Демоница старалась не шибко анализировать свои чувства сейчас. Гораздо проще делить все на чёрное и белое, а не смешивать цвета. Перед Митчем она испытывает вину за то, что с ним происходит, и считает его хорошим человеком, приятным другом. Матвея она любит. И здесь больше не о чем говорить. Даже самой с собой.

— Тебе нужно питаться, пока этот… не высосал из тебя все соки. Поверь, он может. И я…

Не могу позволить ему сделать это.

Митч шутит, но затем будто бы сам смущается. Интересно, чего? Потому что Ситри вполне искренне смеётся. Ей нравятся его шутки, даже когда он говорит их невпопад. В Гринвуде была определенная доля жизнерадостности, какую редко у кого встретишь. Таких друзей иметь необходимо — которые даже в такой момент могут тебя рассмешить.

Он отшатнулся, когда она его коснулась, но и сама девушка отпрянула так же резко. Со стороны смотрелось, должно быть, смешно. Но тут колдун говорит, что у него много синяков. По всему телу. Ситри это не удивляет, не пугает, но определённо злит. Ведь она виновата в этом.

— Не вижу в этом ничего мерзкого, — вполне ровно говорит девушка.

Она тысячу раз была свидетельницей одержимости и не понимала смущения Митча. Для неё это был такой же обычный и естественный процесс, как и приём пищи, например. Ведь именно этим занимаются демоны, когда подселяются к кому-то.

В конце концов, парень лёг, а Ситри продолжала сидеть рядом, нервно кусая губы. Митч напоминает ей о поисках фамильяров, и она старается перевести свои мысли в это же русло. Обязательно нужно отправиться в ад и поискать Велиала и кота Гринвуда. Но сейчас.. Сейчас демоница и сама страшно вымоталась. Все, чего ей хочется, это скорее оказаться рядом с Матвеем.

— Я не знаю, но обязательно выясню.

Завтра.

Митч снова травит шутки, что является неплохим показателем. Но он не договаривает до конца — прикрывает глаза и забывается сном. Ситри сидит рядом ещё какое-то время и совсем неосознанно протягивает к парню руку, прикладывая ладонь к его лбу. Жара нет, но определённо есть испарина.

Девушка, вздохнув, поднимается с постели и идёт к двери — нужно сказать Мидам, что Столас снова использовал Митча. Чтобы они, черт возьми, сами посидели с ним. Ибо зачем тогда вообще соглашались приютить его у себя дома?

Ситри почти отчитывает Саманту, но женщина ей ничего не говорит в противовес. Кажется, и сама поняла, что облажалась и не уследила за парнем. Теперь, наконец, можно вернуться туда, где она сильнее всего хочет находиться.
Девушка в последний раз проверяет, чтобы Митч не оставался один, и тогда перемещается в Равку.

Она не знала точно, где ей искать Матвея, потому по привычке переместилась во двор Малого дворца. Найдёт его по энергетическому следу, как и всегда. Но искать долго не пришлось. Ситри заметила прогуливающегося в сторону озера Морозова в компании молодой сердцебитки. Ольги, кажется?

Что она почувствовала в этот момент? Демоница не знает. Ей было все слишком странно в последнее время, потому она старается реагировать спокойно. У Матвея здесь есть друзья, и это понятно. И логично. Ситри не станет устраивать истерик из-за чьей-то прогулки. Она доверяет своему парню и даже радуется тому, что он не сидит в своих покоях, сотрясаясь от боли. Девушка нагоняет их уже почти у самого озера.

— Здесь погода явно лучше, чем там, — с улыбкой начинает демоница, привлекая внимание Матвея и Ольги. Протягивает последней руку. — Мы не были официально представлены. Ситри.

Но сердцебитка смерила ее не самым дружелюбным взглядом. Казалось, что она не станет пожимать ее ладонь, но в итоге рыжеволосая все же сделала это. Представилась, но уголки ее губ дрогнули словно от отвращения. Дальше она даже больше не смотрела на Ситри, говоря лишь с Матвеем.

— Ладно, я пойду на обед. Так что.. Обращайся.

И затем Ольга, держа идеально ровную осанку, удалилась в сторону дворца. Ситри почти растерянно проводила ее взглядом, а затем вновь обратилась к своему молодому человеку.

— Прости за мое внезапное исчезновение.. Это Столас перенёс нас, не спрашивая так-то моего желания.

Но все же она немного стушевалась. Поёжилась под взглядом Морозова, просто надеясь, что он не поверил словам демона.

Конечно, нельзя было и подумать иначе — Матвея задели слова Столаса за живое. Ситри было обидно, что он так просто поверил демону, но она не хотела вновь скандалить на этой почве. Она старалась понять своего парня — у того и так было много страхов на тему ее визитов в Нью-Йорк, а здесь ещё нарисовался профессиональный лгун. Демонице, и правда, нравился Митч, но не в том ключе, в котором считал Морозов. Так тебе может нравиться щенок в зоомагазине. Но это не делает тебя влюблённым.

