И ей, в свою очередь, нравятся его прикосновения. Мария всегда была очень чувствительной и тактильной, так что ее дыхание чуть сбивается, когда его пальцы задевают ее соски. Ей нравится также и видеть, и ощущать его желание. Она пробегается самыми кончиками пальцев вдоль его плоти, довольно ухмыляясь, когда слышит его мольбу, обращенную к ней. Но и «передерживать» и слишком долго дразнить его тоже не стоит. Так, на всякий случай. Хотя сначала..

— Коснись меня, — просит девушка, укладываясь рядом с ним на подушки. — Давай, смелее. Ниже.

Сербская направляет его, но даже больше не для собственного удовольствия, хоть без этого, безусловно, никуда, но и для того, чтобы показать Филиппу, что это такое — быть с женщиной. Сейчас она даже не думала о том, что затягивает чистого молодого человека к себе на самое дно. Она просто хотела, чтобы он помнил ее. Запомнил навсегда.

С ее губ срываются хрипловатые стоны. Марии и не нужно, чтобы он был каким-то умельцем — признаться, она терпеть не может тех мужчин, что из себя таких корчат. Ей куда важнее чувственность. А это Филипп ей дает. Много дает, так, что Сербская растворяется в ощущениях, едва не дойдя до пика — хорошо, что парень останавливается сам.

— Тоже хочешь? — усмехается девушка. — Хорошо. Но ты сам попросил.

Предупредив этого сына Божьего, что сейчас был перед ней натуральным Адамом, поддавшимся искушению, она с ухмылкой сползает ниже. Пару раз касается его дразняще пальцами, а затем и кончиком языка. Нужно следить за дыханием Филиппа, потому что Мария не готова останавливаться слишком рано, как бы строго на них не взирали лики с икон. Здесь сегодня и сейчас — царство похоти и падения.

Мария знает, что и как можно делать. Помогая себе одной рукой, она двигается плавно, не позволяя процессу ускориться, а второй рукой водит по его животу, слегка царапая кожу заостренными ноготками. О, он должен запомнить эту ночь. Он должен прочувствовать этот момент. Но тормозит Сербская довольно скоро — они ещё не дошли до самого важного.

— Тише, тише, — ухмыляется она.

И все для того, чтобы в следующий момент устроиться на нем сверху и начать плавно двигаться.

Оказавшись в объятиях Филиппа, Сербская ощутила странную и совершенно объяснимую благодать. Наверное, так себя чувствуют люди, которых любят. Захотелось никогда не отлипать, так и лежать — кожей к коже.

Девушка и сама успела дойти до пика практически в один момент с ним — можно ли считать то знаком свыше, хах? И теперь она тяжело дышала на его груди, заодно порадовавшись тому, что принимает противозачаточные. Хотя, наверное, к экстренной контрацепции прибегнуть тоже стоит. Просто на всякий случай.

— Знаешь, — вдруг выдыхает Мария, водя кончиком ноготка по плечу парня. — Ты очень хороший.

В отличие от меня.

Но Филипп точно не спас эту заблудшую душу, а лишь запутал и смутил ещё сильнее. Ведь теперь Мария знала, что хочет, чтобы это повторилось.

Отредактировано Camilla Macaulay (2023-09-27 19:44:21)

На самом деле, Сербской даже стало стыдно. Она сделала что-то настолько ужасное, что этот парень аж реветь собрался? Или он настолько религиозный фанатик, что уже сошел с ума?

Тем не менее, ей было приятно то, как он прижимает ее к себе. В голову даже приходила мысль о том, что они могли бы теперь…

— Ну.. — Мария замялась и пожала плечами. — А разве вашим запрещено быть с кем-то? Попы же вроде даже женятся. Я, конечно, не о том, но чего ты так сокрушаешься? Вон, моя тезка, Магдалина, вообще по мужикам скакала, а прощение получила.

Это — единственный пример, который она знала.

Хорошо у нее получается утешать, ничего не скажешь. Но все же девушка сейчас чувствовала себя неуютно и даже слегка оскорбленно. Ну то есть… Разве это приятно, когда кто-то после секса с тобой так реагирует? Но вместе с тем в ней крепла некая уверенность в том, что ей суждено быть возле Филиппа. Видимо, она тоже сумасшедшая.

