no
up
down
no

Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

[ ... ]

Как заскрипят они, кривой его фундамент
Разрушится однажды с быстрым треском.
Вот тогда глазами своими ты узришь те тусклые фигуры.
Вот тогда ты сложишь конечности того, кого ты любишь.
Вот тогда ты устанешь и погрузишься в сон.

Приходи на Нигде. Пиши в никуда. Получай — [ баны ] ничего.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [no where] » Alles lьge [Death Note]


Alles lьge [Death Note]

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

ALLES LьGE

https://forumupload.ru/uploads/0015/e5/b7/3385/307360.gif
Yagami Light x L
осень

Классическое музыкальное образование vs доморощенное рок-н-ролльство.
— Ich hцrte die Musik meiner Seele —

Подпись автора

[хронология]

+1

2

В студии тихо, только поскрипывает кресло под звукорежиссёром, пока он, задумчиво покусывая кончик дешёвой шариковой ручки, таращится в экран мобильного телефона.  Тишина разбивается вдребезги, когда подтягиваются остальные сессионные музыканты — не особо громкие, но неизбежно создающие фоновый шум. Они здороваются друг с другом, избавляются от вещей, достают ноты, расчехляют инструменты. Лайт косится на наручные часы и отмечает, что они уже пять минут как должны были начать.

Лайт не любит работать с сессионными музыкантами — раз на раз не приходится, а его треки должны быть идеальными. Музыка — чистая математика, никаких сложностей, никакой лишней возвышенности, которую так воспевают люди. У Лайта — абсолютный слух, годы практики за спиной, и первый курс консерватории, а он уже самый известный молодой пианист Японии. Его награды за всевозможные конкурсы — повод для персональной гордости матери, но у самого Лайта они не вызывают никаких эмоций. Победа всегда давалась ему легко; где он, и где остальные? Его талант на голову выше сомнительного таланта любого соперника, поэтому во всех этих наградах нет никакого смысла.

Как и в консерватории, в которой ему попросту нечему учиться. Престарелые, закосневшие преподаватели давно отстали от жизни, а каждый из сокурсников имеет настолько раздутое, при этом — раздутое необоснованно, самомнение, что Лайта после общеобразовательной школы, в которой абсолютное большинство признавало за ним моральное право первенства, едва ли не тошнит. Сплошная скука. Его привычная модель поведения дружелюбного школьника даёт сбой, но он легко подстраивается и находит новую — модель слегка высокомерного музыкального гения. В консерватории все такие, он не выделяется.

Но консерватория — то, чего от него ждут. Как и головокружительной карьеры в музыке, к которой Лайт равнодушен. Как и мастерства и безукоризненной техничности исполнения на инструменте, к которому он также безразличен.  Написание мелодий для него — та же математика; он просто смотрит, что сейчас популярно, анализирует и создаёт хиты. Если это — творчество, тогда он — глубоко творческий и чувственный человек.

По ту сторону стекла уже расставлены стулья, часть инструментов и микрофоны; на сиденьях лежат наушники. Он уже отстаёт от графика. И, пока остальные музыканты идут рассаживаться, Лайт поворачивается к звукорежиссёру:

— Ну и где твой «гениальный скрипач»?

Он спрашивает без наезда, всего лишь подбавив в голос толику скептицизма. Звукорежиссёр привык к этой манере речи. И пока тот пространно излагает ответ, Лайт думает, что, вообще-то, срежиссировал бы свои треки куда лучше, но этот человек — известен на всю Японию, и для продаж будет удачнее воспользоваться его именем и его связями, а не тянуть одеяло на себя. Наглость в шоубизнесе — хорошее подспорье, но, на самом деле, её никто не любит. Музыканты, звуковики, продюсеры — все они чудовищно злопамятны. Но у Лайта тоже хорошая память.

Вообще-то, Лайт прекрасно знает, где «гениальный скрипач» — весь Токио стоит в пробках, а от аэропорта путь неблизкий. Про аэропорт он тоже знает — от продюсера, который и навязал ему так называемое «сотрудничество» с британским музыкантом. Лайт предпочёл бы обойтись без «сотрудничества» подобного рода, но пока что он, несмотря на всю свою популярность, не имеет того веса, который приходит с опытом, и не может диктовать свои условия. Кроме того, на нём висит контракт, и в его же интересах, чтобы все условия были соблюдены, до последней запятой. 

Лайт сидит в кресле рядом со звукорежиссёром, расслабленно откинувшись назад и машинально прокручивая в голове свою партию. Он знает её идеально и способен сыграть хоть среди ночи, но всё равно продолжает мысленно перебирать последовательность нот. Продюсер раздаёт указания, Лайт его не слушает — поправляет слишком туго затянутый узел галстука, снова косится на часы. Он никогда не слушает продюсера, потому что все его слова — та самая последовательность нот; он и так знает, что ему скажут, о чём попросят. Можно просто вежливо улыбнуться в ответ, сердечно поблагодарить и заняться своей работой.

Подпись автора

[хронология]

+1

3

— Ватари, останови машину.
— Мы итак стоим, L.
— ...
— Я понял. Позвоню и скажу, что мы задержимся, — Ватари смотрит на длинную вереницу машин впереди и думает, что нет необходимости придумывать причину для задержки: если бы Рюзаки не распланировал всё до последней минуты, то они бы неумолимо застряли в пробке и не успели к назначенной встрече — нет нужды говорить, что не успевают они теперь из-за прихоти L.