Но все же Ситри устало закатывает глаза прежде, чем ответить.

— Почему ты веришь Столасу, а не мне? — аккуратно интересуется девушка, стараясь звучать, как говорится, без наезда. — Ему именно это и нужно. Чтобы мы с тобой расстались.

Это слово — «расстались» — даже звучит ужасно, сразу тупой иглой залезая под рёбра. Почему они снова и снова должны мусолить одну и ту же тему? Теперь Матвей снова начнёт ее отталкивать? Теперь он, по правде, захочет, чтобы она ушла?

— Да нет у меня никаких дел! — Ситри говорит это чуть громче, чем хотела, потому сразу обрывает саму себя. — Нет у меня дел. Я здесь, и я с тобой. Давай не возвращаться к тому, с чего мы начали. Пожалуйста.

Она смотрит на Матвея почти с отчаянием, с натуральной мольбой. Неужели он считает, что она может ему изменить? Все вновь упирается в то, что она — демон? Теперь ее собственный парень будет ее клеймить?

Или, может, его так сильно злит ее альтруизм? Он думает, что она не может помогать кому-то просто так, из личной симпатии, а обязательно должна с этим кем-то трахаться?

Сейчас Ситри чувствует себя даже почти униженной. Она постоянно прибегает, стелится, извиняется за то, чего не делала. Чего Матвей хочет от нее сейчас? Чтобы она по щелчку пальцев стала другой, изменилась? Никому не помогала и все время сидела рядом на привязи. Выходит, он не принимает ее такой, какая она есть. Ее доброта к другим для него — порок.

— Я не люблю Митча. Я забочусь о нем, как о близком человеке, но я его не люблю. Что я должна ещё сделать, чтобы ты понял, что для меня существуешь только ты?

В ней начинала закипать злость. По ней прямо это сказать нельзя, но в глазах уже был заметен недобрый огонёк. Если Морозову нужна шлюха, которую можно во всем винить, и затем радостно страдать, то, может, ему ее и дать? Он сам будет виноват. Он сам толкнёт ее в чужие объятия. Потому что постоянно терпеть такое отношение и недоверие к себе просто невозможно. Он будто сам хочет, чтобы она оказалась именно такой. Чтобы снова закрыться в себе и вновь смотреть на всех свысока. На свою девушку — в том числе.

Асмодей сказал, что Ситри — слишком человечна. Но что в этом плохого? Она была необычна для демона, но вполне проста для человека. Она просто хочет, чтобы люди, которые ей дороги, были в порядке. Она просто хочет быть со своим возлюбленным. Но у неё складывалось такое ощущение, словно сам возлюбленный этого уже не хочет. Словно он только ищет повод, чтобы бросить ее, да ещё и на неё всю вину повесить.

Это все было просто до ужаса ребячливо.

Ситри складывает руки на груди, прикрывает глаза и устало вздыхает. Считает про себя до десяти. Она не хочет с ним ссориться, но только это у них и выходит. И всегда из-за того, что парню не нравится ее истинная суть. Есть ли тогда смысл вообще за что-то бороться? Если, кажется, борется лишь она одна. Она всегда возвращается к нему, что бы ни происходило. Но он… Он никогда не приходил за ней. Гордость, должно быть, дороже.

Но счёт до десяти не помогает. Не успокаивает. Наконец, на Ситри накатывает — девушка начинает плакать, а голос ее дрожит.

— Если ты обо мне такого мнения, могу ли я сама верить в то, что ты меня любишь? Если ты постоянно ждёшь от меня подвоха, не доверяешь мне, а я только и должна ползать в извинениях за то, кто я есть.

Она устала бояться, что любое лишнее, сказанное не так слово может обернуться ей боком. Может, тогда, и правда, стоило остаться с Митчем в доме Мидов? Там ее ждали Пэм и Кара. Там был Рудольф. Саманта приготовила вкусный ужин, а Джон всегда рассказывал уморительные истории за столом. Там ее никто не осуждал.

Вот и надо уйти. Оборвать этот порочный круг навсегда, потому что у них ничего не меняется. Ситри и хотелось бы исчезнуть, но в итоге она просто почти падает на стоящую рядом скамью. Забирается на неё с ногами, обнимая собственные колени. Надеясь сжаться до состояния крошечного атома. Все продолжает всхлипывать, утирая слезы рукавом свитера.

— Давай же, уходи. Уходи и рассказывай всем, какая я сволочь.

На самом деле, демоница ужасно устала. Она устала чувствовать. Раньше все было гораздо, гораздо проще, когда в ее мире не существовало сочувствия, не существовало любви. Как следствие, не существовало боли. Может, Ситри стоит к этому вернуться? Бросить всех, каждого из них, и уйти в ад. Отец будет просто счастлив. Но, к сожалению, она уже слишком сильно изменилась и вряд ли когда-нибудь станет прежней. Матвей словно отравил ее, заполз под кожу, хотя змеей здесь, на секундочку, была она. Ситри хочет быть с этим парнем. Хочет. Но у них ничего не получается.