Но разве обнимал ее так кто-то до? Ответ очевиден. Оттуда и брало корни чувство, словно она и сама сегодня лишилась невинности. Или, наоборот, приобрела.

Марии захотелось порасспрашивать дальше — а разве в монастырь могут идти лишь девственники и никак иначе? Она была не слишком осведомлена в этой теме. Но его последний вопрос выбил ее из колеи, следом выбивая и все предыдущие мысли из головы. Монастыри? Какие монастыри?

— Ну… А ты бы чего хотел? — с некой опаской спросила Сербская.

Если он такой фанатик, то какая к черту разница? Мария не собирается обманываться и строить планы, вкладываться в отношения, если у них нет никакого будущего. Ей было хорошо сейчас лежать рядом с ним. Настолько, что даже не слишком хотелось уезжать в свою пусть неубранную, но гораздо более уютную квартиру. Возможно, это чувство пройдёт с наступлением утра. А возможно, что и нет.

Девушка окинула его взглядом под светом желтого уличного фонаря, что струился из окна. Там уже падали почти полноценные хлопья снега и таяли, едва коснувшись земли и асфальта, а здесь.. Здесь было жарко. Их тела были по-прежнему прижаты друг к другу, и Сербская даже могла почувствовать, как их сердца бьются в одном ритме. В унисон.

— Не, ну если ты хочешь, я свалю, — то был уже не блеф, ибо ей нужно знать здесь и сейчас, стоит вообще рыпаться или нет.

Мария не стала привычно усмехаться, как-то злорадно улыбаться, хотя в обычном состоянии вполне могла бы. Может быть, сие наваждение и пройдёт с утра, но сейчас, в ночи, она просто уставилась на Филиппа во все глаза. Лежала и всё смотрели на отблески фонарного света на его лице.

— Я тебя не оставлю, — на выдохе бормочет Сербская, едва парень заканчивает предложение.

Со стороны можно предположить, что она — простая распутная и несерьезная девица, не настроенная на настоящие отношения. Но на самом деле это было не так. Только этого она и искала, но, так как не могла найти, подавалась во все, во что могла — вечеринки, странное и саморазрушающее поведение, даже наркотики пробовала. Но ничто так и не принесло ей утешения. Может ли принести его этот странный парень?

Если, конечно, не решит, что Боженька ему дороже. Тьфу.

Вот теперь ей уже захотелось ответить: «ты просто вырос, такое рано или поздно случается». Но она все равно не стала этого говорить, хоть ей и были совершенно чужды его душевные терзания. Подумаешь — потрахался. Но надо быть человечнее, если хочешь чего-то от человека, да? Вот и Мария так решила.

— Конечно, иди сюда, — сейчас Сербская почти сюсюкалась с ним.

Подтянула одеяло, прижала парня к себе, умещая его голову у себя на груди, и принялась гладить его по голове, слегка потрепывая волосы. Она укутала и себя, и его, наслаждаясь подобной близостью, хоть в глубине души и понимала, что объятия сейчас, скорее всего, ему нужны не ее, а кого-то, кого вообще не существует.

***

Проснуться не у себя дома было совсем не странно — вполне обычное явление для Сербской. Куда удивительнее было обнаружить себя в чьих-то руках. Всю ночь Филипп прижимал ее к себе, отчего девушка даже сквозь сон расплывалась в улыбке. Солнце уже потихоньку поднималось, ночной снег растаял, но погода все равно обещала быть пасмурной. Мария уставилась на лицо ещё спящего парня. Она не испытывала никаких смущений из-за случившегося секса — с чего бы вдруг? Смущена она, скорее, была из-за своих метаний и обещаний накануне.

Молитвенник все ещё валялся на полу, прямо рядом с ее красным боди. И смех, и грех.

Девушка коснулась щеки Филиппа, аккуратно помацав.

— Просыпайся. Напоминаю, что сегодня воскресенье, у вас разве нет чего-то типа… э-э, службы?

Было бы совсем неудобно ещё и это ему изгадить.

— А мне на работу к вечерней смене, так что надо бы в Москву.

— Котлета в бургере плохо прожарена! — возмущался молодой человек, пришедший с компанией друзей-обрыганов. — Я требую свои деньги назад!

«А по ебалу ты не хочешь?» — подумала Мария и дежурно улыбнулась:

— Я позову менеджера.