Рюзаки подхватывает футляр со скрипкой и небрежно перекидывает его через плечо, сгорбившись, когда выходит на улицу, Ватари провожает его взглядом и не сдерживает мягкой улыбки: сколь бы гениальным ни был этот ребёнок, ребёнком он и остаётся — фигура замирает у кондитерской; Рюзаки клонит голову к плечу, прижимая большой палец к губам, стоит так какое-то время, не двигаясь, словно окаменев, а после уверенно скрывается за дверью.

Впервые L увлёкся музыкой, когда ему было четыре года: старинный рояль быстро наскучил ему, а вот выразительное звучание скрипки моментально увлекло его и покорило. Обладая абсолютным слухом, он очень быстро научился играть на ней виртуозно, играючи исполняя даже сложнейшие партии; сложного в этом L ничего не видел — это как решить загадку, опираясь на чистую интуицию: нужно просто слышать, чтобы воспроизвести, нужно просто слушать, чтобы сочинить. К тому же, скрипка, как ничто другое, стимулирует работу мозга и помогает привести мысли в порядок, что лишь укрепило его преданность к ней, а звучание её с тех пор можно было услышать в любое время суток.

Он никогда не учился в консерватории, считая это пустой тратой времени, местом весьма заурядным, которое ничего не сможет ему дать. Однажды Ватари спросил его, не хочет ли он попробовать, но L моментально пресёк эту идею, заявив, что там обучаются только бездари. Может L и не самый высоко духовный человек, но музыка — одно из немногого, что увлекало его с головой, и слушать, как над ней издеваются другие он не изъявлял ни малейшего желания. Так было ровно до тех пор, пока ему не предложили совместную работу с неким «гениальным пианистом», родом из Японии. «Талант, которого давно не видел, мир!», — писали в газетах, но не в его привычках верить всему, что пишут, и поэтому пришлось потратить три дня и три ночи, собирая всевозможную информацию об этом юном даровании и прослушивая все записи, которые только можно было найти; обдумать. Педантизм и мастерство, выверенное до совершенства. Возможно, он всё же стоит его внимания. Возможно, он может быть даже лучше него — L до смерти хотелось проверить так ли это, услышать вживую, посмотреть своими глазами и понять наконец, что не давало ему покоя и ускользало от него: в игре, безукоризненно безупречной, чего-то не хватало, и он никак не мог понять чего именно. Разве так бывает? Когда каждая нота взята с поразительной точностью, когда звучание столь чистое, когда понимаешь почему столько шума вокруг новой звезды. Может ему только кажется? L не любил не понимать, поэтому в этот раз предложение Ватари не стал отклонять. Это определённо стоит потраченного времени и даже того, чтобы слетать в другую страну, покинуть привычную зону комфорта. К тому же, эту встречу можно считать взаимовыгодной сделкой — даже если по итогу это дарование разочарует его, результат может принести свои плоды для «бизнеса».

Рюзаки приходит на место через тридцать две минуты и сорок девять секунд после назначенного времени встречи, Ватари уже ждал его у входа.

— Как прошла прогулка?
— Увлекательно. Вы знали, что в Японии есть суп, вместо десерта? Любопытный вкус.

Первым порог студии переступает Ватари, Рюзаки следует за ним, но замирает вдруг, сделав всего несколько шагов и не обращая на собравшихся никакого внимания; Ватари улыбается и достаёт из кейса папку, понимая без слов:

— Партитура на сегодня.

Рюзаки благодарит, цепляя папку указательным и большим пальцем, пролистывает, пробегаясь взглядом по нотам, и откидывает её за спину после. Только после этого, наконец, смотрит на музыкантов, цепким взглядом перебирая одного за другим: не тот, не тот, и не этот... нужный ему сидит в стороне от остальных, и, пока звукорежиссёр разговаривает с Ватари, Рюзаки оказывается рядом с тем, кто ему нужен. Скидывает обувь, забираясь на соседний стул с ногами, обнимает футляр и смотрит на причину своего пребывания здесь во все глаза, не моргая.

— Ягами-кун? Я Рю Рюзаки. Не обещаю плодотворного сотрудничества, но надеюсь, что вы достойны всех слухов вокруг вас и не разочаруете меня.

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+1

4

Когда в студию входит нечто, больше напоминающее унылого призрака из классических японских фильмов ужасов, Лайт не верит своим глазам. Он понятия не имел, как выглядит этот «гениальный скрипач» или хотя бы как его зовут — не потрудился спросить имя и элементарно вбить в поисковик, чтобы посмотреть концертные записи или послушать студийные. Зачем? Он более чем уверен, что среди относительных ровесников едва ли сыщется кто-то, способный хотя бы дотянуть до его уровня, не говоря о том, чтобы перегнать, так что личности всех этих псевдо-гениальных музыкантов мало его волнуют.

В первую секунду Лайту кажется, что продюсер либо что-то напутал, либо нагло его обманул, и тот самый скрипач — это, на самом деле, человек почтенного возраста, а несуразное нечто, перешагнувшее порог вслед за ним, какой-нибудь внучатый племянник, которого невесть зачем притащили на студию. Но тот, что в возрасте, передаёт ноты второму, и Лайт окончательно перестаёт что-либо понимать.