А ещё девушка стала слишком деликатной. У прежней неё всегда был развязан язык. Вот и сейчас она могла бы наговорить Морозову очень много всего. Могла бы жестко пресечь любую попытку перебить себя, могла бы сказать, что лучше выберет спокойную жизнь в Нью-Йорке, чем вечную, нескончаемую казнь в Равке, хоть ей и нравилась эта страна больше Америки. Ее парень сам почти толкает ее на то, чтобы думать о другом. Чтобы сравнивать их и понимать, что Митч относится к ней словно бы куда бережнее. Даже не смотря на то, что он сильно пострадал из-за Ситри, став одержимым.

Но теперь Морозов успокаивает ее, опускается на колени, но демоница уже не хочет слушать. Она съёживается, пытается отстраниться, лишь бы не смотреть парню в глаза. Он пересаживается к ней на скамью, гладит по волосам, но у Ситри все слова встают костью в горле. Ей хочется переместиться. Очень хочется домой к Мидам, где можно поплакаться подружкам и попить лавандового чаю Саманты. И она ненавидит себя за то, что этого не делает. Продолжает сидеть здесь, зависимая от человека, который будто бы живет с ней по методу кнута и пряника. «Вот тебе немного моей любви, а затем я обрушу на тебя весь свой гнев».

— Единственным человеком, который может сделать так, чтобы я ушла, являешься ты сам, — наконец, слегка хрипловато выдавливает девушка, по-прежнему не поднимая глаз. — И ты подталкиваешь меня к этому все больше с каждым днём. Будто бы сам хочешь свалить меня в пропасть. Будто бы хочешь, чтобы я ушла, а ты бы тогда мог спокойно меня возненавидеть.

Ей казалось, словно Матвей все ещё противился своим чувствам к ней. Но будто бы ей было легко! Ситри не привыкла к такой жизни, какую имеет сейчас. Она ещё плохо различает эмоции, которые сама же и испытывает, но зато она уже успела узнать, что такое боль. Можно сказать, что боль была тем, с чего началось ее познание человеческих чувств. И как любое здоровое существо, она должна тянуться туда, где этой боли меньше. К ребятам из ковена. К Митчу, черт возьми. Но вместо этого она продолжает сидеть тут с Матвеем. Ощущает спасительное оцепенение после взрыва чувств, отупение после слез. Любая истерика имеет своё логическое завершение.

— Я понимаю, что временами тебе не хочется видеть дальше собственного носа, но ты даже не пытался понять, почему я делаю те или иные вещи. Конечно, ведь ты слишком надменен для того, чтобы, например, хоть раз отправиться в Нью-Йорк со мной. Ты заранее ставишь на всех клеймо придурков, не желая понимать, почему мне дороги эти люди.

Но его, видимо, тоже не изменить. Да и Ситри не хотела бы видеть его другим. Просто хоть чуточку более участливым по отношению к ней. Она ведь уже просила Матвея познакомить ее с его друзьями, но пока она видела лишь эту Ольгу, посмотревшую на неё так, словно она — самое отвратительное существо на планете.

Демоница уже больше не плачет, но теперь ей снова холодно. Но она даже не двигается, ничего не делает, просто все ещё обнимает собственные колени, смотря вдаль и подрагивая. Парень попросил у неё прощения, но она этого не просила. Одной фразой все сказанное ранее не перекрыть. Девушка уже успела закрыться в себе, проклиная собственную ранимость, такую чуждую ей ранее. Есть ли смысл ей сегодня оставаться, если завтра все в точности повторится? Наверное, нет. Но влюблённые не знают такого слова, как «логика». Потому Ситри, все ещё так и не взглянув на юношу, но надеясь, что он поймёт ее, просто говорит:

— Мне холодно.

Может быть, они слишком «токсичны» по отношению друг к другу, как сейчас модно говорить в мире смертных? Потому что — нормально ли это, когда ты постоянно испытываешь боль в отношениях и боишься сделать или сказать что-то не то? Ситри и Матвей словно бы иногда были разными полюсами. Они любили друг друга, но не понимали — и вот это было по-настоящему страшно.

Она перестала быть демоном. Она стала обычным человеком. Человеком, что тянулся в комфорту, и это нормально, заве нет? Все, чего хотела Ситри, это, чтобы все были в безопасности. Чтобы Морозов понял, что их отношениям ничего не угрожает, кроме их вечных ссор. Сейчас ее мысли были похожи на рой шершней, голова опухала, жужжала, словно улей. Конечно, она могла упускать какие-то детали из виду, но ей не хотелось, чтобы ее парню было больно. Но так же у неё была и семья.

— Приглашала. Я тебя приглашала, но ты сказал, что я справлюсь сама.

