Ей не хочется слушать о том, что у неё не получается — она и так знает. Инеж не создана для того, чтобы разить кого-то ножом, или пулей. Она циркачка, акробатка, странствующая актриса — но не убийца или проститутка. Но Кеттердам, этот уродливый город, превратил её сначала в одну, и вот-вот готов — в другую. А кроме всего прочего — он лишил её всего. Каз говорит о том, что она слишком много сомневается — это действительно так. Но слышать этот скрипучий голос, тон которого сквозит разочарованием — невыносимо. Сулийка ерзает на своём стуле, кусает губы, чтобы не выдать себя. В одну эту минуту ей хочется вскочить на ноги и убежать куда-нибудь подальше. Но она остается на месте, откидывается на спинку стула и молчит, сжав губы в жесткую линию.

Никогда больше не скажу ему ничего. Никогда.

Гафа и понимает, что их связывает только работа, и, одновременно, как и любого одинокого ребёнка, её тянет к тому, кто может дать ей защиту. Хочет видеть в Казе друга. К сожалению, в каких-то вопросах Инеж мало изменилась с тех пор, как её продали в рабство Хелен. Забитый и униженный ребенок в ней, то и дело просыпался, но сталкивая с воистину кеттердамским холодом — зажмуривал глаза и засыпал снова. Не стоит обманывать себя — он выкупил её из “Зверинца” не потому, что испытал какие-то человеческие чувства или симпатию. А лишь потому, что оценил её навыки и перспективы.

У неё теперь есть нож. И всегда были святые. Она, если потребуется, защитит себя сама, и для этого ей не нужно чьё-либо одобрение. И цель. Она обязательно себе выдумает цель, чтобы жить дальше. Может быть не сегодня, но обязательно потом. Рано или поздно всё наладится, а даже если нет — она по-крайней мере, приложит к тому все силы.

— Купцы любят ходить в кофейню, что при Торговом клубе, и обсуждать там свои дела, — небрежно отвечает Инеж, теперь смотря на всё, что есть в комнате, кроме Бреккера. Вот, например, совершенно дурацкая чашка на шкафу. Неужели он пьёт из такой? — Не много надо, чтобы узнать что и когда они будут обсуждать. Они не замечают ничего там, где считают, что находятся в безопасности.

Как и многие люди, в сущности. Она когда-то себя тоже считала в безопасности. В родительском шатре казалось упоительно безопасно, до того злосчастного утра, когда соблазн тёплой постели лишил сулийку всего.

— Де Каппель ... Я теперь знаю, как попасть в комнату, где хранят лоты аукционного дома. Там не только Де Каппель.

Последние слова Гафа произнесла с нажимом. Она не собирается раскрывать все свои карты. Зачем? Вряд ли тогда Казу потребуется её помощь. Но и таиться она тоже не будет. Он задал ей вопрос — она ответила. А затем сама получила ответ, который ещё больше углубил то болезненное состояние, в котором она сейчас находилась. Наверно, где-то в глубине души, Инеж хотела услышать, что Каз не торгует людьми потому, что это против его правил, а не потому, что ему не удобно возиться с теми, кого святые наделили живой душой. Наверное, если бы он сказал так, то она бы почувствовала себя лучше. Однако теперь ей ещё больше захотелось сбежать. Она ведь не вещь и никогда не будет вещью, а значит никогда ничего хорошего Каз в ней не увидит. Кроме, разве что навыков, могущих пригодиться в его деле.

— Эта комната расположена в третьей башне Аукционного дома. Туда можно или войти через главный вход, миновав два пункта охраны. Или перепрыгнуть с крыши Малого Банка. Я выбрала второй вариант. Так намного удобнее, — вместо того, чтобы возражать на слова Бреккера о том, что не ей сейчас идти к работорговцу, Инеж вдруг выдает ему этот свой секрет. Он снова считает, что у неё не получится, так пусть видит, что зато получается что-то другое. Слегка дёргает плечом, будто подтверждая, что ей всё равно, и сосредотачивается на купце, кивает, когда Бреккер, говоря о Ван Экке упоминает подготовку. Затем — поднимается на ноги. Инеж всегда знает, когда нужно уйти.