Он смотрит на плечи, в которые вошедший будто бы пытается завернуться. На согнутую знаком вопроса спину. У самого Лайта идеальная осанка и идеально ровные плечи — его учителя просто не допустили бы, чтобы он позорился, сидя за фортепиано согнутым в три погибели. Сам он не допустил бы подобного. Смотрит на одежду, больше подходящую для того, чтобы рыться в мусорном баке. А ведь позже придут фотографы, и их будут снимать для статьи в журнале… Чёрт! Сам Лайт одет с иголочки, как всегда. Ему плевать на то, как выглядят музыканты, пока они выполняют свою работу, но фото!..

Слух режет «Ягами-кун» — не настолько фривольное, как обращение по имени, и всё же недостаточно вежливое для человека, которого Лайт видит впервые в жизни. Проклятье, и почему он не потратил несколько минут на поиск в интернете? Не пришлось бы теперь справляться с поднимающимся раздражением и гадать, как теперь быть, если это нечто с трудом смычок в руке держит. Лайт знает, что внешность бывает обманчива, и что вполне можно поверить в способность этого человека извлечь из скрипки удобоваримые звуки, и, может, даже красивые и правильные звуки — настоящую музыку. Но какая разница, если всё расписание УЖЕ посыпалось, а ЭТОТ сидит тут и таращится, как ни в чём не бывало?! И… он что, босиком, без носков? О, Господи…

— Добрый день, — отвечает Лайт, перебирая в голове все возможные обращения и откровенно теряясь, как называть скрипача. Проигнорировать его «-кун» и обратиться подчёркнуто вежливо? Отзеркалить его? Притвориться дружелюбным и открытым для диалога человеком и сразу предложить перейти на более неформальное общение? И что ещё за «Рю», что за «Рюзаки»? Он ведь англичанин, разве нет? И похож на японца столь же сильно, сколь Лайт — на какого-нибудь немца. Творческий псевдоним? Родственники-японцы? — Предлагаю начать; — он взглянул на часы. — Скоро придёт фотограф, не хочу, чтобы нас прерывали в самый неподходящий момент.

Тыкать в малознакомого человека его опозданием будет невежливо, хотя очень хочется, поэтому Лайт, не говоря больше ни слова, поднимается со своего места и расстёгивает пуговицы пиджака, чтобы было удобнее. Слова этого Рюзаки его раздражают. Как будто это ОН, Ягами Лайт, должен тут что-то кому-то доказывать, а не выскочка, притащившийся с получасовым опозданием! И это ОН должен не разочаровать? Не смешите!

А старик, между прочим, мог бы и представиться.

Прихватив свою партитуру, Лайт толкает дверь и входить в соседнее помещение, в котором за стеклом, точно в аквариуме, уже вовсю резвятся заскучавшие музыканты — болтают без умолку, настраиваются в десятый раз. Он садится за рояль, мимоходом разминает затёкшую от долгого сидения в одной позе шею, чтобы не отвлекаться во время записи. «Надеюсь, ты тоже меня не разочаруешь», — думает Лайт. Не зря ведь он потратил столько времени на ожидание. Это должно окупиться. И пусть у Лайта контракт с довольно жёсткими условиями, в его силах сделать жизнь продюсера настолько невыносимой, что он пожалеет о подписанных бумагах, если этот Рюзаки окажется бесполезным заносчивым умственно отсталым индивидом, которого из жалости протащили в большую музыку. Жаль, он сидит спиной, и не увидит, как этот Рюзаки стоит со своей скрипкой. Или играть на ней он собирается так же — усевшись на стул, сбросив кроссовки и подтянув к груди ноги?

Подпись автора

[хронология]

+1

5

Он, видимо, отличник, думает L, когда смотрит на Ягами Лайта. Педантичность — во всём, начиная от одежды и заканчивая тем, как он себя ведёт. Если коротко — никак. Такие люди правильные до скучного, такие люди не чувствуют — заучивают и воспроизводят. Музыка без души ничего не стоит, сколь бы идеально она не была исполнена, и если на концертах этот изъян ещё можно скрыть за звучанием других инструментов, то сольный концерт неизбежно обречён на провал в тот или иной момент. L касается большим пальцем нижней губы, не мигает и ничего не говорит. Ему нет нужды беспокоиться за время: он знает, что оставшегося вполне хватит на то, чтобы единожды отыграть всё, а необходимости повторять материал несколько раз он не видит, желания этого делать у него тоже нет; если же кто-нибудь из музыкантов ошибётся, то это уже не его проблемы. Его интерес не в том, чтобы сидеть здесь и записывать музыку до ночи, пока они не достигнут идеала от каждого — его интерес в этом парне, которому явно не терпелось приступить к делу. Хорошо, он здесь как раз за тем, чтобы посмотреть — послушать — на что тот способен. Фотограф, который должен прийти его тоже не волнует: L не любит фотографироваться и снимков с ним, выложенных в сети, можно по пальцам одной руки сосчитать, но нет ничего, что могло бы отвлечь его от дела.

Ягами Лайт не теряет времени, сразу же направляется к остальным музыкантам, Рюзаки опускает взгляд на партитуру в его руках, пальцами стучит по футляру. Интересно. Ему интересно услышать его игру. Переводит взгляд на Ватари, тот уже закончил обсуждать детали встречи со звукорежиссёром, значит, и правда пора. Он легко спрыгивает со стула и достаёт скрипку, сделанную на заказ — Ватари позаботился — специально под него, и даже не думает о том, чтобы обуться обратно. Будь воля Рюзаки, он бы везде ходил босиком: он не любит ощущение тесноты ни в одежде, ни в обуви — по той же причине никогда не носит носки, — зато любит тактильные ощущения кожи с поверхностью, воздухом.