В конце концов, парень протягивает к ней руки, и Ситри повинуется. Пододвигается ближе, прижимается к нему боком и прикрывает глаза, когда Матвей ее обнимает. Так должен ощущаться дом. Ноющая боль ещё мигрировала где-то внутри, поражая то сердце, то легкие, но девушке стало чуть спокойнее. После плача ее эмоции слегка притупились, и теперь состояние напоминало прострацию. Ситри сейчас не знала, чего хотела. Куда она хотела. Вообще-то, она скорее желала, чтобы ее вовсе не было. Усталость повалилась на плечи тяжким грузом, и девушка взяла Морозова за руку, сжимая его пальцы в своих. Она по-прежнему не открывала глаз, надеясь, что, если она ничего не видит, то ничего и нет. Всего мира нет.

— Звучит хорошо, — выдыхает она. — Давай сходим.

***

Видимо, Рудольф был прав, когда говорил, что у его фамильяра депрессия. Ситри проснулась очень тяжело, еле разлепив веки, пытаясь раскачаться не менее получаса точно. Она вновь проснулась раньше Матвея, но в этот раз не спешила нападать на него и будить. Просто перевернулась на бок, устроившись на подушке поудобнее, и смотрела на него спящего. Сейчас он казался умиротворенным и, главное, не злым на неё. Демоница лежала так долго, почти потеряв счёт времени. Она ни о чем не думала, просто любовалась юношей. Думать — больно. Чувствовать — вдвойне больно. Ох, если бы можно было отключить свою человечность. Если бы.

Чего-то будто бы не хватало. Или кого-то. Обычно у них в ногах по утрам похрапывал Велиал.

Твою же, сука, мать.

Фамильяры стали пропадать так, словно завёлся серийный убийца. Но не трудно было догадаться, чьих рук это было дело. И неужели Матвей не понимал, что Ситри носится с Митчем не только из-за заботы о нем? Ее молодой человек в упор не хотел видеть, насколько опасен Столас. И ведь своей целью принц ада избрал именно Морозова. Митч был лишь средством ее достижения.

В уголках глаз отчего-то до сих пор щипало. Все навалившееся казалось почти катастрофой, а Ситри внезапно казалась себе маленькой девочкой, у которой не получается со всем справиться. Она даже шмыгнула носом — похоже, разбудив этим Матвея. Молодой человек открыл глаза, и девушка робко, будто они не были парой уже какое-то время, будто они были едва знакомы, протянула к его лицу руку. Коснулась кончиками пальцев скулы, нежно ее поглаживая. Уверенность потихоньку возвращалась к Ситри. Она даже смогла улыбнуться. Почему нельзя создать временную петлю, где было бы вечное утро, которое они встречают вместе? Никаких Столасов, никаких Митчей.

— Я тебя люблю, — напомнила девушка.

Ведь она обещала говорить это каждое утро и каждый вечер.

— Предлагаю позавтракать уже у Мидов, — сказала она, когда они уже поднялись из постели и оба одевались. — Саманта по утрам готовит разные вкусности. Ну, ты и сам, должно быть, знаешь.

Ситри не хватало Матвея. Сейчас, искоса на него поглядывая, она понимала это особенно остро. Ей не хватало его улыбки, его счастливо блестящих глаз. Сейчас он казался поникшим — даже ещё более поникшим, чем в тот день, когда она ушла из-за его свадьбы. И это ее вина. Она, как партнёр, сделала его несчастным. И это было ужасно.

Потому она подошла к юноше со спины и обняла, сцепив руки в замок, мешая ему надевать футболку.

— Прости меня, — прошептала Ситри, сжимая его чуть сильнее. — Тебе постоянно больно из-за меня, но ты же знаешь, что я никогда этого не хотела?

Она обошла Матвея, чтобы теперь смочь вновь посмотреть ему в глаза. И смотрела достаточно долго прежде, чем подняться на носочки, и поцеловать парня. Так же долго.

В Нью-Йорк они прибыли по щелчку пальцев. Оказались сразу на пороге дома Мидов. На улице моросил мелкий дождик, потому Саманта поспешила впустить ребят внутрь со счастливой улыбкой.

— Матвей! — обрадовалась женщина. — Ты был редким гостем у нас в последнее время.

Ситри сжала ладонь Морозова в своих пальцах.

Стоило им показаться на пороге гостиной, к ним тут же поспешил Рудольф. Он улыбнулся во все тридцать два, словно и сам ждал, когда, наконец, его фамильяр явит своего парня.

— Эй, привет, — Спенсер тут же протянул руку Морозову для рукопожатия. — Мы так с тобой и не говорили ни разу. Но я наслышан.

Рудольф с лукавым видом рассмеялся, наблюдая за тем, как Ситри краснеет и закатывает глаза. Девушка поспешила сменить тему, чтобы смутить колдуна в ответ.

— Ты одет, как работник алкомаркета, — демоница кивнула на его рубашку с красно-чёрную клетку. — Этим собрался покорять Кару?

— Эй, — деланной оскорбился Спенсер. — Ты что, снова будешь подбирать мне гардероб, как в детстве?

— Конечно, — рассмеялась Ситри. — По твоему вкусу заметно, что тебе все ещё нужна нянька.

— Не слушай эту вечно недовольную мной мамашу, — Рудольф закатил глаза и обратился  вновь к Матвею. — Лучше погнали за стол. Миссис Мид испекла шикарные шоколадные кексы.