— Хорошо, Каз, — отвечает она ему, прежде, чем закрыть дверь. У себя Инеж некоторое время просто сидит, глядя в стену, а затем начинает раздеваться. Кинжал она кладет рядом с собой на подушку и смотрит на него, пока не забывается тревожным сном. Просыпается она рано — не так уж ей нравится то, что снится. И перед тем, как идти к Джесперу, выходит на улицу. Дверь кабинета Бреккера закрыта, и потому, вернувшись, сулийка оставляет на пороге сверток для его хозяина — новая рубашка, бинты, полотенца, ножницы и чашка. Не такая дурацкая, как та, что стоит на шкафу.

***

— Нет, так не пойдет, — Джеспер качает головой, и осторожно касается запястья Инеж, — Ты сейчас слишком сильно сжимаешь нож. Так нельзя.
Они стоят друг напротив друга. Уже несколько часов Фахи отдал тому, чтобы показать Инеж хитрости работы с холодным оружием, а до этого — ещё пару дней. Она по прежнему напряжена, и это доводит её до бешенства.
— Попробуем еще, да?
— Конечно. Сколько хочешь, — земенец улыбается ей, затем заходит за спину и кладёт руки Инеж на плечи. Та вздрагивает, встречая этот жест едва ли не вскрикнув, но Джеспер лишь нажимает пальцами на какие-то точки у неё между лопатками, проводит ладонью по плечам, и отходит прочь.
— Ты очень напряжена. Пожалуйста… эээ… Не нужно так переживать.
Она поднимает на него недоуменный взгляд, затем хмурится и небрежно бросает:
— Это он тебе сказал со мной поговорить? Мне не нужно ни сочувствия, ни напоминание о том, что я слишком много сомневаюсь. Спасибо.
— Эй, ничего мне никто не говорил! — Джеспер поднимает руки, выставляя ладони вперёд, — Я сам все понял. И вообще — то, что ты злишься это хорошо. Только направь злость в нужное русло. И да .., — земенец улыбнулся, — Всё будет хорошо. Ты же мне веришь?
Инеж вскидывает на него возмущенный взгляд. Почти хочет ответить резкостью на эту фразу, но когда видит перед собой белозубую улыбку и открытый взгляд — сдается. На Джеспера она сердиться не может. Отчасти потому, что он единственный, с кем она не ощущает себя здесь одинокой. Шумный, неугомонный земенец будто бы расцвечивает темноту её существования, выдергивает её из паутины отчаяния.
— Да, — уголки губ вздрагивают. Инеж прерывисто вздыхает, а затем снова берется за нож. На сей раз старается расслабить мышцы, настроиться на какой-то свой, слышный только ей, лад.
— Делай выпад между ударами сердца. И не бойся причинить боль. Не думай, просто бей.
Собери всё, то, что клубится у тебя над головой: мысли, страхи, переживания, в один быстрый, меткий, разящий удар. Вдох, выдох, затем ещё один. Джеспер сделал шаг в её направлении и Инеж среагировала мгновенно.
— Ай! — в рукав, с намотанными на него тряпками, нож вошёл как по маслу и задел кожу земенца.
— Ой, Джес! — Инеж испуганно зажала рот рукой, — Прости пожалуйста, я…
— Ничего, ничего! Всё как надо. Поехали дальше.

***

В конце концов, за эти дни, они с Джеспером неплохо продвинулись. Физическая активность тоже пришлась как нельзя кстати — Инеж даже повеселела. Правда по большей части это способствовала трескотня Фахи, который, казалось, ни на минуту не мог замолчать. Он пересказывал Инеж сплетни, которые были давно ей известны, но делал это так, что можно было умереть от смеха. За последнее время Гафа вряд ли бы вспомнила, когда просто даже улыбалась, а за эти дни, казалось, снова научилась смеяться. Пусть не так, как раньше, но прогресс был налицо.

— Через меня теперь можно золотой песок промывать, — обратился Джеспер к Казу в тот вечер, когда они с Инеж собирались отправиться в особняк купца, — Пользуйся, босс, пока не зажило.

Гафа рассмеялась, но поймав взгляд Бреккера умолкла, и сосредоточилась на плане, который тот разложил на столе. На первый взгляд дом купца был самым обычным. На плане были помечены места, где могла находиться охрана. Если они совершают обход каждый час, то у «гостей» будет достаточно времени.

— И какие новости, босс? Сколько крюгге отвалил ван Эк за эту мазню? Нам всем хватит? Поделишься?
— Я слышала, что бой был жарким. Это правда? — Инеж взглянула на Каза, — Ты же там был, не так ли?

Отредактировано Inej Ghafa (2021-08-31 09:00:20)