это была именно судьба, не иначе.

- Сейчас у нас не принято гордиться своими предками, - молвила Долли, когда Рейнхард рассмеялся, похвалив ее деда. - Но я точно знаю, что мои отличались от других, ведь они… Они не боялись того, чего боятся даже самые сильные духом. Они не боялись любить и быть вместе. Разве это не причудливо?

Мюллер говорит, что верит в человеческие души. А затем целует ее. Дитрих замирает, но все же отвечает, позволяет его языку коснуться своего собственного. Ее руки все ещё покоились на его ладонях, сжимающих ее талию, и теперь они вновь скользнули вверх, чтобы снова остановиться на плечах мужчины.

Раздаётся странный звук - где-то совсем рядом. Он почти тонет в звуках ливня, но в том и дело - почти. Но сейчас Долли это совсем не заинтересовало, мало ли кто из их подопечных, подобно Эдмунду, пытается сбежать. Пускай санитары разбираются сами.

- Вот именно, что шторм, - Долли слегка надавливает на грудь доктора, немного отстраняясь, чтобы мочь видеть его лицо и холодные светлые глаза. - Психи всегда бушуют в такую погоду. Не делает ли это нас с вами похожими на них?

Дитрих металась в сомнениях. Вроде как - она вполне самодостаточна, чтобы остановиться, сказать «нет» на все. Ее устраивает ее жизнь. Ведь устраивает?

Стоит вновь задуматься над этим, потому что иначе откуда подобные терзания? Откуда мысли о том, что она бродит по жизни бесцельно? Что ей хотелось бы зацепиться за что-то, что дало бы ей больший смысл?

Долли ведь была карикатурной немецкой девочкой. Любила ягодное пиво, страшные сказки и музыку Тилля Линдеманна. Выбивалась из этого стройного ряда лишь потаённая любовь к причинению боли другим и абсолютное отсутствие таких эмоций, как сочувствие и жалость. Или же не выбивалось? Ведь многие немцев именно такими и представляют.

Так кто же она такая?

Заслуживает ли она того, чтобы на неё смотрели так, как сейчас смотрит доктор Мюллер?

Внезапно Долли познала весь спектр экзистенциального ужаса. За какие-то пару минут в близости от этого мужчины.

- Почему.. - почти жалобно просипела медсестра. - То есть, я имею в виду.. Почему я, герр Мюллер?

И Рейнхард говорит о судьбе. Цепляется, сам того не зная, за ту мысль, что вертелась в голове Долли, не давая поймать себя за хвост. Так он все же верит в подобное? Верит, что их встреча может быть не случайна? Она не ждала, что в ответ на ее вопрос Мюллер начнёт распаляться на тему того, как она хороша. Она ждала именно чего-то подобного, о судьбе, хоть и сама себе в этом не признается. Ее дед был бы в восторге.

Доктор отходит от неё, присаживается в кресло, и Долли будто бы теряет точку опоры. Ей становится ужасно холодно и грустно. Медсестра даже едва не падает с краешка стола, но ей удаётся усидеть. Она смотрит на Мюллера, слегка нахмурившись, жует собственные губы.

Мюллер напоминает ей о бренди, о котором Долли и думать забыла. А сама же ведь выпить попросила. Медсестра поднимается со стола, лениво потягивая спиртное из своего стакана, принимается ходить по кабинету, разглядывая его тщательнее. Вот - диплом доктора. Вот - пара старых фотографий.

Кульбиты из карцера. Дитрих даже усмехается. Но затем Рейнхард говорит кое-что ещё интересное. Он спрашивает ее об этичности опытов над людьми. Долли переводит заинтересованный взгляд на доктора. Странная вспышка читается в ее почти чёрных глазах.

- Наподобие того, что вы мне вкололи в карцере? - усмехается блондинка. - Как видите, от ужаса не верещу.

Но ведь он явно имел в виду что-то.. большее, нежели странные непрошеные инъекции. Долли вновь подходит к столу, облокачивается на него локтями. Она вновь находится в непосредственной близости от Мюллера.

- Ах, герр Мюллер, - с придыханием продолжает девушка, на губах расцветает плотоядная улыбка. - И что же вы желаете выяснить, ставя опыты над несчастными, глупыми психами?

Это лишь предположение, не более. Но если то, о чем она подумала, окажется правдой, то Долли.. хм, должно быть ещё долго не опустит Рейнхарда от себя.