Рюзаки ни с кем не здоровается, лишь бегло оценивает каждого из присутствующим, серьёзно настроенных на работу было всего несколько, один из них, ожидаемо, Ягами Лайт. Его же партия была первой. Рюзаки закрывает глаза — ему не нужно видеть, чтобы знать, что делают другие и что должен делать он, — так и не распрямив до конца спину, словно и не способен этого сделать; смычок берёт в руки так же, как и всё остальное, всегда — указательным и большим пальцем. Ягами Лайт начинает игру и Рюзаки весь превращается в слух, концентрируя всё своё внимание на нём одном. Идеально выверенная тональность. Лёгкое нажатие на клавиши сменяется более уверенным, ритм — соблюдённый до миллисекунды. Ягами Лайт не колеблется и не чувствует неуверенности — это же отражается и в игре; музыка стелется из-под чужих пальцев плавным темпом, что неспешно набирает обороты, так же просто и естественно, как дышать. Неплохо. Очень неплохо. Рюзаки не нужно смотреть на ноты, чтобы помнить их все — свои и чужие, — на ноты он разбирает и игру Ягами Лайта, отсчитывая, словно метроном, момент, когда его партия должна вступить в игру — мягким звуком скрипка переплетается со звуком рояля. Рюзаки плавно склоняется корпусом вперёд — смычок гладит мягкостью струны, Рюзаки подаётся в сторону  — смычок, словно направляющая, вектор, указывающий, куда его в следующий раз развернёт. Рюзаки не стоит спокойно и не стоит прямо, сгибает ноги в коленях, опускаясь привычно на корточки, словно и не знает вообще ничего о технике, но звучание остаётся столь же чистым. Он так и не открывает глаз, но видит перед собой пальцы Ягами Лайта — тонкие, сильные, перебирающие клавиши в этот раз быстро и бегло, — резко поднимается на ноги вновь, зажимая одну струну за другой и уверенно касаясь их смычком... раздосадовано морщится, когда кто-то из музыкантов, позади, второй слева, выдаёт звук громче нужного, фальшиво; азарт сменяет глухим раздражением, но сам Рюзаки не спотыкается и заканчивает свою партию идеально. Звукорежиссёр собрал вполне достойную команду, чтобы выступать при желании на концертах, но этого недостаточно для Рюзаки, чтобы тратить на них слишком много времени. Недостаточно, однако Ягами Лайт — не разочаровал. Можно попробовать. Сможет ли он столь же виртуозно исполнить более сложную партию? Как он выглядит, когда играет? Пожалуй, Рюзаки интересно и он готов задержаться в Японии ещё ненадолго, чтобы понять оправдан ли этот интерес или за техникой отличника больше ничего не стоит.

— Хорошо, Ягами Лайт, я поработаю с тобой, — L поворачивает к нему голову так, что кажется, будто у него шея вообще не имеет позвонков, говорит спокойно и ровно, не спрашивая его интереса — ставит перед фактом. Ватари подготовит всё необходимое, об этом L не надо волноваться, — выпьешь со мной кофе? Ты должен знать лучшие места, а я бы не отказался сейчас от сладкого, — кажется, он совершенно забывает о том, что с минуты на минуты должен прийти фотограф, так оно и есть: на это ему совершенно всё равно.

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+1

6

Он надевает наушники, проверяет, достаточно ли плотно прилегают и удобно ли сидят, чтобы не отвлекаться в процессе на такие мелочи, как дискомфорт. О Рю Рюзаки он больше не вспоминает — весь уходит в игру, в свою и в чужую, сосредоточенный на звучании, раздельном и целостном. Слух царапает фальшивая нота виолончелистки — на записи не будет заметно, звуковик поправит, вытянет, но всё равно — злит. Они ведь столько репетировали, почему какой-то иностранный выпендрёжник играет чище и чётче?

Повторного дубля, несмотря на косяк с виолончелью, всё же не требуется — звукорежиссёр из-за стекла показывает большой палец вверх, и Лайт снимает громоздкие наушники. Он недоволен, но спорить не собирается — сроки горят, а злить продюсера не в его интересах. Продюсер знал его как исполнительного, пунктуального и старательного трудоголика, уважающего иерархию внутри лейбла и готового идти на уступки. Ни к чему раньше времени рушить этот образ.

Голос этого Рюзаки врывается в мысли, раздражая всем — словами и их смыслом, даже тембром. Его самоуверенность бесит, и особенно потому, что она оправдана. Чёртов англичанин с японским именем играл так выверено и технично, что теперь Лайту не к чему придраться. Он не может фыркнуть и сказать продюсеру: «Он так себе, я больше не стану с ним работать, не тратьте, пожалуйста, моё время на бездарей». Не может сказать даже: «Он неплох, но нужно поработать над техникой». Говорят, что нет предела совершенству, но это неправда — он есть. Лайт давно его достиг, и ему неприятна мысль о том, что на этой вершине он не один.

«Какой, к чёрту, кофе, я хочу тебя удавить!» — думает он, оборачиваясь к Рюзаки и мило улыбаясь. И только теперь замечает, что тот всё ещё босиком.

— Конечно, — отвечает он, перебирая в голове всё, что придётся сдвинуть или перенести из-за прихоти этого придурка не от мира сего. Оставив музыкантов разбираться с инструментами, он идёт к своему менеджеру — бестолковому, но энергичному Мацуде, — и вполголоса, чтобы никому не мешать, перечисляет, глядя на часы: — Позвони фотографу и перенеси сегодняшнюю съёмку. Скажем, на завтра. Интервью в три часа тоже передвинь, я могу не успеть. Лучше на сегодня, но ближе к вечеру. И скажи Мисе, что я не смогу с ней поужинать.

