Марии было откровенно скучно в этом месте. Валера, знатно прихуев от новостей, помог ей привезти в отель все нужные вещи ещё вчера, но девушку не спасали даже любимый ноутбук и любимый «Охотник за разумом» Дэвида Финчера. Признаться, ей было неспокойно. Они так и не обменялись телефонами с Филиппом, и она не знала, что делать, не могла осознать теперешним хладным умом, как умудрилась вляпаться в эту историю. Переехала в натуральную залупу из-за парня, которого знала два дня.

Потрясающе. Очень в твоем стиле, Сербская.

Не выдержав глупых метаний по маленькому и скудно обставленному номеру ужасного места, которое и отелем-то назвать язык не поворачивается, Мария обулась в свои мартинсы, накинула куртку и, заткнув уши наушниками, вышла на улицу. Местности она не знала, да и та, признаться, не была ей интересна, так что ноги быстро понесли ее в знакомый сад. И тут ей как раз позвонила мама. Мама, которая ещё ничего не знала. Черт.

— Да, мамуль? — давай, храбрись. Делай вид, что все идет как надо.

— Родная, я тебя не отвлекаю от работы?

— Нет, мам, я.. В общем-то, не на работе.

— Взяла выходной? — голос Ирины Васильевны повеселел.

— Нет, э-э… Я типа в отпуске.

Боже, Мария, как это все нелепо.

— О, что же не сказала? Приедешь к нам с папой? Собаки тебя заждались!

— Я… Ох, черт. Мам, я не в Москве, но ты не переживай. Поехала посмотреть местный храм. Очень… красивый.

Говоря это, Сербская как раз остановилась посреди гравийной дорожки и обернулась к церкви. Нихера не красиво.

— А, ты с девчонками? — в голоса матери начинало слышаться недоумение.

— Одна, — Мария была готова шлепнуть себя ладонью по лбу.

Она не привыкла врать своим родителям, но правда звучала слишком нелепо.

— Машунь, что-то случилось? — недоумение переродилось в беспокойство.

Мама продолжала называть дочь по сокращенному имени, как в детстве, от чего та поморщилась.

— Нет. Просто у меня был тяжелый год, и я решила, что ты права. Божественное провидение и все дела — это не так плохо. Мне был нужен совет кого-то знающего и проверенного.

— Но как же ты одна в чужом городе?

— Я не одна, — начала было Мария, топчась на месте, но тут увидела идущего к ней совершенно смурного Филиппа. — Не одна. Я тебе перезвоню, мам.

Ирина Васильевна попыталась протестовать, но было поздно — дочь повесила трубку. Сердце вновь зашлось в приступе лихорадочной пляски, и девушка обеспокоенно заговорила с юношей:

— Привет, я… Ты в порядке?

Сербская опешила от поведения парня. Тупо стояла перед ним, потирая запястье и гадая, останется синяк или нет. Она-то в чем провинилась? Пусть он не переводит стрелки, не перекладывает ответственность и не срывает свой гнев на ней. Тем не менее, отчего-то Мария не смогла сейчас грубить в ответ.

— Они хотят отчислить тебя? — непонимающе спросила она, а затем сделала небольшой шаг вперед, пересиливая обиду, и попыталась коснуться щеки Филиппа. — Тише. Что случилось?

Кому, как не ней, знать, что это такое — быть на грани от того, чтобы потерять мечту. Или потерять ее вовсе. Потому..

— Ты же знаешь, что я рядом?

Такие громкие заявления для столь быстрого знакомства, но что делать с тем, что у нее мозги плывут и топятся зефириной, когда он стоит так близко?

От последних его слов у Сербской так потеплело на душе, что на пухлых губах сама собой расцвела улыбка. Она ответила на его порыв ещё большим порывом, тут же прижимаясь к его груди, стоило ей увидеть протянутую руку. У них была достаточно значительная разница в росте, несмотря на то, что и Мария сама по себе низкой не являлась. Теперь ее ном уперся в его шею, и девушка с наслаждением вдохнула его церковный запах, теперь уже даже допуская мысль, что не так уж ее это и бесит. Ее руки сомкнулись за его спиной в районе поясницы.

— И я тоже очень скучала, — почему-то зашептала Мария.