На диване уже расположились Пэм и Кара, тоже удивившиеся появлению Морозова. Но они явно были заинтригованы, наблюдая за ним и Ситри как за парой. Митч сидел в самом углу в кресле. Вид у него был ещё более убитый, чем обычно. Но ничего — они поговорят с ним позже.

Потому что пока все складывалось хорошо.

С каких пор им стало сложно и неловко говорить о своих чувствах друг к другу? Когда они явились к Мидам, в голове у Ситри все ещё звучали недоговоренные Матвеем слова. Он говорил, что любит ее, что боится не справиться без неё. Она ведь чувствовала то же. Но ей было, на кого положиться. У неё были люди, походившие на членов семьи — и эти люди сейчас собрались здесь, в этой гостиной. А был ли у Морозова кто-то, кроме строгих родителей и той надменной девушки-гриша?

Ситри чувствовала, что парень не в своей тарелке, потому не выпускала его руки из своей. Крепче сжимала пальцы. Ему нужна ее поддержка, и она ее даст.

Ну же, давай побудем здесь чуть-чуть. И ты поймёшь, какие они хорошие друзья. Поймёшь, почему они дороги мне.

Сегодня был будний день, так что самого мистера Мида они не застали, но молодняк весь был здесь. Словно никому и не надо на учебу — впрочем, Ситри давно обратила внимание, что ведьмы и колдуны не шибко заботятся о своей посещаемости. Мухлюют на экзаменах? Очень в стиле ее друзей. Демоница в компании своего парня присаживается на диванчик, стоящий напротив такого же, на котором сидели Пэм и Кара. К сёстрам Мид уже почти по-хозяйски плюхается Рудольф, вызывая смущенную улыбку у своей потенциальной девушки. Ситри рада, что он здесь освоился. Рада, что у него теперь есть Кара. И, как бы то ни звучало, рада, что нет Гарольда.

Саманта уже разливала горячий чай, и все в дружной атмосфере поедали кексы, обсуждая любые мелочи, что приходят в голову, и активно смеясь. Ситри здесь хорошо — правда, очень хорошо. Она внезапно пришлась к месту в этом ковене. Пока девчонки говорили о ближайших новинках в кино с Рудольфом, демоница откинулась на спинку дивана и с счастливой улыбкой посмотрела на Матвея. Погладила тыльную сторону его ладони, чтобы затем вновь переплести их пальцы.

— Спасибо, что согласился, — ее тон был полон нежности, тепла и искренней благодарности. — Это очень важно для меня.

Может, теперь все наладится?

— Боже мой, вы такие милые! — громко умилительно воскликнула Пэм, отвлекаясь на парочку.

— Прекрати, — шлепнула ее по руке сестра. — Не надо их смущать.

— Мне тоже надо орать на всю округу, когда я увижу тебя с Гектором, а, Пэм? — рассмеялась Ситри, заставляя краснеть уже подругу.

Сестры Мид, на самом деле, были немного себе на уме и теми ещё сплетницами, но они никогда не поливали никого грязью и не строили интриг. Просто любили пообсуждать, что у кого происходит, потому что обе были очень.. впечатлительными. И, конечно, когда Мэтт, тот самый Мэтт, который не общался ни с кем из ковена, явился сюда под руку с фамильяром Рудольфа… Проще говоря — девушки были в восторге.

Конечно, в какой-то момент Ситри скользнула взглядом в угол комнаты, где сидел Митч. На маленьком столике рядом с ним стояла тарелка с нетронутой едой. Кружка с нетронутым кофе. Выглядел он по-прежнему ужасно и, казалось, сидел в полной прострации. Напоминал восковую фигуру, а не живого человека.

Пришло время поговорить о насущном. Дожевав свой кекс, Ситри вздохнула и поднялась на ноги.

— За последнее время у двух членов нашего ковена пропали фамильяры. Думаю, мы все догадываемся, кто за этим стоит.

Ее взгляд вновь скользнул в сторону Митча, но тот и не дернулся. Девушка едва заметно нахмурилась — слушает ли ее сейчас Столас? Ну, пусть слушает. Он ей не помешает.

— Здесь должно быть безопасно, так что… Посидите все здесь, окей? Я пока смотаюсь в ад. Обещаю — туда и обратно. Вы даже не заметите.

Закончив обращение ко всем, демоница повернулась к своему парню.

— Я очень скоро, — смотря на Морозова, девушка вновь словно светилась. Коснулась кончиками пальцев его подбородка и уже хотела переместиться в ад, как…

Боковое зрение заметило движение. Ситри резко обернулась. Митча в кресле не было. Его темная фигура теперь стояла в центре комнаты, а по всему дому замигал свет. Если в поле он застал их врасплох, то сейчас демоница ожидала чего-то подобного. Ожидала, потому сразу выпустила из своих ладоней волну электричества, надеясь сбить Столаса с ног, но он лишь перехватил идущую изнутри неё энергию и резко дёрнул на себя. На нем ни царапинки, а вот сама Ситри повалилась на колени, едва ли не задыхаясь.