Вообще-то, все эти передвижки никак не мешают ужину — Лайту просто не хочется. Он долго игнорировал настойчивое внимание Мисы и её жажду стать его официальной девушкой, давил на менеджера и продюсера, намекая им на то, что одинокий музыкант будет популярнее у слушательниц, чем тот, кто уже состоит в отношениях, но его попросту продали за бешеную популярность Мисы, решив, что её фанаты прибавят Лайту очков. Так и случилось, но спасибо за это Лайт говорить не собирается. Миса теперь везде: в его клипах, на его концертах, в его промо, даже в его квартире. Невыносимо. И если он бросит её теперь, это просто обрушит его рейтинги. Сейчас, когда его карьера так стремительно летит вверх, это просто недопустимо.

— Но что ей сказать? — кричит Мацуда ему в спину.
— Придумай что-нибудь.

Мимоходом он думает, что у этого Рюзаки практически идеальный японский, что просто невозможно для европейца. Откуда он вообще вылез? Хочется прямо сейчас, дожидаясь его у двери, достать телефон и вбить в поисковик «Рю Рюзаки». Это Лайт и делает, пользуясь короткой заминкой — гуглит, мысленно досадуя на то, что не сделал этого раньше. Ему и в голову не приходило, что продюсер мог найти кого-то, кто действительно достоин внимания и лишней траты времени, пусть даже пяти минут.

В поисковике он находит лишь несколько чётких фотографий, всё остальное — фейки. Информации — ноль. Кто этот Рюзаки, откуда, где родился, кто его родители — ничего. Похоже, у него грамотный пиар-менеджер, знающий толк в том, как нагнать туману и создать ореол таинственности. Девочки такое любят. Если не можешь взять внешностью, бери загадочностью, а Рюзаки меньше всего походит на парня из влажных мечтаний школьниц. Уж больно нелеп и неопрятен. Даже немного жаль, что Лайт сидел спиной и не видел, как именно Рюзаки играет: как держит смычок и скрипку, как стоит. Не то чтобы ему интересно, но поза музыканта и то, как он ведёт себя во время исполнения многое могут сказать о нём и как о человеке, и как о профессионале.

Что ж, может, эта бесполезная трата времени — распитие кофе с кем-то вроде Рюзаки, — принесёт свои плоды и Лайт узнает про него хоть что-то. Благо, через дорогу есть тихое кафе, в котором в это время практически не бывает посетителей. Там их не потревожит ни шум, ни фанаты.

Подпись автора

[хронология]

+1

7

— Хорошо, — говорит Рюзаки, потирая босыми пальцами правой ноги — левую, когда Ягами Лайт соглашается составить ему компанию. Рюзаки не выражает восторга или даже малейшей радости, как должен бы, если следовать негласному этикету. Рюзаки не выражает ничего — говорит спокойно и уверенно, будто по другому и быть не могло. Рюзаки по просту не сомневался в том, Ягами Лайт откажет ему: всё просто — Ягами Лайт тот самый пример человека, который в погоне за идеалом сделает всё, что от него требуется. По крайней мере, первое впечатление о нём именно складывается именно такое. Рюзаки интересно: насколько это всё запущено в его случае? Есть ли у него своя воля и свои желания, которые он будет способен отстаивать при необходимости или же он из тех артистов , что готовы исполнить что угодно, в конечном итоге закапывая свой талант под ворохом банальности, но банальности, пользующейся спросом у публики? Это не редкость, скорее закономерность, когда тебе выбирают подходящий образ, чтобы представить свету в наиболее выгодном и популярном образе: важно не столько то, что ты умеешь, сколько то, что ты можешь дать и насколько это будет востребованным. Рюзаки знает всю эту подноготную на зубок, знает талантливых ребят, прозябающих в нищете и дающих выступления в дешёвых и загнивающих заведениях, и знает бездарностей, поднявшихся высоко в топы, просто из-за грамотной пиар-компании и продажи себя, окупающей отсутствие хоть каких-либо способностей. Тем ценнее люди, которые ведомы не стадному инстинкту, а выгрызающие своё место, вопреки всему. Тем меньше таких людей.

L не тешит себя пустыми ожиданиями насчёт Ягами Лайта: невозможно почувствовать разочарования, если ничего не ждёшь, зато можешь быть приятно удивлён, если всё сложится наилучшим образом, — L убирает скрипку обратно в футляр и надевает обувь, не обращая внимание на развязавшиеся шнурки. Если Ягами Лайт не сможет оправдать интерес, думает L, то это не проблема и не пустая трата времени: когда бы ещё он побывал в Японии? Ягами Лайт уже дал ему больше, чем может себе представить — стал поводом, чтобы покинуть привычную зону комфорта. Дело ведь не в том, что L не может позволить себе, по тем или иным причинам, подобные поездки. Дело в том, что L не любит этого делать и не видит в том необходимости, что не мешает ему сейчас получать определённо удовольствие от происходящего. Так мальчишка способен из малого представить настоящее приключение.