— Наберут кого попало бля, — пробормотал парень, даже не дождавшись, когда официантка отойдёт, и его «дружбаны» загоготали. — Ни монетки чаевых не получат.

Это стало последней каплей.

— Знаешь, уродец, официанты не виноваты в том, что у них на кухне работают Алтынбеки, знающие три слова по-русски, — процедила Сербская. — А такие, как ты, вовсе нас за людей не считают. Желаю тебе с треском вылететь из университета и пойти торговать своей жопой. Очко порвут на раз-два.

— Менеджер! — почти взвигнул пиздарванец.

— Да пожалуйста.

Когда Мария устраивалась на работу в кафе на Арбате, она совершенно не учла, сколько пафосной молодежи может к ним приходить. Здесь требовали называть клиентов «гостями» и относиться к ним так, словно они срут золотом и подтираются купюрами с тремя нулями. Возможно, ее уволят за эту выходку, но ей уже плевать. Всю неделю настроение было отвратным, и вечер субботы Сербской хотелось провести явно не так.

Это было заведение, выполненное в стиле американской забегаловки, отовсюду на нее взирали Мэрилин Монро и Элвис Пресли. Девушка поначалу любила здешнюю атмосферу, ретро-плакаты, висящие даже в туалете, и свою коротенькую униформу, но теперь ее тошнило от этого места — так же, как и от любого другого. Не здесь она должна находиться в двадцать два года. Не здесь.

Пока Виталий, менеджер, разбирался с буйствующими подростками, Мария сдавала смену. Это был ее последний столик на сегодня, и надо же было так обосрать вечер. Она уже переоделась в свою одежду и собиралась покинуть кафе ко всем чертям, когда Виталий вдруг окликнул ее.

— Слушай, — он тихонько заговорил и поманил ее к себе пальцем. — Я все понимаю, гости бывают засранцами, но не надо больше говорить никому, что им порвут очко, хорошо? Радуйся, что он не додумался попросить книгу жалоб, пришлось бы оштрафовать тебя. На сей раз прощаю, ты явно какая-то нервная в последнее время. Возьми несколько выходных.

— Но…

— Наташа возьмет твои смены, она как раз просила дополнительные. Копит на отпуск.

Золотой человек.

Поблагодарив менеджера, Мария надела свою черную косуху и вышла в уже ноябрьский вечер. Снова кружили мелкие снежинки, а изо рта шел пар. Зима в этом году наступала рано, и оставалось надеяться, что и закончится так же — девушка терпеть не могла, когда заносило всю Москву.

Иля по старому Арбату к метро, она курила свою электронную сигарету со вкусом вишневого спрайта и набирала номер подруги. Оксану Мария знала ещё со школьных лет, так что с ней они вполне могли не писать в мессенджерах, а по старым традициям сразу звонить.

— Хэй, вы с Валерой заняты завтра? — сразу спросила Сербская, стоило подруге ответить.

— Планировали дома побыть, — отозвалась Оксана развеселевшим голосом. — Но ради тебя куда угодно. Что будем делать?

— Изгонять из меня бесов, — усмехнулась Сербская, выпуская изо рта густое сладкое облако пара.

— О, тогда и Олю возьмем!

***

— Да ты пизданулась, — рассмеялся Валера, ведя машину.

Рядом с ним сидела Оксана, его девушка, а на заднем сидении рядом с Марией хохотала Оля. Сербская решила, что не потянет вновь платить три с хером тысячи за такси, потому и подумала о друзьях. Да и скрывать ей от них было нечего.

— Я не пизданулась, я бесноватая, — педантично поправила она. — И жажду мести.

Оля рассмеялась пуще прежнего — едва ли не до слез.

— Зачем тебе этот пацан? — продолжал недоумевать Валера.

— Да, будто ты первый раз спишь с кем-то на одну ночь, — Оксана тоже не особенно понимала всех этих телодвижений, так что обернулась и посмотрела на подругу, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Здесь дело не в «переспала», — вздохнув с легким раздражением, принялась объяснять Мария. — Он пел мне как соловей, что я нужна ему, цеплялся за меня ночью, а с утра передумал? Неа, так дела не делаются. Если он хочет увидеть ад, то именно в него я его жизнь и превращу.

— Это ты можешь, — прыснула Оля, шурша упаковкой чипсов. — Да ладно вам, ребят, он обидел Марию. Она имеет право сделать все, что считает нужным. На вот, держи.

