Неужели обязательно все время быть таким жестоким?

Лорелай всхлипывает, утыкаясь носом в собственные колени. Он ведь так ничего и не понял. Наверное, решил, что она просто капризничает, хотя эмоционально все было куда, куда глубже. Но теперь девушке стало казаться, что Эмиль на эту глубину вовсе не способен. Дело было не в какой-то девственности, дело было в ее чувствах. Лорелай чувствовала себя грязной и использованной, хоть дело и не зашло дальше прикосновений.

Но ты сама виновата, девочка. Настроила себе воздушных замков, вот теперь и пожинай плоды, потому что все они рухнули, обратившись в пепел.

Лашер резко и холодно бросает ей рубашку, так же требует не «реветь». Жестокий, манипулятивный… кто? Тот, в ком Монтгомери надеялась увидеть свою судьбу? А судьба ведь существует, Лорелай знает — ее сестра ясновидящая. Выходит, что судьба ее самой — жить вот так? Сначала с родителями, теперь с мужчиной, который заставил вихрь подняться в ее груди, но на деле ничего к ней не чувствующий, кроме желания извлечь выгоду?

Слёзы прекращают течь. Бывает момент, щелчок, когда квинтэссенция боли достигает пика, и затем чувства атрофируются. Единственным, чего сейчас хотела Монтгомери — найти что-то острое и перерезать себе горло. Потому что дальше такой жизни она просто не выдержит. А не такой уж плохой план, не так ли?

Она почти не слушает Эмиля, прекрасно понимая, что он напоминает ей, что никуда не отпустит ее. Ее жизнь теперь в его руках. Она — марионетка. Узница. А такая жизнь ей и не нужна вовсе. Лорелай молча надевает на себя мужскую рубашку, в которой тут же утопает, и с мрачным видом собирает с постели собственное белье, затем — платье с пола. Она больше не боится проходить через тьму — ей хочется, чтобы та ее сожрала.

Покажет ей ее комнату. Хах — горькая, болезненная усмешка. Ещё каких-то десять минут назад Лорелай надеялась, что ее комната будет здесь. С ним. Но Эмиль очень ясно и четко прочертил грань между ними — это все просто игра. Настоящая она настоящему ему не нужна.

Ей бы понадеяться, что чертова семья все же что-то заподозрит, раз младшая из сестёр пропала из дома без вещей и телефона. Но ей уже ничего не хочется, кроме собственной смерти, потому что назад к родным она тоже не хочет. Лашер, сам того не заметив, перевернул все ее сознание с ног на голову, изменил всю ее жизнь, лишил возможности верить в то, что в будущем ее может ждать хоть что-то хорошее. Нет. Как раньше она лишь существовала, так и дальше будет. «Жить» — непозволительная роскошь для Лорелай Монтгомери.

Она идёт босиком по коридору за высокой фигурой мужчины и молчит, уперевшись взглядом в пол. Сжимает в руках свою одежду и туфли, прижимая все скудные пожитки к груди. Зайдя в ту же комнату, в которой она очнулась пару часов назад, Лорелай оборачивается на Эмиля, подарив ему самый болезненный взгляд во всей вселенной.

Я ведь поверила тебе.

— Спасибо, — бесцветно шепчет девушка, закрывая дверь прямо перед его лицом.

Лорелай и раньше задумывалась о суициде, но никогда не решалась попытаться. Одинокая, странная, никому на всем белом свете не нужная, ещё и трусливая. Вновь разразившись рыданиями в голос во тьме пустой комнаты, девушка просто упала лицом в подушки, надеясь этим приглушить собственные громкие и бесконтрольные всхлипы.

Лашер забрал у неё куда больше, чем ее семья. Он забрал у неё надежду. Забрал у неё веру. У него не было сердца, а она ещё, дура, хотела подарить ему своё.

Эта боль не была сравнима ни с чем, что чувствовала Лорелай ранее. Холодность и отчужденность со стороны семьи или сверстников не ранила ее столь сильно, сколь все то же самое со стороны Эмиля. Если ему так нужна эта ее сила — она с радостью отдаст, пусть подавится, но жить с ним под одной крышей, вспоминая его поцелуи и касания, оказавшиеся фальшивыми.. Нет, она не сможет. Она была из тех, кто влюблялся сначала медленно, а затем резко и с головой. Она была из тех, кто тонул.

Так глупо и по-детски, но Лорелай теперь думала о собственной смерти даже не ради себя и своего удовлетворения. Ей хотелось лишить себя жизни, чтобы преподнести урок ему. Чтобы он никогда не получил желаемого дара, как она не получила от него любви.

Она была бы прям сейчас начать шарить по ящикам стала — ей бы хватило ножниц, ножа для бумаги. Чего угодно. Но Монтгомери была слишком слаба. Слишком. Настолько, что кружилась голова, и вскоре девушка провалилась в сон. Сладкий сон, в котором она все ещё находилась в саду, кормила белок с рук. На улице было пасмурно, но оттого лишь красивее — розовые кусты окутывал туман.

А туман ли это?..

Внезапно Лорелай поняла, что находится и не в своём саду. Это был сад Лашера. Внутри все болезненно сжалось, легкие скомкались, словно кто-то нанёс ей удар под дых. Она стала судорожно хватать ртом воздух, согнувшись, ощущала слёзы на своём лице. А затем на ее плечо легла тёплая ладонь.

Она проснулась сразу, но не вздрогнула, не распахнула глаза — наоборот, замерла. Дыхание заметно учащалось, и ей пришлось задержать его, чтобы не выдать собственного волнения. Эмиль просил у неё прощения. Но Лорелай больше не верила. Притворялась спящей.