Она никогда раньше с ним не конфликтовала, так что и подумать не могла, что этот демон может оказаться отражателем.

Ребята из ковена повскакивали на ноги, испуганно прижимаясь к стенам. Ситри поднялась с колен и тут же попыталась заслонить собой Матвея. Пожалуйста, родной, только без фокусов! Не пытайся бороться с ним!

— Где фамильяры, Столас? — как можно более грозно девушка обратилась к демону, занимавшему тело Митча.

Столас играет ими, как делал это всегда. Он знает, на что нужно надавить, чтобы раззадорить Матвея, и это выводит Ситри из себя. Она пытается возразить, старается держаться спокойно, чтобы не накалять обстановку ещё сильнее. Хочет сказать, что она не выбирает между ними. Хочет, чтобы Морозов услышал это из ее уст, но сам парень реагирует быстрее — применяет свет, который демон отражает обратно, затем — срез, с которым происходит то же самое.

Ну зачем же, зачем?

Девушка порывисто оборачивается к гришу, пытается коснуться его, посмотреть, насколько глубоко Столас его ранил. Раньше в битвах Ситри была молниеносна, н теперь, когда стала слишком эмоциональна, она порой просто не может собраться. Тянется к Матвею, но чертов адский принц применяет телекинез — мгновение, и ее парень пробивает своим телом журнальный столик.

— Пошёл ты, — почти рычит демоница, между делом обращаясь к Столасу, пока сама опускается на осколки стекла, на которых лежал Матвей.

Демон, кажется, освобождает тело Митча. Колдун падает на колени, тяжело дышит, и Ситри обеспокоено осматривает пространство — куда делся адский ублюдок? Но тут опускает взгляд на Морозова, и на одно мгновение его глаза мерцают белым светом. Она уже была готова взвыть от бессилия и отчаяния, но, кажется, Столас ушёл. Девушка шумно выдыхает, грудная клетка сотрясается от подступающих рыданий, но сейчас важно оставаться сосредоточенной. Эмоции — потом. Сначала безопасность.

— Так, ребят, — командует Ситри, все ещё сидя около своего парня. — Вы должны мне помочь.

Но все ещё слишком напуганы, чтобы пошевелиться.

— Что заглохли? — впервые демоница злится на своих здешних друзей.

Наконец, маги отмирают, Рудольф и Кара подлетают к Ситри и Матвею, Пэм — к Митчу. Повезло же, что в гостиной Мидов дивана два. Девушка старается уследить за обоими «пострадавшими». Помогает вначале своему парню подняться на ноги и усесться на диван, затем подходит к Митчу, чтобы проделать то же самое.

Она, правда, испугалась. Испугалась, что сейчас Столас займёт тело Морозова, что будет измываться над ним, как до этого над Гринвудом. Но, к счастью, что-то в ее молодом человеке, видимо, оттолкнуло демона. Теперь Ситри осматривала Матвея на наличие травм, но, кажется, кроме пореза на плече, он сильно не пострадал.

— Зачем, зачем ты… — она пыталась выдавить слова, но в итоге лишь устало прикрыла глаза. — Теперь ты понимаешь, почему я говорила, что он опасен?

Сконцентрируйся, Ситри! Сейчас важны действия, а не соплежуйство.

— Если Столас не может занять твоё тело, — она рассуждала, говоря почти с самой собой. — То это уже хорошо. Но это же значит и то, что..

Принц ада не успокоится. Он начал давить на историю с любовным треугольником, которого-то на самом деле и не было. Он по-любому вернётся в Митча и будет уничтожать его изнутри дальше. Ситри, беспомощно обняв саму себя, подошла к колдуну, что сидел на соседнем диване. Со стороны создавалось ощущение, что его сильно знобит. Матвей легче пережил столкновение со Столасом, чем Митч. Но то и было очевидно — их силы были неравнозначны.

— Сейчас, сейчас, — залепетала девушка, метнувшись к комоду, на котором лежал свернутый плед.

Она вернулась к Митчу и накинула тёплую ткань ему на плечи, постаравшись приободряюще улыбнуться. Но это улыбка была ложью — было очевидно, кажется, всем, что скоро Столас вернётся к этому несчастному парню.

Теперь Ситри широкими шагами мерила комнату, пытаясь понять, что же делать. К Матвею ублюдок не полезет — уже часть проблемы решена. Но Митча он выпьет до конца. Ее друг и так уже даже чисто внешне исхудал за последнюю неделю. Но, поскольку ей удаётся быть его якорем, значит, он не пострадает, если она будет чаще находиться рядом.

Внутри все кричало и выло. Ситри знала, что будет, если она скажет Морозову, что теперь будет сидеть на страже Гринвуда. Но ведь речь шла не о соперничестве между двумя парнями, а о сохранении их жизней, черт подери! Эта проблема была куда глобальнее.

Демоница подошла к своему парню, почти рухнула рядом. Устало прикрыла лицо руками, желая схватить подушку и хорошенько проораться в неё.