Подруга передала Сербской термокружку, в которой плескался ещё теплый глинтвейн. Оля обожала его варить сама осенью и зимой, так что, узнав, куда они едут, приготовила сполна. Мария с благодарностью приняла подарок и сделала несколько глотков терпкого и пряного напитка. Красное вино. Как хорошо.

Последние дни она только и читала о том, что местный поп, отец Сергей, является одним из немногих священников в России, которого можно назвать реальным экзорцистом. Сербская даже нашла пару видео на «ютубе» и, конечно, неплохо так посмеялась, но тогда в голове родилась идея. Что если ей примкнуть к стаду бабок, бормочущих всякий бред и орущих во все горло? Тогда Филиппу будет нечего ей на это сказать. Она же пришла не к нему, а к отцу Сергею.

Вот на фоне сумрачного утреннего неба сверкнули купола. Мария могла бы и занервничать, вот только ее так удачно спас Олин глинтвейн.

— Я вас тут, пожалуй, подожду, — усмехнулся Валера и, облокотивший на капот автомобиля, закурил.

— Только не ржите в храме, окей? — шикнула Сербская на хихикающих подруг, когда они уже подходили к другим прихожанам.

— Видела бы ты себя, — подавляла смех Оля, завязывая на голове бандану.

Ни одна из девушек не нашла дома ни платка, ни шали — элементарно не их стиль. По пути покупать не было вариантом, поскольку определились они насчет поездки лишь вчера вечером. Так что теперь и у Марии на голове была бандана — ядовито-розовая с логотипом «Ранеток». Что уж поделать? После посещения их концерта в раннем детстве Сербская таких вещей больше не покупала. Пусть скажут спасибо, что не в головном уборе католической монашки приперлась.

— И че делать-то? — уточнила Оксана, проходя в церковь.

— Просто стойте рядом и кивайте с максимально скорбными лицами, — отдала команду Мария.

Оля пребывала в полном восторге.

Кажется, они успели прийти пораньше — служба ещё не началась, а длиннобородый батюшка, которого Сербская уже видела на сайте семинарии, разговаривал с какой-то рыдающей бабулей. Мария, уважительно дождавшись, пока они договорят, подошла к отцу Сергею.

Черные мартинсы, дырявые джинсы, пушистый красный свитер, косуха. Нелепая бандана, кое-как завязанная, торчащие из-под нее синие пряди волос. Проколотый септум. Марии показалось, что батюшка слегка прихуел.

— Здравствуйте, я… — начала было она, но тут заприметила стоящих поодаль строго одетых парней.

Филипп — один из них.

Сербская зависла.

— Бесноватая она, — подхватила Оля, театрально оттопырив нижнюю губу, словно вот-вот заплачет.

Кажется, не всеми здесь так легко манипулировать, как оказалось Филиппом неделю назад — это Сербская поняла из короткого разговора со священником. Но ничего. Если они хотят бесноватую, они ее получат. От запаха ладана голова кружилась — а у нее уже случались от него обмороки в церквях. Да и вообще история была достаточно мутной — Мария отказалась носить крест ещё в четвертом классе, отдав его маме. Всегда почитала сатанизм, а в возрасте шестнадцати даже пыталась вызывать демонов, потому что мальчик, на котором она была помешана, не любил ее в ответ. И как вишенка на торте — на правом бедре у нее красовалось давно зажившее и едва заметное шрамирование перевернутого православного креста — сделала на спор. Этого для батюшки будет достаточно?

Злобно пыхтя из-за мыслей о временной неудаче, Мария на время и забыла, где находится. У нее такое бывало. Из полузабвения ее буквально выдрал голос Оли:

— Как думаете, меня посадят, если я запишу изгнание в тикток?

Обе подруги строго посмотрели на нее, и та тут же подняла ладони вверх.

— Ладно-ладно.

— Ну, — зашептала Оксана. — И который из них твой?

Сербская незаметно кивнула в сторону Филиппа.

— Отлично, — почти оскалилась подруга в ответ. — Падай.

— Что?

— Говорю — падай.

Как хорошо, что я этот момент как раз начали читать первые молитвы. Воздух задребезжал от звуков пения хора, а запах ладана и воска мертвенно впивался в ноздри. Изобразить сейчас обморок будет несложно — Мария и сама могла бы шлепнуться, учитывая обстоятельства и обстановку. И вот, я унисон с тем, как прихожане принялись креститься, стоящая в толпе Сербская почти что самым натуральным образом теряет равновесие и опадает на пол. Со стороны ни за что не скажешь, что это постановка.

