Началось всё с тенниса. Вернее — с его теннисной ракетки и её теннисной туфли. Милли присела прямо на корте, чтобы завязать шнурок, что-то сердито крикнула Чарльзу, который копался с чехлом для ракеток, он ответил ей бездумной и злобной дерзостью, повернул голову, увидел как солнце золотит коротко остриженные волосы, и понял: пропал. Сгинул. Провалился сквозь землю.

На самом деле, конечно, всё началось гораздо, гораздо раньше. Это он себя убеждал в обратном, потому, что хотел хоть как-то в собственных глазах быть получше. Братья спят со своими сестрами. Сие против правил. Это, возможно, в духе древних текстов и легенд, но сейчас подобное не поощряется. Они всегда были близки. Так, как могут быть близки только близнецы. Говорили вслух и одновременно одни и те же фразы, одевались в одежду друг друга, даже чувствовали боль одновременно. Когда они были маленькими, то походили друг на друга так, что различить их было невозможно. И Чарльз привык думать, что Камилла — его равная часть. А потом вдруг со всей ясностью понял, что она — соблазнительная девушка, и нет на свете создания, хоть сколько-нибудь ей равного.

В старших классах школы они держались особняком, но, тем не менее, многие хотели дружить с близнецами. Слишком красивые, слишком одаренные, слишком обеспеченные для того, чтобы проходить мимо. И Чарльз так скажем — снисходил. Потому, что ему было скучно. Оба решили подавать документы в Хэмпден колледж и их ничто не держало в городе, где они провели свое сиротское детство. Смена обстановки — что может быть лучше для двух молодых людей? Это была лучшая идея за последнее время.

А вот заявиться на эту вечеринку в доме приятеля Чарльза — нет. И плевать на то, что у него здесь был целый теннисный корт, выпивка и полное отсутствие родителей. Маколея заботили другие вещи. Например то, что Камилла слишком красивая, и не только он это видит. И это злило Маколея неимоверно. Так, что он спешил забыться в компании каких-то приглашённых девиц, имени которых даже и не спросил. Дейзи? Бетти? Какая, чёрт возьми, разница? Они все совершенно одинаковые — одинаково бесцветные пустышки.

Камилла надела сегодня шёлковое платье и её лопатки остро выделялись между кружевными бретелями. Хотелось подойти и прикоснуться к ним кончиками пальцев. Раньше, до осознания, Чарльз бы так и сделал. Но теперь, когда он понял, почему поступает так — эти поганые мысли язвили его болезненно и нестерпимо. Равно как и то, что Камилла подчеркнуто не обращала на него внимания весь вечер. Щебетала то с тем, то с другим. А Чарльз сидел в компании девиц и делал вид, что шутит, хотя даже особо не следил за тем, что говорил.

Он ведь стал нестерпимо груб последнее время. Постоянно к ней придирался. То она сказала что-то не то, то сделала что-то не так. Всё в ней раздражало. Только потому, что было нельзя. Недопустимо. Недоступно.

Допив остатки своей порции, Маколей поднялся на ноги и пошёл взять ещё. По пути он заметил, что Камилла, упрямо вздёрнув подбородок, собирается уйти. Так, словно терпение её на исходе. Неужели её обидел кто-то из тех, кто ещё пару минут назад тёрся возле неё? Если так, то этот ублюдок сейчас получит по своей самодовольной физиономии. Поразительная логика Чарльза Маколея, которой воистину не было равных.

— Эй, что такое? Что-то случилось? — он поймал Камиллу в холле, когда она уже натягивала на плечи пальто, — Ты что решила оставить меня тут в компании этих идиотов? Я с тобой.

Она упрямо покачала головой, но Чарльз даже внимания не обратил. Протянул руку за своим пальто, попутно задев сестру плечом. Вдоль позвоночника прошла дрожь, когда она остановила на нём свои ясные голубые глаза. Он словно взглянул на своё отражение в зеркале.

— Всё ещё злишься на меня, да?