— Я все равно найду фамильяров. Я не могу одновременно дежурить у всех, но и без защиты оставить вас тоже не могу. Сейчас… Мне нужно подкараулить Столаса тогда, когда он вернётся в тело Митча. У меня уже получалось помогать ему высвобождаться из власти демона.

Это значило, что она нужна в Нью-Йорке.

— Пожалуйста, — Ситри повернулась к Матвею, обращаясь к нему с настоящей мольбой. — Не верь его словам. Он говорит все это специально, он играет с нами. Даже если… Даже если я не смогу быть рядом так часто, как обычно, это не значит…

Дьявол, слова приходится буквально выталкивать из себя.

— Я знаю, что ты ревнуешь. Но речь сейчас идёт о том, чтобы все остались живы. Пожалуйста… Верь мне.

Ее взгляд скользнул по комнате. Все ребята сейчас суетливо носились по дому, миссис Мид же уложила Митча на спину, уместив у него на лбу мокрую тряпку. Конечно, ведь это так хорошо поможет от одержимости!

Казалось, они поменялись местами. Теперь демоном здесь был он, а она… Ситри в этой истории превратилась в заложницу человеческих эмоций. Что она ощущала по этому поводу? Сгущающийся мрак вокруг ее любимого человека. И это ее, надо признаться, пугало. На что он может быть способен, чтобы унять свою боль? И страшнее всего было то, что причиной тому была она сама. Демоница не собиралась лицемерить, строить из себя всеобщую спасительницу — она столетиями губила чужие души. Но ей не нравились перемены в Матвее, в его взгляде, в его тоне голоса. Это был не он. Она узнала его совершенно другим, а сейчас в нем говорила и действовала боль.

Это не значило, что Ситри не будет любить Матвея таким. Но ее страшили мысли об их будущем, если все будет дальше развиваться так, как развивается. Потому девушка и так сильно мечтала хоть на время абстрагироваться от личной драмы, чтобы убить Столаса и закончить этот кошмар. Она мечтала вновь видеть улыбку своего парня. Она мечтала, чтобы глаза его блестели от счастья, а не от злости. Сейчас же Морозов метал недобрые взгляды в сторону Митча, заставляя Ситри бояться ещё сильнее. А если он просто возьмёт и сам убьёт ее друга? Сможет ли она его простить? Дело было уже даже не в Митче, дело было в контроле.

— Зачем ты переворачиваешь мои слова? — на выдохе пролепетала демоница, чувствуя, как холодеют ее губы.

Словно она умирала.

Матвей теперь говорит открыто — ему плевать, кто умрет или пострадает. И это тоже задевает Ситри. Она тут же поникла, ей захотелось сжаться в комок и расплакаться. Словно парню вновь плевать на то, чего хочет она. Даже больше — он сам за неё додумывает, что ей нужно. Если бы она так хотела отношений с Митчем, то сказала бы. У неё что — языка нет? Зачем тогда она борется за их отношения? Чтобы так глупо их разорвать?

Если в нем боль порождала злобу, то в ней — желание собственной смерти, не чужой. Ситри казалось, что все ее надежды тают, как льдинки. И чем больше ты стараешься их сохранить, хватаешь их руками, тем быстрее они плавятся от тепла твоей кожи. Ей казалось, что каждая ее новая попытка борьбы оборачивалась новой трагедией.

— Конечно, я хочу, чтобы ты был здесь. Что за глупости? Так.. Да, так будет лучше.

Матвей играется с клубком тьмы на своей ладони, но девушка отворачивается. Ей всегда нравились его силы, интриговали ее, но сейчас она будто бы даже боялась. Не способностей, нет. Того, что их подпитывает.

Вместе с болью в душе все же загорается и крохотный огонёк протеста. Столас не любил Ситри никогда, он хотел ею обладать. А что, если и с Матвеем так? Раз ему плевать на то, что она говорит. Ему плевать, что дорогие ей люди могут пострадать. Она вновь чувствует себя собачонкой на привязи. Казалось, он будет даже рад, если весь ковен разом погибнет, и Ситри останется одна.

— Миссис Мид, — девушка старается звучать ровно, но ее голос срывается, когда она окликивает Саманту. — Можно мы с Матвеем займём ту комнату, а конце коридора? Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, но..

— Конечно, милая, — мягко улыбается женщина. — Если мы сейчас будем держаться вместе, то все преодолеем.

Ситри тихо хмыкнула. Ей бы хоть толику оптимизма Саманты. Потому что ей казалось, что все рушится.

И кто был в этом виноват? Она. Если бы она не приехала в этот злосчастный Нью-Йорк, не полезла бы к Матвею, то сейчас все было бы иначе. Морозов бы не менялся до невозможного, не сходил бы с ума от подозрений. Митч не был бы одержим. Столас бы так и сидел в аду, благополучно про неё забыв. Здесь у Ситри появились дорогие люди, но каждого из них она обрекла на страдание одним своим существованием. Лучше бы ее вообще не было. Никогда.