— Мария! — с ужасом охнула Оксана, пока Оля, шмыгая носом, бросилась на колени около тела содрогающейся подруги.

Почти припадок.

Все вокруг разом пришло в движение.

Все это действо дико смешило Сербскую — бабки взревели в унисон, среди них было видно и молодых девушек. Мария, как клинический психолог, могла бы посоветовать отправить их всех скопом к хорошему специалисту, а желательно — в острое отделение психиатрической лечебницы. Но все вокруг занимались откровенной хуйней. Отец Сергий ходил вдоль «бесноватых», читал молитвы, переодически касаясь их голов. Те рычали, фырчали, пытались кусаться, матерились. К тому моменту Ольга и Оксана уже подняли ее на ноги и пытались «привести в чувства». Мария же, повиснув на их руках, закатывала глаза. Она даже побледнела — все же в ней явно умерла актриса.

Отчитка длилась долго — ещё чуть-чуть, и Сербская взвывала бы на самом деле. Но когда происходящее достигло логического завершения, к ней, сидящей на лавке и сжимающей виски, подошел отец Сергий. Теперь у Марии сильно болела голова от этой какофонии звуков экзорцизма, и вполне можно было предположить, что ей реально плохо.

— Ты не наша прихожанка, — мягко начал батюшка.

Его взгляд будто бы сканировал ее, но делал это почти ласково. Словно на тебя светит прямой луч солнца.

— Нет, — отчего-то ее голос охрип, хоть голосить с остальными и не пришлось. — Я вообще, знаете ли, долго не верила, пока..

Она специально создала эту заминку.

— Пока?

— Мне страшно, отец Сергий. Меня тянет в яму буквально с юных лет. Сатанизм, больные чувства и мысли, в недавние годы даже наркотики. Мама говорила, что женщины в моем роду занимались черной магией, призывали демонов, а я слышала, что таким образом они обрекают на проклятие своих потомков. Недавно случилось кое-что… Что заставило меня поверить. Поверить и захотеть очиститься от греха. Я устала от этих голосов, убеждающих меня в том, что я грязная. Мама говорит, я слышала их с детства. Найти вас — настоящее спасение.

Говоря все это, Мария периодически поглядывала на Филиппа. Она знала, что он все слышит.

И, признаться, она не во всем кривила душой, потому ее слова звучали искренне. Мама, действительно, читала в ее комнате молитвы в детстве, потому что девочка жаловалась на странные звуки, но, как поняла Сербская уже во взрослом возрасте, то всего лишь работал телевизор у соседей за стеной. А вся остальная информация.. Голос был. Но только то был голос самой Марии. Она постоянно говорила самой себе о собственной никчемности, о том, что не заслуживает ничего хорошего. И тогда подкрепляла свои убеждения мерзкими поступками. Например, такими, как сейчас.

Кажется, батюшка ей поверил.

— Понятно, дитя, — он говорил все так же мягко, его бархатистый голос навевал ассоциации с периной облаков. — Думаю, стоит начать с исповеди и причастия.

— Конечно. Я бы хотела, чтобы вы вели меня по этому пути, вам я доверяю. У меня сейчас отпуск, и я видела небольшой отель тут неподалеку… Понимаете, дело срочное. Могла бы я заходить сюда советоваться с вами?

— В любой день. Ты уже ближе к Богу, чем думаешь. Судя по твоим словам.

Оля и Оксана, стоящие рядом, ошалело переглянулись. Их подруга собралась, пусть даже какое-то время, жить в этой дыре?

Отредактировано Camilla Macaulay (2023-09-29 21:33:14)

Оля и Оксана, напитанные впечатлениями, подхватили Валеру и отправились в трапезную — пробовать местную церковную кухню, а Сербская.. Ей понравился этот сад — в это время года на деревьях не оставалось ни листочка, ветви напоминали скрюченные черные пальцы самой смерти. Как раз именно то, что подходит ее нынешнему настроению. После изображенного концерта на девушку накатила некая удручающая волна. Во-первых, она банально устала и выгорела. А во-вторых… Вторая причина как раз сама окликнула ее. И чего она так пристала к нему? Объяснить Мария не могла. Просто выражала свои неправильные и болезненные чувства так, как могла.