Словно происходящее было каким-то таинством.

Сейчас, в этот момент, она даже не слишком сомневалась в своем решении, не таким уж и глупым оно казалось. Все ради таких мгновений.

— Я уверена, что ты не должен переживать насчет этого сокурсника, — Сербская отстранилась и, все ещё обнимая юношу, смотрела в его зеленые глаза своими искрящимися карими. — Ты такой прекрасный.

Последние слова слетели с губ словно против ее воли, обжигая кончик языка.

— Считаю, — с улыбкой кивнула Мария.

Она так была этому подвержена — идеализации того, в кого влюблялась. И сразу он для нее — центр вселенной, сосредоточение всех ее мыслей, желаний и интересов. Жаль лишь, что чаще всего ее разочаровывали.

— Ничего страшного, — сейчас Сербской, и правда, кажется именно так.

Качается, подобно маятнику.

Она отвечает на его поцелуй нежно, впитывая в себя все его нутро, но и горячо, делясь и своим в ответ. Мария, обхватив шею Филиппа, тянет его за собой, не разрывая поцелуя, пока не упирается поясницей в столешницу. Прямо позади нее оказался стол садовника. На нем были расставлены надтреснутые цветочные горшки, большие кусачки, ножницы, рассыпана подсохшая земля. Девушка отталкивается от пола, опираясь на плечи Филиппа, и усаживается прямо на поверхность стола, тут же оплетая его тело своими ногами. Мария — совсем не нимфоманка, нет. Но сейчас, в самом начале отношений (отношений ли?) ей хочется быть к нему так близко, как только возможно. Может, она так и его привяжет к себе сильнее?

Мария вздрагивает всем телом следом. Она старалась звучать тише, чтобы не привлечь внимание, потому просто негромко поскуливала Филиппу на ухо, цепляясь пальцами за его плечи. Пытаясь выровнять дыхание, она улыбнулась и ответила:

— Конечно. Я всегда тут. Остановилась в отеле прямо через дорогу. Номер тринадцать. Приходи в любое время, и… Дашь мне свой номер?

Как хорошо, что парень не живет в общежитии, потому что…

— Я хочу просыпаться с тобой, — Сербская буквально сияет и, смотря на его лицо, впитывая каждую его черточку, заправляет прядь русых волос ему за ухо.

Сейчас все в ее представлении мерцает яркими красками на фоне серой осени. Он ведь ее драгоценный. Тот, кто ее полюбит. Верно?

Мирослав — брюнет с почти черными глазами и, тем не менее, с добрым сердцем, что сквозило в его не по возрасту мудром взгляде. Из него выйдет прекрасный священник. Вечера в общежитии, до ночной молитвы и сна, семинаристы любили проводить за музыкой. Соседом Мирослава по комнате был Петр, который обычно высокомерно фыркал на его гитару, но остальным нравилось. Вот и сейчас парень играл на ней, напевая культовую «Halleluja», пока к ним в гости зашел Филипп.

Мирослав сразу заметил печальное настроение своего приятеля и, когда Петр, в очередной раз грузно вздохнув, покинул комнату, завершил свое исполнение. Все ещё держа гитару в руках, он с лёгкостью в голосе заговорил с Панфиловым:

— Жаль, конечно, что ты не живешь с нами. Разбавил бы компанию Петьки, — усмехнулся он, но затем проницательно подметил: — У тебя что-то случилось?

Из коридора слышалось ангельское пение Елисея — тот готовился к завтрашнему занятию хора.

Отредактировано Camilla Macaulay (2023-09-30 20:35:24)

— Я рад, что ты находишь покой здесь, — Мирослав широко и белозубо улыбнулся. — Я думал, ты обычно любишь проводить вечера один или в храме. В любом случае, хорошо, что ты пришел.

Все знали, что Панфилов, как прежде самый талантливый из семинаристов, отдавался своему делу целиком и полностью, коротая вечера рядом с великой росписью Васнецова в их церкви и за своими прямыми обязанностями алтарника. Мирослав не кривил душой, когда говорил, что рад его появлению — он всегда считал, что Филипп — тот, на кого стоит равняться, но, тем не менее, он не мог понять, что же гнетет его душу.