— Круто, что вы поживете с нами! — Пэм плюхнулась на диван рядом с демоницей и ее парнем. — Ты, кстати, так ни разу нам и не пела. А у нас есть караоке.

Ситри любила петь. Любила проводить время с сёстрами Мид. Любила их шумные вечеринки, безудержные танцы, поток «сторис» в «Инстаграме». Но сейчас это все показалось таким далеким и чужим. В итоге, она просто кивнула подруге. Пэм не слепая — видит, что демонице плохо, но решает не вмешиваться. Решает, что та слишком перенервничала из-за того, что Столас напал на ее парня. И Ситри, правда, плохо и от этого тоже. Это ещё одна монетка в копилочку ее вины перед всеми, кого она подвергла опасности.

— Я пойду покурю, — сообщает девушка.

Она поднимается, берет с комода пачку сигарет, видимо, забытую старшим Мидом, и направляется на задний двор. Садится на ступеньки, магией поджигает сигарету. Это должно успокаивать, но сейчас демоница делала это скорее механически. Выпускала потоки дыма, что моментально смешивался с паром. На улице было холодно и моросил мелкий противный дождь. За ее спиной скрипнула дверь, но Ситри даже не обернулась. Неважно, кто там собрался с ней говорить, ей никакие слова не помогут.

На самом деле, Ольга и сама была весьма одинока. У неё было обширное окружение из гришей в Равке, она в Малом дворце была кем-то вроде «королевы школы», как говорят здесь, в Америке. Но в том и было дело, что все хотели быть к ней поближе ради того, чтобы погреться в лучах славы.

Потому Ольга дорожила Матвеем. Конечно, он, как сын генерала Второй Армии, был в ещё большем почете, но они были похожи. Из них могла бы выйти очень сильная пара — такую мысль себе Каминская периодами все же допускала. Она не была по уши влюблена, но даже объективности ради — они вместе могли бы сделать очень много для Равки.

А этой демонице, Ситри, по мнению Ольги было плевать. Она была в их мире никем и ничем и вряд ли бы стала достойной парой для сына Дарклинга. Это уязвляло рыжеволосую. Но ещё, конечно же, она дико переживала за своего друга детства. Таким убитым, как после скандалов с Ситри, она его не видела никогда. А тут ещё выясняется, что Митч, тот самый парень с комиксами, что так понравился Ольге, одержим — и тоже все из-за этой сучки. Дядя Фёдор тоже был гиком и, собственно, подсадил и свою племянницу. По ней и не скажешь — но она знала почти все о том же Бэтмене. С виду Каминская была аристократкой, но на деле любила играть с Матвеем в «Плейстейшн», когда они бывали в Нью-Йорке вместе.

И сейчас друг выставил ее из комнаты ради того, чтобы, видимо, полабзаться с той, что довела его едва ли не до смерти. Сердцебитка не понимала этого. И даже не желала понимать. «Познакомишься с ребятами» — сказал он. Ольга лишь фыркнула. Спустилась на первый этаж, зашла на кухню, где, благо, никого не было. Налила себе стакан апельсинового сока, пакет с которым стоял на столе, но вдруг почувствовала очень слабое биение чьего-то сердца позади себя. Обернувшись, она увидела Митча, и по лицу прошёлся жар.

Видимо, он пришёл за тем же соком, что сейчас пила сама Ольга. Девушка молча поставила стакан и пакет на место и хотела горделиво пройти мимо колдуна, но заметила след в виде молнии, начинавшийся у него с самой шеи. И не смогла смолчать.

— Я слышала, что случилось с тобой, — остановившись, проговорила Каминская. Получилось как-то.. снисходительно. — И ты не злишься на это? На то, что эта демоница сделала с тобой?

Сейчас Ольга звучала, должно быть, особенно резко, можно было быть и деликатнее, но эта Ситри была ей просто занозой в одном месте. Митч выглядел просто ужасно. И сердцебитка была наслышана, что девушка Матвея пускает на него слюни. Вешается на шею, как шлюха. Хотя ею она и была — демон похоти же, верно?

Внутри что-то копошилось, словно горстка опарышей. То был гнев, почти настоящая ярость. То была даже, наверное, боль. Ольга смотрела на Митча в упор, слегка исподлобья. А парень отводил взгляд, будто бы боясь заглянуть ей в глаза. Конечно, ведь ее все считают хладнокровным монстром, не способным на любовь. Может, им она и была, учитывая произошедшее на свадьбе Матвея. Но это не значило, что у неё нет своих чувств.

Митч, кажется, вот-вот сбежит, а Каминская этого не хочет. Решает смягчиться. Может, все-таки поговорить с парнем не о его одержимости, а об их общих интересах?

— Смотрел последнего «Бэтмена»?

Ольга бросила это как бы невзначай, стараясь все ещё сохранять скучающий вид. Она, честно говоря, чувствовала себя унизительно. Она — гриш. А пытается подмазаться к какому-то колдуну, мечтающему о демонице. О той же демонице, что отнимала у неё друга детства. Омерзительно.