Он передаёт футляр со скрипкой Ватари, говорит: «Да, ты прав, возможно Ягами Лайт стоит внимания. Я хочу задержаться ненадолго», — Ватари улыбается по-отечески мягко и говорит, что рад это слышать. Он на самом деле рад. Говорят, что гении обречены на одиночество, и пусть Рюзаки в последнюю очередь походил на такого человека, как он мог не переживать за него?

Рюзаки убирает руки в карманы штанов и равняется с Лайтом:

— Идём? — говорит так, как будто не понимает, почему Лайт всё ещё стоит здесь, и первым выходит из студии.

Он оглядывает небольшое помещение кофейни, куда приводит его Лайт, с таким интересом, которого, кажется, не вызывал у него сам Лайт; замирает у витрины с выпечкой и касается большим пальцем нижней губы:

— Хорошее место, Ягами-кун. Мне нравится, — но на «Ягами-куна» не смотрит, даже не пытаясь поддерживать зрительный контакт, как подобает. Хорошее место: из посетителей в это время только они двое — Рюзаки не особо терпим к лишнему шуму. Он набирает сладкого столько, как будто количеством его хочет заменить весь рацион за завтрак, обед и ужин одновременно, заказывает к набранному чайник чая: «На двоих?», — «Одного», — снова скидывает обувь, когда подходит к столику, выбирая дальний, в углу, снова садится, забираясь на диванчик с ногами. Средним пальцем правой руки смазывает крем с пирожного и обхватывает его губами, уставившись прямо перед собой — на Лайта.

— Синдром отличника или перфекционизм? — бестактно спрашивает, облизав палец и подцепляя фарфоровую ручку кружки указательным и большим пальцем. Или может и то и другое? Это на самом деле неважно, но Рюзаки любопытна реакция Лайта на этот вопрос, ему интересно не столько то, что он ответит, сколько то — как себя поведёт.

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+1

8

Лайт смотрит, как Рю Рюзаки подходит к нему — смотрит на шнурки, едва не волочащиеся по полу, и думает, что тот выглядит так изнеможённо и немощно, словно вот-вот рухнет ничком. Остаётся надеяться, что это — обманчивое впечатление; Лайту меньше всего хочется возиться с кем-то больным и брать на себя ответственность. Вызывать скорую, если Рю Рюзаки действительно рухнет лицом в пол, вызванивать его менеджера, вызванивать своего… Столько мороки. А его день всё ещё расписан по часам, пусть и перенёс некоторые подвижки.

Впрочем, если он упадёт не в обморок, а просто наступит на свои же шнурки и расшибёт себе голову, эффект будет тот же.

Он прячет телефон в карман брюк и выходит за дверь.

На улице — привычно для этого времени суток и для этой части Токио, — шумно и оживлённо, но кафе действительно совсем рядом, и городская какофония звуков быстро сменяется приятной тишиной пустующего заведения. Количество набранного сладкого удивления уже не вызывает — Лайт свыкся с мыслью, что этот скрипач просто странный сам по себе, а потому от него можно ожидать чего угодно. Гора сладкого так гора сладкого. Себе Лайт взял только крепкий чёрный кофе — он терпеть не мог разговаривать за едой.

А этот Рюзаки даже стол выбрал самый дальний. От кого он прятаться собрался? Тут никого нет, кроме обслуживающего персонала. Сам Лайт предпочитал располагаться поближе к выходу и так, чтобы видеть весь зал — сидеть спиной вперёд ему было… неуютно. Но Рюзаки явно не волновали чужие предпочтения, как и правила приличия — он с ходу скинул кроссовки и с ногами забрался на сиденье, как у себя дома. Ещё и еду грязными руками трогает. Бог, если ты есть — з а  ч т о.

Вопрос застаёт врасплох — Лайт не ожидал такой бестактности, хотя и дал себе зарок буквально пять минут назад ничему не удивляться и любые странности принимать, как данность. Синдром отличника — смешно! Лайт вполне допускает здоровый хаос в своей жизни, и такие бирочные клише давно набили ему оскомину. Не Рюзаки первый, не Рюзаки последний, кто задаётся столь глупыми вопросами.

— Всего лишь талант, — пожав плечами, отвечает он. Ломать комедию перед этим странным человеком и строить из себя шаблонного японца, вежливого и скромного до зубовного скрежета, не имеет смысла. В конце концов, Лайт не собирался пытаться понравиться ему, от него не зависели контракты, концерты, сроки, он не светился на публике и, соответственно, не мог из обиды испортить кристально чистую репутацию Лайта. — Талантливым людям не нужны ни синдром отличника, ни перфекционизм, чтобы всё было идеально. Тебе ли не знать, Рю-кун.

Конечно, он мог иметь в виду что-то другое, а не музыку, но Лайту плевать — его интересовала только музыка, а не пунктуальность, педантичность или что там ещё могло вызвать интерес Рюзаки. И, как бы ни было неприятно это признавать, игра Рюзаки была идеальна. Точная, выверенная, лёгкая. Недостаточно просто зазубрить ноты и научиться ставить руки в правильное положение, музыка — настоящая, красивая музыка, — не должна вызывать ощущения синтетики, обёрнутой вокруг шеи. Но также музыка — это контроль. Абсолютный, тотальный контроль звука, тела, мозга. Не потерять лёгкость, удерживая при этом контроль — это и есть талант.