Сербская ждала уже больше часа. Час и двадцать две минуты, если быть точной, и с каждой новой секундой по ее сердцу расползалось все больше глубоких трещин. Она буквально могла слышать этот хруст. Нижняя губа уже предательски подрагивала, но слез не было. «И не будет» — зареклась Мария, смотря в окно на уже черное небо. Она любила это время года за то, что в шесть вечера уже становилось темно, но сегодня эта темнота ее угнетала. Опять она будет спать одна в такой неродной постели.

И вновь вопрос — что эта девушка вообще здесь забыла?

Час и двадцать шесть минут. Почти зарычав от отчаяния, Мария поднялась на ноги и в который раз подошла к окну. Возможно, она увидит фигуру Филиппа в свете фонарей? Но, конечно, этого не происходило. Все ее сообщения и звонки оставались без ответа. Может, стоит прямо сейчас собрать вещи и уехать? Сербская обернулась на свой чемодан, а затем вновь посмотрела в окно. Сегодня была звездная ночь, из центра Москвы подобного не разглядеть. Из блеск перекрывали разве что темные маковки православного храма.

А может?…

Нет, глупая затея.

Или все же нет? Мария засомневалась и вновь посмотрела на часы. Церковь должна ещё работать. Вздохнув, девушка надела куртку и вышла в темный и холодный вечер. Переходя дорогу по выцветшим и подстертым полосам на асфальте, она все ещё сомневалась. Неужели это может ей помочь? Все потому, что у нее нормального психотерапевта нет. Но, в конце концов, хуже не будет. Она больше не может сидеть в одиночестве, а звонить подругам и признаваться в своем позоре было стыдно. Маме и папе — там более.

Тяжелые двери храма открывались грузно и с громким лязгом — им бы петли смазать. Здесь сейчас практически никого не было, кроме пары работников и троих прихожан, тихо покупающих свечи, что собирались поставить за упокой чьих-то душ. Мария уже было хотела фыркнуть, развернуться и уйти, но тут ее взгляд зацепился за фрески, которые она не разглядела должным образом в прошедшее воскресенье. Они были величественны и.. красивы. Она не знала названий всего, что было здесь изображено, но отметила про себя доброту и печаль в глазах Иисуса на одной из них. Невольно девушка засмотрелась. Здесь было так тихо, так спокойно. Полумрак и пляшущие тени свечей.

Словно пребывая в подобие некого транса, Сербская и не заметила, как к ней подошел отец Сергий со своим мудрым взглядом и смешинками в глазах.

Мария ещё раз огляделась по сторонам, словно батюшка и впрямь мягко направлял ее взгляд.

— Они словно… живые, — кое-как вымолвила Сербская, но затем тряхнула головой, обращаясь к священнику. — Вы поймите меня правильно, отец Сергий, я не верующая. Я — человек науки. Вернее, я крещеная, но… У меня в жизни было достаточно моментов, которые уводили все дальше от веры, — она тяжко вздохнула, вновь обратив взор к фрескам. — Не думаю, что я заслуживаю любви в их взглядах. И чьей-либо вообще. Сегодня я в этом убедилась.

Кожа на шее словно все ещё горела, ощущая на себе фантомные поцелуи Филиппа. Но, кажется, они лишь оставили ожог, чтобы больше никогда не повториться.

У Марии пока не было сил поверить в то, что говорит ей батюшка, и оттого посещение церкви все больше казалось ей абсолютно идиотской затеей, но с другой стороны… От одного звука ее голоса, одного тепла в его взгляде девушке словно становилось легче. С отцом Сергием хотелось разговаривать. Это и умиротворенная обстановка вокруг приковывали ее ноги к полу, мешая развернуться и уйти прямо сейчас.

— Но если он родной человек, то за что он меня наказывает? Если он всевидящ, то должен знать, что я никогда не причиняла никому зла намеренно. Все мои темные поступки шли от.. От боли.

Ее голос дрогнул на последнем слове.

— Знаете, — усмехнулась Сербская. — В одном из моих любимых фильмов как-то прозвучала цитата: «Если Бог добр, он не может быть всемогущ, а если он всемогущ, то не может быть добр».