Уходи, уходи, уходи.

Она выломала собственную грудную клетку, выгнула рёбра наружу, показав Лашеру своё сердце, а в ответ получила.. даже не удар. Она ощутила холод.

Но мужчина не уходил. Его рука скользнула выше, пальцы зарылись в ее волосы, и ей пришлось от боли закусить нижнюю губу, чтобы не выдать себя. Лорелай не хотела слушать, но.. слушала. И невольно внутри неё абсолютно все откликалось на каждое слово.

Он снова блефует? Снова врет? Окучивает ее, чтобы она не попыталась сбежать?

Но его последняя фраза добивает ее окончательно. Он считает, что она никогда не сможет его полюбить — и это лишь доказывало, что он совершенно не так ее понял у себя в спальне. Доказывало, что он вообще ни черта не понимал. Монтгомери вовсе перестала дышать и сама этого не заметила. Отмерла лишь тогда, когда Эмиль спросил, слышит ли она его. В груди нещадно кололо. В его голосе сквозило нечто, похожее на отголоски ее собственных чувств, и оставалось надеяться, что и это не является всего лишь хорошей актерской игрой.

Лорелай медленно приподнялась на локте, принимая сидячее положение. Ей было страшно посмотреть ему в глаза. Темно-карие, почти чёрные. Она боялась увидеть в них насмешку, боялась увидеть ложь. Но ее там не было. Монтгомери было открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же его захлопнула — в следующие мгновение она молча толкнулась вперёд и так по-детски тепло обняла мужчину, уткнувшись носом в его шею. От него по-прежнему пахло лавандой и лунной пылью. И она.. оценила его шаг.

Возможно, она вновь попала в ловушку.

Отстранившись из объятий, Лорелай скользнула руками выше — к лицу Эмиля, заключая его в свои ладони. Так, чтобы он не смог отвести взгляд, даже если захочет.

— Ты никогда никого не любил, да? — аккуратно высказала свою догадку девушка.

И, слегка покачав головой, она продолжила:

— Ты не понял меня. Когда я сказала, что не собираюсь играть ни в какие игры, я говорила лишь о том, что мне.. Что мне нужен настоящий ты. Я боюсь не тебя, а твоего холода.

Он держал ее здесь против воли, а она все равно стремилась узнать его. И, как и любая влюблённая девушка, она так легко ловилась на крючок. Сейчас же, озвучив вслух то, что ее мучило, Лорелай поняла, что ей немного полегчало. Больше всего она боялась, что Эмиль всегда будет так жесток с ней, как в то мгновение, а она все равно будет бродить по длинным коридорам его дома как трагичное, влюблённое привидение.

И сейчас она даёт ему ещё один шанс. Глупо в ее положении думать, что она на это имеет право, но рядом с ним, в его тьме, Лорелай, возможно, обретала себя.

Потому сейчас она просто подвинулась на середину кровати, выпустив его лицо из своих рук, но лишь для того, чтобы кивнуть на освободившееся рядом с собой место.

— Ты останешься со мной?

И все же она не могла ничего с собой поделать — этот мужчина вызывал в ней бурю эмоций. От негодования до желания, от боли до окрыляющей влюблённости. Лорелай все же была ещё очень наивна, чтобы позволить себе вновь усомниться в Эмиле. Даже странно, учитывая, что ещё совсем недавно она была уверена, что раскусила его намерения. Но любовь слепа.

И вот она снова на крючке. Он спрашивает, может ли она научить его любить, и ей нестерпимо хочется согласиться. Все же Лорелай очень сильно все романтизировала — иначе бы, без этого, она, пожалуй, и не выжила. Но, тем не менее, этот вопрос вновь пробуждает в девушке надежду. Хрупкую, но такую желанную.

— Может быть.

Лашер говорит, что немногие могут терпеть его настоящего — о, она уже это заметила. Заметила до ноющей боли в сердце. До кровоточащей ранки от занозы в глупом органе, которой стал именно этот человек. Теперь он может уничтожить ее всего парой неаккуратных фраз. Сбросить до заводских настроек и желания умереть.

Мягкое касание до груди, и дыхание уже сбивается. Чего бы она хотела? Хотела бы невинно проснуться в его объятиях, но мужчины, похоже, столь порочны, сколь Лорелай и думала.

— Куда ты так торопишься? — тем не менее, Монтгомери лишь беззлобно рассмеялась, когда Эмиль притянул ее к себе за запястья.

На ней нет ничего, кроме его же рубашки, но девушка не спешит с ней расставаться. Да, она дала ему ещё один шанс, но это не значило, что она готова повторить попытку заняться сексом, пока она ещё не почувствовала, что это занятие так пресловуто можно назвать любовью. Это звучало почти издевальчески в ее голове, но.. Пусть подождёт ещё. Пусть подождёт, пока она сама не даст зелёный свет.

Лорелай дразняще тянется к Эмилю за поцелуем. Уже не таким невинным, как прежде, нет. Она впивается в его губы со всей пылкостью и страстью, но так же быстро и отстраняется.

— Я бы хотела поспать, — наконец, отвечает она на его вопрос, слегка посмеиваясь. — Завтра же меня ждёт обучение, так ведь? Значит, мне нужно набраться сил.

Она явно издевается, потому что в следующее мгновение Лорелай вновь быстро чмокает мужчину в губы, а затем устраивается головой на его груди, закидывая на него одну ногу. Прижимается крепко, чтобы тот и не думал встать и уйти.

— Спокойной ночи, — довольно улыбается Монтгомери.

И сейчас, после пережитого за последние сутки стресса, она, и правда, очень быстро засыпает, неосознанно сжимая в своей ладони пальцы Эмиля.