Проигнорировав любопытный взгляд девушки, вышедшей из-за прилавка, чтобы срочно протереть соседние столы, Лайт невозмутимо отпил кофе из кружки. Горчит, как всегда, но с сахаром ещё хуже. Даже пол-ложки сахара превращают кофе в сладкий сироп. Глядя на человека, сидящего напротив, — на человека, который буквально таращится на него, тыча пальцами в еду, — Лайт пытается примерить на него устоявшийся образ скрипача и чувствует, как шаблоны трещат по швам. Не потому, что скрипач обязан быть человеком с идеальной осанкой и одет исключительно в дорогие костюмы, непременно с зажимом для галстука и запонками на рукавах, просто не сочетался звук. Надрывное, почти истеричное звучание скрипки диссонирует с безэмоциональным Рюзаки, по которому не понять, разговаривает он со стеной или с живым человеком. Слишком высокий, слишком тонкий звук для того, кто сидит так расслабленно, и вместе с тем — так закрыто. Не знай Лайт специализацию этого доморощенного гения, он предположил бы, что Рюзаки пианист, как он сам. Конечно, фортепиано — базовый инструмент, и хоть немного Рюзаки умеет на нём играть, и всё же. Почему скрипка? Это же нужно правильно ставить руки, а этот, судя по всему, не очень любит утруждать себя лишними движениями и вообще хоть как-то напрягаться. Сидеть за фортепиано, согнувшись в три погибели, и при этом идеально играть, было бы очень тяжело, но со скрипкой такой номер провернуть ещё сложнее.

Подпись автора

[хронология]

+1

9

Рюзаки смотрит на Лайта не мигая, внимательно наблюдая за чужой реакцией. Любой контроль — не более, чем обёртка, которая прячет за собой настоящие эмоции, Рюзаки знает это. Знает он и то, что если эмоции есть, то никакой контроль с точностью до ста процентов не способен скрыть их — это то, что называют невербальным общением. Взгляд, мимика, жесты и интонации в голосе: человек — хорошо отлаженный сложный механизм, который очень просто вывести из строя; его звучание столь тонко настроено, что любая неосторожная и грубая игра приведёт к фальши и погрешностям. Рюзаки понимает — это несложно, достаточно взглянуть на Лайта, — Ягами-кун не настолько глуп, чтобы показать собеседнику больше того, что хочет сам и что ему нужно. Но невозможно управлять всем и нет ничего более точного, чем то, как на тебя смотрят; не зря, пожалуй, говорят, что глаза — зеркало души: одно лишь изменение зрачка при общении способно сказать больше всех слов; есть реакции, которые так же, как и взгляд, невозможно имитировать — до тех пор, пока есть эмоции, есть и сигналы, что выдают их. Это неосознанные реакции, которые посылает организм и которые, если подумать, можно было бы использоваться себе в угоду, впрочем, подобное Рюзаки не интересует.  Сам он, обладая высоким эмоциональным интеллектом, имел низкий диапазон — его эмоции выверены и приглушены; их, в сущности, может показаться, что и нет вовсе. Но подобное утверждение было бы сущем заблуждением: невозможно сыграть композицию, что нашла бы глубокий отклик в сердцах слушателей, не умея чувствовать и не умея чувства облечь в музыку. Сейчас Рюзаки было интересно понять сколь богата и сложна партитура самого Лайта; стоит ли она его пристального внимания или за ней стоит не так много, как хотелось бы?

Рюзаки смазывает указательным пальцем крем с пирожного, слизывает его языком; обхватывает палец губами, так и не сводя взгляда с Ягами-куна. Рюзаки думает, что Ягами Лайт — гибкий инструмент, способный выдать фактически любую тональность; но сам он — холодная возвышенность.

— Твой талант, Ягами-кун неоспорим, но я спрашивал не о нём, — спокойно замечает L и поджимает пальцы на ногах, переключая после всё своё внимание на сладкое перед собой: — К слову, любой талант будет абсолютно бесполезен без должного внимания к нему; обладать им ещё не значит достичь успеха, — L перекладывает пирожные перед собой в одном ему понятном порядке, закидывает одно в рот, и снова сосредотачивается на своём занятии, кажется полностью забывая на время о присутствии собеседника, сидящего перед ним. Скидывает пять кубиков сахара в кружку, методично размешивая его после, и только после этого снова смотрит на Лайта.

— Я говорю это, потому что знаю. Талант, принимаемый, данность. Талант, который лишён отшлифовки. Талант без должного внимания — запомнится лишь на миг. Это как фейерверк. Ты видел хоть раз фейерверк вживую, Ягами-кун? Я нет. Хотелось бы увидеть. Он занимает всё внимание лишь мгновение. Ещё мгновение оставляет после себя приятное воспоминание. А потом забывается: можно помнить ощущение, можно помнить чувства, который он у тебя вызвал, но невозможно воспроизвести их снова. Так же и в музыке, в любом другом направлении. Настоящие умение не в том, чтобы чем-то обладать, а в том, чтобы быть способным из имеющегося получить ещё больше, превзойти самого себя. Я так думаю.

Рюзаки уминает оставшееся сладкое быстро, доливает чай в кружку и стучит чайной ложкой о стекло, размешивая сахар в нём ровно минуту; методично, будто загипнотизированный этим процессом. Ягами Лайт определённо талантлив. Посмотреть на Ягами Лайта непосредственно в работе Рюзаки было бы определённо интересно. Но как долго Ягами Лайт сможет удержать этот интерес? Его талант лишь в выверенность и заученное до механического контроля, или же он может куда больше и глубже?