Отредактировано Camilla Macaulay (2023-09-30 22:28:31)

— Мне очень хочется верить, что меня ещё ждёт впереди что-то хорошее, но пока все говорит об обратном. Все ломается и ломается. И я ломаюсь… — Мария запнулась. — Пока на искренние чувства мне отвечали лишь плевками в душу.

И это всегда было так. А кому-то, подверженная болезненным истязаниям, Сербская плюнула сама. Неосознанно, просто собственная трагедия застилала глаза. Так она умудрилась потерять многих близких людей. А готова ли она потерять ещё один даже самый крохотный шанс?

— Скажите.. — очень аккуратно начала она. — Как вы думаете, есть ли смысл бороться за любовь глубоко фанатичного человека, когда ты не понимаешь, привязан он к тебе или нет?

Конечно, это не совсем вопрос для священника, но Мария понимала, что сейчас выслушает все, что скажет ей отец Сергий. Несмотря на разницу во взглядах, она видела в нем фигуру настоящего наставника. Это тебе не терапевт, которому нужно платить деньги. Этот человек не будет юлить.

— Я не уверена, — Мария чуть замялась. — Пока мне кажется, что они вытягивают из меня только гниль. Толкают на манипуляции и все прочее. Но… Возможно, я бы хотела перестать быть прежней собой, если бы он не вел себя как..

Она хотела сказать «мудак», от вовремя осеклась.

— Как баран.

И то была чистая правда — Сербская горы бы свернула, чтобы исправить свою натуру, выжечь дотла всю мерзость, облепившую ребра, лишь бы ее любил в ответ тот, кого любит она. Конечно, вряд ли это уже можно назвать любовью, но Мария всегда любила гиперболизировать свои чувства. В конце концов, она за ним сюда примчалась. На широкие жесты и большие шаги она уже была способна, а значит…

— Я бы исправилась ради него. Стала бы лучшей версией себя.

— Я так боюсь опять настроить себе воздушных замков, в которых нет смысла, — давно Мария не была с кем-то столь откровенна.

Она шла рядом с батюшкой, и, в какой-то  степени, ее мировоззрение все же претерпевало изменения. Раньше Сербская видела в ликах святых лишь строгость и даже надменность, но со всех икон, что находились здесь, на нее взирали исключительно с сочувствием, легкими оттенками печали и.. понимаем?

— Спасибо вам за разговор, отец Сергий, — остановившись, она вновь посмотрела на священника. — Не буду врать, что уверовала, но от разговора с вами мне стало лучше. Я.. Я зайду ещё? И меня зовут Мария.

Уйдя в церковь, Мария оставила телефон на зарядке, потому звонок Филиппа обнаружила уже постфактум. И поделом ему — пусть помаринуется эту ночь так, как мариновалась она.

На обратном пути девушка зашла в магазин и купила себе несколько бутылок пива, тут же выпив их в номере, и потому проспала почти до полудня. Обычно нечто будило ее по утрам само собой, но сегодня Сербская еле разлепила веки. Сползала в душ, высушив волосы ужасным феном в ванной гостиницы и быстро настрочила парню:

«Жду тебя в нашей беседке».

Облачившись в короткое платье-свитер, Мария подтянула повыше вязаные чулочки, обулась в грубые ботинки и, надев большую косуху, вышла на улицу. Влажный осенний ветер трепал волосы, заставляя девушку плотнее закутываться в куртку. Ночью шел дождь, и теперь земля и гравий были размыты, потонув в лужах. Шагая прямо по ним через сад, вскоре Сербская дошла до беседки. Видимо, из-за порывов ветра плющ лишился последних листьев, и теперь остался абсолютно лысым. Но обнаружила она здесь не Филиппа, а некого светловолосого юношу, рисующего на листах большого скетчбука детальный эскиз для медальона с Девой Марией.

Хмыкнув себе под нос, Сербская беспардонно вошла внутрь беседки и села рядом, заговорив:

— Выглядит очень красиво, — она кивнула на его наброски. — Учишься в этой семинарии?

И тут же она протянула руку, чтобы пожалеть его ладонь, испачканную серым из-за грифеля карандаша.

— Мария. Прихожанка вашей церкви.

Ага, прихожанка, у которой едва жопа прикрыта.

Отредактировано Camilla Macaulay (2023-10-01 15:02:47)