Она обернулась и угрюмо уставилась на Филиппа в ответ. Банданы на голове уже не было, и теперь синеватые локоны подхватывал ноябрьский ветер.

— Я не буду рассказывать о нас, не волнуйся, — упавшим голосом сказала Мария. — Никому. Обещаю.

Я, в отличие от тебя, своих обещаний не нарушаю.

Они стояли довольно далеко друг от друга, но достаточно близко, чтобы слышать. И Сербская не спешила это расстояние сократить — мешала затаенная обида. Девушка обхватила себя за плечи, тупо уставившись на Филиппа.

— Ты просил меня быть рядом, и я обещала, что буду. Ты передумал?

Все это звучало твердо, без каких-либо оттенков. Кроме, разве что, легкой печали. Марию покоробила постановка его вопроса: что она тут забыла? О, дорогой, ты не представляешь. Свою честь. И речь идет совершенно не о невинности физической. Отчего-то у нее рождалось чувство, будто это далеко не она им воспользовалась, а очень даже наоборот.

Мария всегда считала веру в Бога слабостью. Люди не хотят сами отвечать за себя, за свои слова и поступки, хотят быть ведомыми, хотят получать оправдания и видеть некий божественный промысел, будучи слишком слабыми для того, чтобы понять и признать — смысла-то никакого и нет. И не было никогда. Единственный, на кого ты можешь положиться — ты сам. И никак иначе. Все остальное — банальная глупость. Вот и Филиппа Сербская сейчас находила глупцом и простым мудаком, раз он грубит ей, девушке, с которой впервые в жизни провел ночь, только потому, что тогда в его член «вселился Дьявол». Правильно было бы, наверное, свалить отсюда ко всем чертям, а он пусть и дальше всем пиздит, пытаясь уйти в монахи. Мария не выдержит, если очередной подонок вытрет о нее ноги. Но она не умеет поступать правильно. Если он не хочет ее любви, он познает ее ненависть.

Мария продолжает стоять на месте. А она-то думала, что это она тут эмоционально неуравновешенная. Тем не менее, похоже, только она здесь и знает, чего хочет. Сербская смотрит на парня почти холодно, но это, скорее, неосознанно, ведь ее сердце начинает сильно колотиться от его слов, а в лицо словно дышит даром огнедышащий дракон. И это поздняя осень на дворе.

— Конечно, я ничего не понимаю. Я глупая и необразованная, да? — и все тот же твердый тон. — Я уверена, ты надеялся, что больше не увидишь меня. Но вот она я. И я остаюсь тут. На какое-то время точно.

Мария почти что зло усмехается.

— Кто знает, может, этот ваш экзорцист, и правда, сделает меня «лучше», — она показывается кавычки пальцами. — Но и тогда тебе было бы все равно, верно?

Сербская понимала, что сейчас явно борщит, но из нее словно сочились все эти пропитанные ядом слова. Эмоциональная и словесная гемофилия. Инфекция в душе, черный бубон, а не сердце. Гниль под языком. Купола на фоне серого неба прямо за спиной Филиппа вызывали гнев. Может, в ней, и правда, поселился бес?

Марию и саму настигла мелкая дрожь, но шла она совсем не от ноябрьского холода, а от жара. Дыхание Филиппа щекотнуло кожу, и та вмиг покрылась мурашками, а где-то внутри распустился розовый бутон — быстро и ярко. Девушка тут же растеряла весь пыл, что так упорно растила в себе для ссоры, и подняла руку, чтобы погладить юношу по голове, запустить пальцы в его волосы. От него пахло ладаном — должно быть, он и вовсе весь пропах им. А она пользовалась духами с ароматом засахаренных роз — сплетаясь, запахи напоминали о чем-то райском, пусть Сербская и не верила во всю эту чушь. Сейчас была готова поверить.

— Тайные встречи, да? — усмехнулась она, мягко отстраняя Филиппа от себя за волосы. — Мне нравится.

Согласившись с правилами, Сербская огляделась по сторонам и, обхватив лицо парня ладонями, поцеловала его. Ощущая губами мягкость его губ, она даже подумала, что счастлива в это мгновение. Нестабильная, она так часто могла пройти с нижнего круга Ада до Эдема всего в пару шагов за жалкие полчаса.