— Надеюсь, ты и правда стоишь моего внимания, Ягами-кун, — спокойно и ровно заканчивает наконец L, откладывая чайную ложку в сторону и вновь встречая чужой взгляд. Он в любом случае не почувствует разочарования, даже если окажется, что предел Лайта куда ближе, чем ожидает от него L. Ожидания глупы и имеют смысла, он знает, ожидания — не равно реальности и могут быть радикальны противоположны действительности, но, пожалуй, ему бы хотелось чего-то большего, азарта: —  Удиви меня. — И сейчас было бы уместно улыбнуться, добавить лёгкости в голос, хоть какой-то оттенок в тональность, но L этого не делает, просто смотрит, поднося кружку к губам — чай в этом кафе просто восхитителен на вкус.

Подпись автора

AU:
Inside the Fire [BNHA]
Пранк вышел из под контроля [BNHA]


BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема:
— элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста:
даби вынеси мусор

+1

10

Этот Рюзаки разговаривает так, словно ему и не нужны слушатели — вкрадчиво, без особой заинтересованности, будто просто размышляя вслух. Чем больше Лайт слушает, тем отчётливее изнутри вскипает раздражение — не из-за манеры речи этого Рюзаки, а из-за содержания его слов. Сидит тут и читает лекции, как будто они находятся на уроке! Да кем он себя возомнил вообще?! Лайт подозревает, что Рюзаки старше — в интернете он не нашёл хотя бы примерной даты рождения, а потому был вынужден делать выводы исключительно по внешности, — но это ничего не значит. И все эти разговоры тоже ничего не значат. Лайт прекрасно знает: его техника безупречна, как и его понимание работы музыки. Его мастерства сполна хватает для того, чтобы музыка звучала так, как должна — без лишней искусственности, без фальши, которую интуитивно считывает даже неподготовленный слух. Всё остальное — лишнее.

В консерватории любят говорить о душе, о вдохновении, о одухотворённости во время работы, но ничего из этого никогда не поможет серым посредственностям достичь вершины. Лайт не знает, что такое «вдохновение» — он работает тогда, когда это необходимо или тогда, когда хочет. Он не допускает лишних эмоций в процессе игры, потому что они отвлекают, а исполнение должно быть безупречным. И он терпеть не может музыкантов, которые во время исполнения песни или музыкальной композиции начинают плакать на сцене — это недопустимо. Плакать должны слушатели, потому что музыкант заставил их это сделать, но никак не наоборот. 

— Надеюсь, что ты стоишь моего внимания, Рю-кун, — с улыбкой, без тени враждебности, отвечает Лайт. — Видишь ли, у меня очень плотный график. Не хотелось бы тратить время на того, кто может только болтать и играть заученную партитуру.

«Удиви меня» — да он издевается, что ли? Если кто здесь кого и должен стараться впечатлить, так это он — Лайта, а не наоборот. И он даже почти впечатлил. Почти, потому что для этого маловато эксцентричного поведения и незаурядных способностей. Талантливых людей много, много людей техничных. Но настоящих виртуозов, способных остаться в вехах эпохи на годы вперёд, считанные единицы. Но — что ж, если ему так хочется, Лайт сможет это сделать. Сможет удивить.

Он не успевает даже допить свой кофе, когда телефон начинает разрываться от звонка — беззвучного, только вибрация. Лайту не нравятся громкие трели, которые люди обычно ставят себе в качестве звонков, вибрации вполне хватает для того, чтобы всегда услышать входящий.

Конечно же, Миса. Лайт сбрасывает, но прежде, чем телефон отправляется в карман, начинает снова вибрировать. За сброшенным звонком мгновенно следует сообщение: «Если ты не возьмёшь трубку, я приеду в студию». И — сердечки. Лайт ненавидит эти чёртовы сердечки, ему хочется разбить телефон об пол, но вместо этого он сдержанно улыбается и извиняющимся тоном говорит:

— Прости, мне нужно идти. Тебя проводить, или твой менеджер заберёт тебя, когда ты… — взгляд скользит по оставшимся тарелкам со сладким, — закончишь?

Он предпочёл бы довести разговор до логического завершения, дожать этого Рюзаки, прочитать его, понять, чего именно он ждёт, но Миса действительно притащится в студию и устроит скандал. Нет, ссориться она не будет — ей хватает ума ни в чём не попрекать Лайта, — но её ревность и жажда внимания порой доходят до абсурда. Когда Лайт сказал ей, что не собирается изменять, потому что это слишком накладно по времени, она почему-то обиделась; видимо, лапша, которую Лайт походя вешает ей на уши, нравится Мисе больше правды. Её проблемы.

Он поднимается на ноги, оставив недопитый кофе, и девушка, неистово натирающая уже чистый стол, бросается к нему с просьбой оставить автограф. Лайт натягивает дружелюбную улыбку и берёт у неё из рук ручку. Рюзаки она не узнала, но в этом нет ничего удивительного — японцы мало интересуются западной культурой, западным искусством, не говоря о том, что Лайт и сам бы в жизни его не узнал, встретив на улице — настолько мало тот светится в СМИ и интернете. Скоро по срокам нужно будет садиться за новый альбом, и, оставляя пожелания в блокноте официантки, Лайт думает о том, куда бы спровадить Мису на это время. Он ненавидит, когда ему мешают работать. Когда крутятся постоянно под носом, когда отвлекают, когда лезут обниматься просто потому, что «соскучились». Возможно, продюсер договорится о записи в Европе, и уж там Миса будет вынуждена оставить его в покое.

Подпись автора

[хронология]

+1


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [no where] » Alles lьge [Death Note]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно